Чужая судьба (СИ) - Овсянникова Ирина Анатольевна "Эшли" - Страница 16

— Мишель… наша дочка… после произошедшего очень мерзнет и плохо переносит дневной свет.

Данте нахмурился, и мне показалось, что он не вполне понимает, симптомы какой болезни описывает мужчина.

— Это случилось две недели назад, — начала рассказ Рэйчел. — Мишель часто гуляет с друзьями тут недалеко, у пруда. Он давно обмелел и зарос, там и воды-то почти нет… Дочка не вернулась к ужину. Я пошла искать ее, спрашивала у ребят, но они в один голос говорили, что весь день играли в другом месте и Мишель даже не видели. Я побежала к пруду и нашла в траве ее туфельку. Мы осмотрели там все вдоль и поперек, но дочь исчезла. Там нельзя утонуть, понимаете? Даже для ребенка слишком мелко… Так продолжалось два дня, и я думала, что с ума сойду. Весь город искал ее, констебли, простые жители… А потом она вернулась, просто постучала в дверь… Я открыла, а на крыльце она — вся грязная, мокрая, в тине какой-то.

Рэйчел отвернулась, закрыв лицо руками. Ее плечи мелко вздрагивали от рыданий.

— Мишель так и не сказала, что с ней случилось, — продолжил Бернард. Она только недавно начала говорить немного, но… она стала очень странной. Мы ее не узнаем…

— Как это, странной? — спросил Данте.

— Она не ходит на улицу, не играет, как другие день, а от яркого света впадает в истерику. Даже не плачет… рычит… Не могу объяснить всего… Целый день сидит в своей комнате, есть перестала. А на днях жена увидела, что она ночью уходит из дома к тому пруду. Мы ее догнали тогда, еле увели обратно домой, пришлось даже успокоительное зелье давать. Признаться, мы все чаще так делаем, чтобы Мишель спала, иначе…

— Я боюсь ее, — прошептал Рэйчел. — Боюсь собственную дочь…

— Что говорят местные целители? — спросил доринг.

— Один даже смотреть ее не стал, — ответил Бернард. — Как услышал обо все, посоветовал Мишель в Дом скорби отвезти, в столицу. Ну мы сразу в ковен обратились, там ведь маги опытные, сильные… Да и не хочется, чтобы слухи по городу пошли. У меня ведь положение, сами понимаете…

— Светлейший, прошу вас, помогите, — взмолилась Рэйчел. — Я не хочу, чтобы моя дочь в Доме скорби оказалась!

Я подалась вперед и взяла женщину за руку, чтоб хоть немного поддержать ее.

— Не плачьте, прошу, мы во всем разберемся, обещаю.

Рэйчел взглянула на меня с такой надеждой, что у меня самой на глаза слезы навернулись.

— Ну что ж, давайте посмотрим на маленькую Мишель, — сказал Данте.

То, что внутри

Мрак длинного коридора разгоняли лишь несколько тусклых свечей. Признаться, мне стало жутко от такого контраста. За окном — светлый летний день, а этот богатый дом будто в настоящий склеп превратился. Остановившись около двери, разрисованной веселыми рожицами, которые в тусклом свете казались злыми оскалами, Бернард достал ключ и несколько раз провернул его в скважине. Мне было страшно входить внутрь, и я стыдилась собственной реакции. Там ведь просто маленький ребенок, которому нужна помощь… Повернувшись, взглянула на Рэйчел и поняла, что она сейчас испытывает похожие эмоции. Серебряный подсвечник в ее руках дрожал, а в глазах отражались желтые огоньки и ужас.

Бернард забрал у жены подсвечник, открыл дверь и первым вошел в комнату. Мы с Данте вошли следом. В свете свечей мне удалось разглядеть яркую детскую мебель, множество игрушек повсюду, большую кровать с балдахином, которая была пуста… И тут я услышала тихий плач. В углу виднелся маленький темный силуэт… Ребенок сидел прямо на полу, дрожал и всхлипывал. Мое сердце наполнилось бесконечной жалостью. При виде плачущей девочки у меня в голове возникали мысли о родителях-злодеях, которые обижают ребенка, запирают в темной комнате, издеваются… Я хотела броситься к ней, но Данте меня удержал.

— Мишель, милая… — позвала Рэйчел дрожащим голосом. — Поговори с нами, пожалуйста.

Девочка затихла, замерла, словно насторожившись, но ничего не ответила. Бернард щелкнул пальцами, и на стене зажегся магический светильник в виде розового тюльпана. Из угла донеслось недовольное ворчание…

На вид Мишель я бы дала лет семь-восемь. На ней было веселенькое платьице в цветочек, а длинные русые волосы распущенны и спутаны. Девочка закрывала лицо ладошками и раскачивалась из стороны в сторону.

— Прошу, оставьте нас, — попросил Данте.

Родители покинули комнату, как мне показалось, даже с каким-то облегчением. А я поймала себя на мысли, что тоже готова была сбежать отсюда подальше. Это ведь просто ребенок, только ребенок… Я ведь так люблю детей…

Данте закрыл глаза и водил ладонью, словно прощупывая воздух перед собой. Я взяла с полки тряпичную куклу с роскошными бантами и осторожно села рядом с Мишель.

— Привет, — сказала дружелюбно. — Меня зовут Амари. Хочешь поиграть, милая?

— Хочешь поиграть?

Мишель произнесла это, продолжая закрывать лицо. Она спросила очень странно, словно… словно повторила новую для себя фразу. Данте сел рядом и внимательно рассматривал девочку. Я придвинулась ближе, оставив бесполезную куклу на полу, протянула руку и осторожно погладила ее по волосам.

— Мишель, детка, посмотри на меня.

— Посмотри…

Девочка вдруг бросилась ко мне, раскинув руки, издавая громкий рык. Так делают дети, когда хотят напугать понарошку… Только я испугалась по-настоящему. Вскрикнула, отпрянув, больно ударяясь затылком о стену. Мишель вцепилась мне в плечи, и ее лицо было прямо передо мной. Милое детское личико с пухлыми щечками… Она улыбалась неестественно широко, будто не знала, как это правильно делается, а глаза… абсолютно белые, усеянные черными точками, будто множеством зрачков…

— Хочешь поиграть?

Может, мне почудилось со страха, но голос на этот раз был совсем не детским. Не знаю, как удержалась, чтобы не отбросить от себя ребенка… Данте оказался рядом, обхватил затылок Мишель ладонями. В следующую секунду глаза девочки стали ярко-голубыми, как у матери. Она запрокинула голову назад, обмякла. Доринг обнял ее, взял на руки и принялся ходить по комнате, укачивая Мишель, словно маленького ребенка. А она замурлыкала какую-то мелодию, время от времени издавая странные свистящие звуки. Я хотела встать, но поняла, что ноги отказываются меня держать.

— Светлейший, ее глаза… Это было ужасно, — с трудом произнесла я. — Что вы сделали?

— Успокаивающее заклинание, — отозвался Данте, не сводя глаз с ребенка.

— Она уснет? — с надеждой спросила я.

Больше всего я боялась снова увидеть эти страшные нечеловеческие глаза.

— Она уже спит… По крайней мере, тело. А вот то, что внутри…

Я все же подошла к нему, убеждая себя, что я смелая помощница целителя и не должна ничего бояться. Мишель продолжала напевать что-то неразборчивое, заунывное, и от этой мелодии все внутри сжималось от тоски.

— Что же у нее внутри? — задумчиво спросила я.

— Если бы знать…

Данте осторожно уложил Мишель на кровать, прошептал несколько слов, погладил маленькие ручки. Девочка затихла, расслабилась, и теперь казалось, что перед нами обычный спящий ребенок… Доринг закрыл глаза и положил ладонь на лоб девочки. Некоторое время ничего не происходило, а потом из-под ладони полилось свечение, и Данте отдернул руку, словно обжегся.

— В ней магия! — воскликнул он. — Не ее собственная, а чужеродная. Такая неприятная, словно в грязь вляпался… Руки помыть хочется.

— Думаете, в Мишель кто-то вселился?

— Она часто играла у пруда… Может, душа утопленника вселилась неупокоенная. Я читал о таких случаях… У маленьких детей еще никакой энергетической защиты нет, вот подселенцы этим и пользуются.

— А как же ее глаза и вообще… поведение странное?

— Вряд ли можно не повредиться рассудком, когда в тебя вселяется кто-то чужой, — ответил Данте, немного подумав. — Да и душа… Это ведь не совсем человек, а скорее остатки чувств, энергии, но никакого разума.

— А глаза? — упрямо повторила я.

— Тебе могло показаться, — ответил доринг, возвращаясь к осмотру ребенка.