Дух трудолюбия (СИ) - Горн Андрей - Страница 66

-А-а-а-а-а!!!

Парашют, падая, зацепился за верхушки деревьев, порвался и юноша снова полетел вниз. Падая снова и снова, юноша, попеременно ударялся и цеплялся за нижние ветви деревьев. От нескольких сильных ударов о ветки Сергей отключился. Рука его непроизвольно сжалась, зажав перстень, вызвав появление защитного золотистого шара вокруг тела. Падая вниз, шар отбивал и отталкивал все встречающиеся во время падения ветви вокруг. А само падение тела остановилось в метре от земли, когда истерзанная ткань самоспасателя с канатами нашла очередную зацепку в крепких ветвях. Лишь тогда, непроизвольно встряхнувшись, рука с надетым на палец перстнем разжалась.

Мостик МД ” Чао Юнг”:

-Адмирал Шикай погиб вместе с флагманом. Кто теперь должен управлять эскадрой?

- По старшинству, думаю, вы, капитан Юй.

К катайскому капитану, ставшему временным главой эскадры, обратился матрос:

- Капитан Юй, на горизонте видны нихонские и сопровождающий их тартарский дирижабль. Вижу десять вымпелов.

Новый временный глава, вглядевшись в подзорную трубу, обратился к окружающим его офицерам:

- У нас больше нет ударных дирижаблей. “Цзинь-Юань’ поврежден. Десантные к этому бою не предназначены. Мы больше не можем тут оставаться. Сигнальте приказ остальным дирижаблям. Выход из боя. Курс на Ляолянг. Император будет нами недоволен. Мы не смогли выполнить поставленную задачу.

Через несколько часов после воздушного боя в лесной чаще между деревьями в поисках грибов шли молодая девушка с еще крепкой бабкой.

- Ох и страсть-то какая в небе творилась. Словно ад на небесах. Много верно наших побило. Трое супротив осьмнадцати вражин.

-Да не осьмнадцать их было. А всего двенадцать!

-Ну и что, мало что-ль. Усе равно много. Ишь наших-то как побили.

- Ба, да и супостату вражьему досталося от наших не меньше. Сама видела с пяток горевших дирижаблей. А тот, самый большой, свечкой с нашим вспыхнул и бабахнул. Самый главный там был, точно тебе, ба, грю. И все равно молодцы наши их выгнали.

Вдруг девушка резко побежала вперед и крикнула:

- Ба-а, смотри-и! Солдатик тута висит, матрос-паролетчик. Живо-ой. Только поранетый весь. Ни живого места на ем. Верно с неба спрыгнул.

Бабка на столько быстро, насколько позволял ей ее возраст и силы, не спеша подошла к висящему на ветвях телу.

-Ох ты ж, Лизонька, и взаправду! Неужто сверху спрыгнул. Страх то какой. Ох.

Девушка обратила внимание на кольцо:

-Баа, ты глянь, какое кольцо на ем бохатое. Из городских и знатных видать. Что делать-то будем, ба. Мимо пройдем аль на горбу потащим. A?

Бабка думала недолго:

-Лизка, я тя жигучкой -то отстегаю. И не посмотрю, что выросла, и моя помощница. А ну сымай с него ремешки эти.

Просыпаюсь от тряски. Шурх-щурх, вших-вших. Открыв глаза, вижу ясное небо и верхушки деревьев. Я уже где? Уже там или еще тут? Ощущаю, что руки не двигаются, потому что стянуты веревками. Ну значит нет, на земле еще пока. Вспоминаю ‘Новик’, помню, как прыгал на парашюте оттуда, как пошел на таран капитан, как больно бился о ветви. А сейчас вот на земле. С болью в теле пытаюсь приподняться и хоть как повернуть голову, краем глаза пытаясь увидеть тех, кто несет меня. Какая-то высокая бабка и не менее высокая деревенская девушка, сделав из найденных ветвей носилки, волоча их по земле, тащили меня куда-то. Живой пока еще.

В этот момент импровизированные салазки цепляются за камень, и от резкого движения я, немного приподнявшись, даже застонал. Бабка, повернувшись:

-О, наш ранетый очнулся. Ты не дергайся, барчук, уж звиняй. Домой мы с Лизкой тя тащим. Тама тя и целить будем. Мы люди простые, по-простому, по-деревенскому лечим. Уж потерпи до дому, скоро будем. Немного осталося. Ворошбой полечим. Слово-то, оно волшебное. И лечит, и калечит. Потерпи чуток.

