Рыжая племянница лекаря. Книга вторая (СИ) - Заболотская Мария - Страница 29

— Я не поняла тогда, отчего она так невзлюбила эту картину, — продолжила Вейдена. — Этот портрет не нравился и мне самой. Я порой заводила разговор с Огасто о том, что раз уж он так много времени проводит в библиотеке, то пусть там появится картина, которую писали с меня, живой и настоящей. Но он всегда говорил, что ему нравится именно этот мой образ…

— Что ж, раз этот портрет и впрямь непрост, взглянем на него еще раз, — сказал Хорвек, ловко улучив момент, и подал руку госпоже Вейдене, помогая той переступить лужу крови.

Мы с Харлем, переглянувшись друг с другом, лишь вздохнули совершенно одинаковым образом, и последовали за ними. В том, как бывший демон держался рядом с Ее Светлостью, чувствовалось: он полагает себя ровней госпоже Вейдене и обращаться с благородной дамой ему куда сподручнее, нежели с таким отребьем, как я. Да и светлейшая герцогиня, казалось, не замечала отталкивающей внешности своего спасителя. Она охотно принимала его помощь и глядела на него отнюдь не с тем же презрением, что на меня, хотя одним пресвятым богам было ведомо, отчего разбойничья рожа Хорвека кажется ей более приятным зрелищем, нежели мое лицо.

— Как бы кто-то из челяди не заметил, что в окнах мелькает свет, — проворчала я, не зная толком, отчего же кошки у меня на душе скребутся все сильнее.

— Все знают, что Огасто проводит здесь ночи, — отозвалась госпожа Вейдена. — И когда я шла сюда — странное дело! — дворец был тих и пуст, словно здесь не осталось ни единой живой души.

— Так будет каждую ночь, пока здесь ведьма, — сказал Хорвек, с полупоклоном отпуская руку Ее Светлости и показывая ей, что она может подойти к портрету. — Ей не по нраву, когда кто-то бодрствует, пока она спит. Чародейке приходится много колдовать, и она должна восполнять свои силы, пусть даже каждое мгновение у нее сейчас на счету. Ее слуги отправились на поиски врагов вне дворцовых стен, а дворец оплело сонное заклятие. Красть по ночам силу у спящих людей — известная колдовская хитрость, перенятая магами у старых духов.

— Дядюшка всегда говорил, что ежели кто храпит — рот ему нужно прикрывать платком, — не удержалась я от того, чтобы показать свою осведомленность. — Иначе ночной бес влезет через рот в нутро и будет до самого утра грызть сердце, пока бедолага вскорости не скончается во сне от сердечного приступа или другой какой болезни.

— Что за глупости! — тут же перебил меня Харль. — Неужто бес настолько глуп, чтобы не сбросить платок? Да пощекочи под носом у спящего перышком — он тут же чихнет, и платок слетит! Я слыхал, что дьявольские создания умещаются на острие иглы числом до дюжины, если не более. Что им стоит пробраться через ноздрю или какое другое отверстие?

— Вот уж пустомеля! — воскликнула я сердито. — Кабы бесы могли пролезть в ноздрю или в ухо, то мы бы все уж давно померли! Кто ж сможет спать, заткнув нос и уши?

— Мало же ты знаешь о бесах! — вскипел Харль. — Моей тетке из Виббельна в ухо как-то залез черт, когда она уснула на проповеди, и жил там припеваючи до самой ее смерти. Она частенько слышала, как он предсказывает погоду, причем почти никогда не ошибается. Я своими ушами слышал, как она ругается с ним, когда мы с матушкой гостили в ее доме! Тетушка говорила с ним с утра до ночи, ох и болтлив был тот бес! Всем известно, что такая беда случается с людьми, которые согрешили. Не поклонился храму — получай беса за пазуху! Подал монаху кривой медяк — непременно злой дух пролезет в твою голову или в брюхо, и будет там плясать до самой твоей смерти!

— В жизни не слыхала такой бессмыслицы! — вскричала я, позабыв обо всем на свете. — Знаешь ли ты, что дядюшка как-то в Олораке лечил от звона в ушах самого настоятеля храма? Вот уж был благочестивый господин, который бы лучше нос себе откусил, чем заснул во время службы. Однако ж и у него в ушах временами стоял такой шум, что он не слышал ни слова — только повторял, что это демоны справляют праздник в преисподней и звонят в колокола!.. Уж не думаешь ли ты, что в его ухе поместилась бы дьявольская колокольня? Если твоя тетка не ополоумела на старости лет, то попросту слышала, как говорят под землей бесы, и никто не влезал в ее голову!

Хорвек, чьи брови поднимались все выше и выше, не дал Харлю ответить на мою речь, которую, как мне казалось, оспаривать смог бы только истинный невежда — настолько ясны и понятны были доказательства моей правоты. Однако не успела я поблагодарить бывшего демона за то, что он меня поддержал, как он знаком приказал умолкнуть и мне.

— До сих пор я думал, что пережил самые тяжкие испытания в своей жизни, — сказал он задумчиво. — Но только что мне показалось, что лучше бы вернулись те времена, когда я не слышал человеческих голосов. Правильно ли я понимаю, Йель: ты не желаешь, чтобы твой юный друг нынче же утром попал в руки чародейке?

— Нет! — я почти вскрикнула, ведь перед моими глазами встал бледный Мике, покорно следующий за ведьмой.

— Стало быть, ему придется уйти из дворца до рассвета, — Хорвек кивнул. — Но для того, чтобы ему это удалось — пусть умолкнет, иначе я сверну ему шею прямо сейчас. Удивительным образом вы дополнили друг друга, и ваше общество стало решительно невыносимым.

Я обиженно засопела, однако спорить не стала, да и Харль поостерегся подавать голос.

— И впрямь, милостивый сударь, — не преминула заметить госпожа Вейдена, — они говорили такое, что слушать благочестивому человеку грешно. Благодарю вас за то, что прекратили этот низкий спор.

— Ох, да ведь бес не вылезет из уха только потому, что о нем не вспоминают! — не удержалась я, и заслужила безболезненный, но обидный подзатыльник от Хорвека.

— Знал бы я, что иду сюда затем, чтобы выслушивать еще одного нестерпимого болтуна-невежду, то трижды подумал бы, помогать ли тебе, — сказал он без особой злости, и я прикусила язык. Действительно, мы пришли сюда за портретом, но из-за досужей пустой болтовни я успела позабыть о своей главной цели.

Однако при ближайшем рассмотрении картина показалась мне ровным счетом бесполезной — никаких тайных знаков, указывающих на то, что в рисунке спрятан ответ на мои вопросы, я не нашла. Мои глаза видели только все то же красивое лицо госпожи Вейдены, казавшейся на картине чуть более горделивой и властной — быть может, из-за серебристо-серого платья, напоминавшего отчего-то доспехи. Оно не походило на те наряды, что обычно носили богатые дамы в Таммельне. Пояс был завязан по-иному, низко на бедрах; вырез не столь низок — открыты лишь изящные ключицы; одноцветные рукава спускались до самого полу, заканчиваясь серебристыми кистями — а ведь даже у самой бедной из придворных дам госпожи Вейдены нашлись деньги на то, чтоб вшить в рукава клинья двух цветов! Нет, это платье никуда не годилось!

— Отчего здесь изображен такой чудной наряд? — спросила я у госпожи Вейдены, набравшись храбрости. — Неужто так одеваются в столице?

— Не знаю, — она растерянно смотрела на картину, словно видя ее впервые. — Не вспомню, говорила ли я об этом с Огасто, но, кажется, он объяснял, что так принято наряжаться в его родных краях…

— А говорил ли он, откуда прибыл в Лаэгрию? — спросила я безо всякой надежды.

— Нет, никогда, — грустно отвечала Вейдена, которую, казалось, вид портрета, оказавшегося чужим, угнетал все сильнее. — Однажды он обмолвился, что зимы здесь холоднее, а весна приходит позже. До того, как он прибыл ко двору моего отца, я слышала, что его зовут южанином. Но сам он ни словом не обмолвился о своей семье… о родных местах… Ах, да он совсем не любил меня, ведь так? — внезапно разрыдалась она, ударив рукой по богатой раме.

И в первый раз, давая ответ на этот вопрос в уме, я не почувствовала, как сердце замирает от радости.

— Ваша Светлость, — сказала я, шагнув вперед. — Он зачарован. Несколько лет его ум опутан тайными заклятиями, и мне говорили, что рано или поздно это погубит его. Но также я знаю, что такие чары невозможно наложить без разрешения на то самого человека. Господин Огасто отчего-то позволил сделать это с собой, и пока никто не знает, что скрывает его прошлое — нет никакой надежды, что колдунья отступится. Вы можете всего лишь сопротивляться ее колдовству, а я — иногда чувствую его, но ни у кого из нас не достанет сил, чтобы победить ее.