Политические работы 1895–1919 - Вебер Макс - Страница 33

Кто вообще ставит будущий вопрос о государственном строе Германии иначе, нежели «как сделать парламент способным к власти?», тот с самого начала ставит его неправильно. Ибо все остальное — второстепенная работа.

И теперь надо уяснить себе, что наряду с упомянутыми внешне неприметными, но практически важными дополнениями к властным полномочиям парламента, с устранением механического препятствия в виде ст. 9, а также со значительными изменениями порядка рассмотрения дел и нынешних парламентских традиций, сюда относится, прежде всего, еще одно — возникновение необходимых нам профессиональных парламентариев.

Профессиональный парламентарий — это человек, который не относится к мандату Рейхстага как к второстепенной обязанности, выполняемой от случая к случая, но — оснащенный собственным бюро, персоналом и всевозможными средствами информации — воспринимает его в качестве основного содержания труда своей жизни. Пусть эту фигуру любят или ненавидят — она необходима чисто технически, и потому наличествует уже сегодня. Только — соответственно несамостоятельному положению парламента и незначительным шансам на парламентскую карьеру — именно в самых влиятельных примерах проявляется она, как правило, в изрядно несамостоятельной форме и за кулисами. Профессиональный политик может быть человеком, живущим исключительно политикой и ее суетой, влияниями и возможностями. Или таким, который живет для политики. Лишь в последнем случае он может стать политиком большого масштаба. Естественно, он может стать таковым тем легче, чем более он независим благодаря своему состоянию и может отлучаться со службы, т. е. если он не предприниматель, связанный производством, а рантье. Из лиц, связанных непрерывным рабочим процессом, только адвокаты могут отлучаться со службы и годятся в профессиональные политики. Разумеется, насколько нежелательным было бы господство одних лишь адвокатов, настолько же неразумна весьма обычная для наших литераторов недооценка квалификации адвокатов для политического руководства. В эпоху господства юристов крупный адвокат является единственным юристом, который — в противоположность чиновнику — вышколен в борьбе и в эффективном представительстве интересов дела посредством борьбы, и нашим участникам политических демонстраций хотелось бы пожелать существенно большей выучки в адвокатском ремесле (преимущественно ради дела). Но лишь тогда, когда парламент сможет ставить на лидерские посты лиц с лидерской ответственностью, для политики захотят жить не только адвокаты большого стиля, но и вообще независимые личности. В противном случае мы будем иметь только получающих жалованье партийных чиновников и представителей интересов.

Озлобленность партийного чиновничества на подлинных политических лидеров играет важную роль в позиции многих партий по отношению к вопросу парламентаризации, что означает — к парламентскому отбору лидеров. Она, конечно же, превосходно уживается с аналогичными интересами бюрократии. Ибо шеф бюрократической администрации инстинктивно относится к профессиональному парламентарию как таковому словно к занозе. Это отношение чиновника к парламентарию объясняется тем, что последний является для первого вызывающим неудобство контролером и в то же самое время — претендентом на известную долю власти. И тем более, если с парламентарием надо считаться как с возможным конкурентом в борьбе за руководящие должности (чего как раз не бывает с представителями интересов). Отсюда и борьба за сохранение неосведомленности парламента. Ибо только квалифицированные профессиональные парламентарии, которые прошли школу интенсивной работы в комитетах работающего парламента, могут стать не просто демагогами и дилетантами, но ответственными лидерами. Сообразно таким лидерам и их трудоспособности должна быть устроена вся внутренняя структура парламента; уже давно именно такова структура английского парламента и его партий. Правда, его традиции не поддаются переносу на нашу почву. Зато структурный принцип, пожалуй, поддается. Здесь не место говорить о всяческих подробностях изменений в порядке рассмотрения дел и в традициях, если эти изменения будут нужны: последние пройдут с большой легкостью, как только необходимость заставит партии проводить ответственную, а не одну лишь «негативную» политику. Скорее, здесь надо кратко напомнить еще об одном часто, но по большей части неправильно обсуждаемом, по сути же — серьезном препятствии, стоящем на пути парламентаризации немецкого партийного движения.