Упав без сил обратно на носилки, снова отключаюсь.

Сквозь сон и странный пьянящий запах слышу как-будто вдалеке женский разговор:

-Лизка, нехорошо глазками зыркать! Не видишь, поранен он?!

-Ну ба-а Матрена!

-Что ба? Что Матрена! А ну бери ковшик с ветошью да смачивай настоем тело. Подними барчука вона сначала. Апосля женихаться будешь.

Чувствую, как чьи-то руки мягко и щекотно трут тело. Сил поднять веки нет никаких. По всему телу словно все отбито. Жарко и холодно мне, одновременно. Горло рвет, как будто простудился. Словно в тумане слышу пробившийся ко мне женский голос. Сквозь пробравший меня озноб, сиплю в пустоту:

-Пи-и-ить!

-Очухался наконец. Выпей-ка настою горячего целебного малинного. Полегчает.

Спасительная влага орошает сухие потрескавшиеся губы. Хочется еще. Еще. Дайте еще. Но нет, слышу.

-Много нельзя, мой хороший. Не все сразу. Надо по чуть-чуть.

Выпив, снова отключаюсь.

Просыпаюсь от слов:

-Эй, барчук, как звать-то тебя? Имя-то как твое?

Пытаюсь открыть веки, но глаза не слушаются:

-Сергей, кажется...Сергей Конов...Я уже где?

-Хи-хи-хи! Пока еще тут. Хи-хи! Ба, тут барчук, кажись, заговаривается.

-Лизка, ты начинай давай ворошбу-то.

Слышу девичий шепот:

-Маменька быстра вода, смой всю маяту

-Всю хворь и ломоту с Сергия нашего

-Унеси их поглыбже в пучину морскую

-Затяни их в самые омуты глыбокие

-Надень на них хомуты каменны

-Чтоб боле никогда им не всплыть

-О Сергие нашем на веки забыть.

Следом мокрый палец коснулся горячего лба, груди, правого и левого плеча, вызвав на мгновение чуток облегчения.

-Заговоренной водичкой велю, белым-белой солью заклинаю

-Изыди ломота вся, изыди маята вся

-Из головушки буйной, из седца ретивого

-Из очей ясных, из бровей черных, из костей...

Слушая эти слова не заметил, как снова уснул.

Костюмированный вечер-чаепитие в императорском дворце в столице. Несмотря на пышный праздник, признаки начавшейся войны уже были видны среди гостей. Среди гостей было немало военных в парадной форме, многие из которых в разговорах обсуждали поступающие новости с фронтов.

Приглашенные участники вечера смеются и негромко разговаривают друг с другом. Отдельной группой среди праздных дам, военных и чиновников выделяется новый нихонский посол со своей женой и дочерью, прибывший вручить Императору Гран-Тартарии верительные грамоты. Его редкая свита из доверенных лиц стоит позади. Торжественный макияж бело-красно-черных цветов скрывал очень бледное лицо Аюми. Девушка еще не до конца отошла от полученного ранения, была запахнута в красивое темно-синее кимоно с росписью цветов вишни и перетянута расписным поясом оби зеленоватых оттенков. Она посматривала на редких встретившихся ей знакомых из Оболенской гимназии, чьи родители присутствовали на вечере вместе с ними и вспоминала случайную встречу с Сергеем.

Недалеко от них стоит коллежский асессор Бардин с дочерью и сыном. Его пригласили на вечер по причине удовлетворения Императора работой ревизской комиссии, кою он возглавлял. И хотя результаты этой работы были смазаны некстати начавшейся войной, его величество счел необходимым поощрить асессора за труды и назначить на новую должность. О чем его предупредил его начальник обер-полицмейстер, с сожалением отпуская своего помощника на вечер.

Аудиенция проходит за чайным столиком Императора, сидящего вместе с супругой и дочерью Александрой, разодетыми в пышные белые платья. Приглашенные гости садятся за столик и ведут беседу. Перед тем секретарь государя показывает папку с выжимкой вопросов по очередному кандидату, пока снующие дворцовые официанты каждый раз приносят и разливают новым гостям чайные наборы со свежесваренным чаем.

Вот дворцовый церемониймейстер пригласил посла Нихон для беседы к императору. После витиеватого представления и церемонного вручения красивых верительных грамот между сторонами состоялся небольшой деловой разговор, после которого посол попросил разрешения публично объявить благодарность. Удивленный таким неожиданным поворотом император, разрешая, согласно кивает: