Одна из тридцати пяти (СИ) - Ромова Елена Александровна - Страница 29

— Поверь, ей уже будет плевать. Соблюдай все законные предписания, Тесор, и этого будет достаточно. Приговор я подпишу и передам через своего помощника.

Начальник стражи покорно прикрыл веки.

— Помнишь про письмо? — спросил Райт, повернув голову и проницательно взглянув на собеседника.

— Оно окажется у королевы, как только король испустит дух, — вымолвил Тесор. — Что-то еще, мой лорд?

— Нет, — Берингер поднялся и, проходя мимо начальника стражи, опустил ладонь ему на плечо: — Береги себя… — решительной походной он покинул комнату.

Воздух в королевской опочивальне был тяжел.

Массивные пурпурные занавески скрывали сводчатые окна, оставляя узкую полосу света, в которой кружили пыльные песчинки. У постели, застланной шкурами, сидела девушка — последняя любовь монарха, которую после его смерти ждет оправданный гнев Генриетты.

— Сын? — тихо позвал король, услышав знакомые шаги.

Дрожащая рука, некогда повелевающая Хегеем, указала девушке на выход. Дама смиренно поцеловала пальцы, унизанные перстнями, отложила вышивку и пошла прочь.

— Настолько доверяешь ей? — мрачно осведомился Райт.

Король заерзал в постели, пытаясь приподняться. Лакей — один из тех, в преданности которых не было сомнений — помог монарху сесть, подтолкнул подушку и встал у изголовья.

— Мне уже нечего скрывать… в тебе течет кровь Виндоров, Райт… эта кровь сильнее предубеждений и предрассудков.

Берингер усмехнулся, вставая так, чтобы видеть короля, который с трудом переводил дыхание.

— Я всего лишь бастард, и ты никогда не давал мне забыть об этом. Впрочем, я пришел не за тем, чтобы напомнить о своем происхождении.

— Ты пришел, потому что это последняя наша встреча… я умру скоро, Райт. И не смотря на треп всех этих шарлатанов, которые окружают меня, я прекрасно это знаю.

— Учти, я не проповедник и не собираюсь слушать твою исповедь.

Король долго глядел на советника, шумно втягивая застоявшийся воздух.

— Я не буду исповедоваться перед тобой, Райт.

— Прям от сердца отлегло, — Берингер прошагал к столу, на котором лежали свежие фрукты, отщипнул ягоду винограда, закинул в рот: — Слушаю тебя. У меня мало времени.

— Ты недооцениваешь мою жену, — начал король.

— Шутишь? Ее сложно недооценить. Она хочет посадить на трон твоего сына, что, заметь, весьма справедливо с ее стороны.

— Твой брат слишком мягкотел, Райт. Им будут управлять, как марионеткой. А Генриетта развалит Хегей войной с Виктором. Мы ведь уже все обсудили, сын. Ты должен привезти сюда Уилла, потом… после моей смерти. А его мать…

— Его мать покинет келью только тогда, когда подпишет договор.

— Только не тронь ее, Райт, — вдруг произнес король, отведя взгляд, — она провела там три года…

— Поверь, у меня нет желания ее трогать. Вообще, никакого.

Берингер облокотился о стол, сложил на груди руки.

— Есть кое-что еще, Райт, — тихо вымолвил король, не глядя на сына, — покушение на Эдмунда удалось предотвратить, но Мотинье все еще безнаказан.

— Я решу эту проблему.

— Сюда привезут лорда эль-Берссо, — так же спокойно говорил монарх. — Предатель короны должен быть обезглавлен… — король задумчиво прикрыл веки: — Но я не хочу, чтобы причинили вред его дочери. Земли в Хоупсе должны остаться за семьей эль-Берссо, невзирая на то, что глава этого рода покрыл себя позором.

Берингер слушал настороженно, вдумчиво, будто от слов короля зависела его собственная жизнь. Впрочем, отчасти так и было.

— В свое время я причинил много боли леди эль-Берссо, и я очень недоволен тем, что происходит сейчас с ее дочерью.

— Джина под моим покровительством.

— Райт, — твердо и властно произнес монарх, — обеспечь ей безопасность, найди хорошего мужа и верни в Хоупс. Приданное покроет все неурядицы с ее репутацией.

— Вернуть в Хоупс? — переспросил Берингер, сведя на переносицей брови. — Это не решит и части ее проблем. А насчет мужа… я подумаю.

— Ты будущий регент Хегея…

— Именно так, — бросил Райт, — не король, и моя личная жизнь — целиком и полностью моя проблема. Если захочу взять эту женщину — возьму.

— Ты уже совершал подобную ошибку, отдав предпочтение девчонке, которая никогда тебя не любила. Ждал ее несколько лет, женился и что? Женщины — это удовольствие, Райт, не больше… Но в одном ты прав: ты не король.

— Мне вполне хватает забот и без этого. Кто еще будет подтирать зад твоему светлейшему сыну? — резко ответил Берингер. — Но ты даже подумать не можешь, отец, — произнес советник, отталкиваясь от стола, направляясь к постели и склоняясь у изголовья: — что после твоей смерти, я могу запросто захватить престол, лишив тебя возможности спокойно почивать в фамильном склепе. У меня и сейчас для этого возможностей с избытком. Но хочу, чтобы отходя в мир иной, ты понимал, что я снисхожу до того, чтобы простить такого старого развратного сукиного сына.

Невзирая на грубые слова Райта, король усмехнулся:

— Твоя мать хоть и была рабыней, она произвела на свет настоящего Виндора. Но, пойми, я никогда не посажу на трон бастарда сакрийской потаскухи, которая вскружила мне голову.

— Но другой бастард на эту роль подходит, — сощурил глаза Райт.

— Он — сын благородной хегейской женщины.

— На мой взгляд, моя мать была куда порядочнее благородной хегейской женщины. Но тебе виднее, король у нас ты, а я, заметь, не претендую на корону.

— Конечно, нет, иначе мы бы с тобой так мило не болтали, сын. Но регент — это почти король, так ведь? Если бы ты не уродился таким хитрым, коварным и рассудительным я бы сгноил тебя у границ Мейхета, но я буду честен с тобой — ты единственная моя гордость, мое продолжение…

— Рад, что на смертном одре ты это признал.

— Брось, Райт, ты всегда знал об этом. Знал, что я уважаю и ценю тебя больше Эдмунда, которого с пеленок затискали няньки. А ты рос, как сорняк. Генриетта ненавидела тебя, уничтожала, вытравляла, но ты упрямо рос, невзирая ни на что.

— Значит, я должен быть благодарен тебе за это?

— Да, ты обязан питать уважение к человеку, который тебя сделал. Который не церемонился, не жалел, не ласкал. Ты вырос настоящим мужчиной.

Берингер молчал, крепко стиснув зубы и усмехаясь.

— Знаешь, — нарушив тишину, все-таки сказал он, прежде чем уйти, — я всегда знал лишь одно: мы никогда не поймем друг друга.

Открыв бутылку вина, я уселась в ворох белья, оглядывая безобразие, которое навели гвардейцы Эдмунда. В этом хаосе я чувствовала себя так, будто все лежало на своих местах. Впрочем, пора бы давно забыть о порядке. Все, творящееся во дворце в последнее время, напоминало разруху.

Не удивлюсь, если со всего королевства в Хегей уже стягивали противоборствующие силы. Со смертью короля здесь ожидалось настоящее мракобесие.

Наполнив бокал и поставив бутылку на пол, я взглянула сквозь хрусталь на темную алую жидкость. Произнеся тост: «За короля!», я выпила вино без остатка.

Мне было смешно. Смешно сквозь боль и слезы.

Я отгоняла правду, о которой хотела бы забыть: в Хегей везут моего отца. И, говоря откровенно, вся горечь правды была в том, что мне его не спасти. Его голову могут насадить на одну из пик у стены в знак позора, которым он покрыл свой род. И от осознания этого, я теряла рассудок.

Мой взгляд упал на окно, встречая закат. Время, отведенное Берингером, истекало. Но у меня все еще не было ответа. Останься я с Эдмундом, мне придется стать его фавориткой и пройти сквозь все тернии, чтобы выжить. Останься с Райтом, я превращусь не просто в любовницу этого мрачного, грубого мужчины, а в его послушную рабыню.

Солнце почти скрылось за горизонтом, но никто из слуг не пришел, чтобы зажечь в моих покоях свечи. Оставалось догадываться о том, что ждало за порогом этой комнаты Мэг Ингрэм, которую схватили гвардейцы.

В мою дверь постучали. Я уже давно ждала этого, но все равно вздрогнула, прикрыв отяжелевшие веки.