Несомненно, что наиболее удобная основа для парламентаризации — двухпартийная система в таком виде, как она еще недавно существовала в Англии (хотя с уже весьма ощутимыми нарушениями). Но такая система вовсе не неизбежна, и процессы, протекающие во всех странах, в том числе и в Англии, вынуждают образовывать партийные коалиции. Гораздо существеннее другая трудность: парламентарное правление возможно лишь в тех случаях, если крупнейшие партии парламента принципиально готовы взять в свои руки ответственное руководство государственными делами. Однако же на это у нас до сих пор не было и намека. И, прежде всего, крупнейшая партия, социал–демократическая, — не только в силу доставшихся ей по наследству от эпохи преследования псевдореволюционных традиций (настрой против «союза с придворными»), но и известных эволюционистских теорий, — была не готова к тому, чтобы при определенных условиях выразить свою готовность к вхождению в коалиционное правительство (или же, как в небольшом государстве, где одни лишь социал–демократы временно составляли парламентское большинство, захватить бразды правления). Однако же еще намного существеннее, чем эти теоретические опасения, на социал–демократов воздействовала и как раз теперь воздействует тревога о том, чтобы в силу неизбежной связанности всякого правительства условиями существования капиталистического общества и хозяйства не утратить доверие собственных братьев по классу и не оторваться от них. Эта ситуация побудила лидеров социал–демократии обречь свою партию на жизнь в политическом гетто в течение десятков лет, чтобы избежать всякого оскверняющего ее соприкосновения с работой механизма буржуазного государства. Вопреки всему это продолжается и теперь. Синдикализм, неполитическая и антиполитическая героическая этика братства, переживает период роста, а лидеры социал–демократов страшатся нарушения классовой солидарности, которую впоследствии ослабят экономической борьбой ударные силы рабочего класса. К тому же у партии нет оружия для того, чтобы после войны помешать новому оживлению традиционных позиций бюрократии. Основной вопрос нашего будущего: как будет выглядеть позиция партии — возьмет ли верх воля к государственной власти или же неполитическая эстетика классового братства и бурно развивающийся синдикализм, который после войны повсюду усилится? Вторая по величине германская партия, Центр, до сих пор была настроена к парламентаризму скептически по несколько иным причинам. Известное избирательное сродство ее авторитарного настроя с настроем старого чиновничьего государства идет навстречу интересам государственной бюрократии. Но важнее нечто иное. Будучи типичной партией меньшинства, она при парламентском правлении опасалась оказаться вытесненной в парламентское меньшинство, а также того, что это поставит под угрозу ее положение у власти и представительство тех интересов, которым она сегодня на практике служит. Ее властное положение зиждется, в первую очередь, на внепарламентских средствах: на господстве клира, в том числе, и над политическими позициями верующих. Внутри же парламента использование шансов, предоставляемых этим институтом «негативной политики», служило материальным интересам приверженцев Центра. После достижения всех существенных церковно–политических целей, во всяком случае, всех целей, которые надо было утвердить в Германии на долгий срок, Центр из идеологически–мировоззренческой партии на практике все больше превращался в партию, обеспечивающую патронаж католических претендентов на государственные должности и прочих заинтересованных лиц из католиков, которые (тут безразлично, по праву или нет) ощущают себя обделенными со времени «культуркампфа». На этом сегодня основывается значительная часть его могущества. Именно особенность его положения в парламентах в качестве стрелки весов помогла ему успешно защищать упомянутые частные интересы его протеже. Ибо чиновничество прилаживалось к этому патронажу и при этом «сохраняло свое лицо»: патронаж оставался неофициальным. Итак, члены партии Центра, заинтересованные в патронаже, опасались не только того, что парламентаризация и их шансы в периоды, когда Центр находился в меньшинстве, окажутся под угрозой, но и кое–чего еще. При нынешней системе партия Центра сэкономила на ответственности, коей она не сумела бы избежать, если бы ее лидеры формально входили бы в правительство. Такая ответственность не всегда была бы удобной. Ибо если и сегодня среди политиков Центра имеется ряд способных умов, то среди патронируемых Центром чиновников, наряду с дельными людьми, есть и столь откровенные бездарности, что партия, заседающая в правительстве, едва ли доверила бы им чиновничьи должности. Такие личности могут выдвигаться лишь при безответственном патронаже. Если бы Центр был официально правящей партией, ему пришлось бы искать более одаренные кандидатуры.