Имбецил (СИ) - "Alinkina" - Страница 17

- Покормишь его кашей и мясом с овощами… - заметив мой дикий взгляд, ещё, сука, ехидно добавил. – Если не обосцышься и не сдохнешь от страха.

- Ты ещё пожалеешь об этом, - прошептал я, вкладывая в эти слова не просто ненависть и всю злость, ещё и безысходность. - …тупой имбецил…

- Я уже жалею, что сразу не выкупил эту грёбанную квартиру у этого нарика-Веника. Проблем было бы меньше на одну звенящую дрянь! - процедил имбецил, кривя свои губы. – Так что развлекайся, голубок!

Собрав свои шмотки, этот урод свалил, на этот раз оставляя меня наедине с псиной-убицей.

***

Со злостью хлопнув дверью, Быков зашёл к себе, чтобы переодеться. Терпение закончилось, а ещё нужно ехать в питомник, потом в больницу - обработать раны, прокапать хрень какую-то и заново кое-что подштопать. Пара швов разошлись, когда эта дрянь локтём своим заехала.

Ночью пожалел «мальчика», стерпел, думал же, что порвал дрянь, а зря. Надо было трахнуть и оставить на ночь со Спайком, чтобы поумнел. Яд с этого языка сочится, как из бочки. Ну, ничего. Пусть теперь посидит.

За засранца Тур уже не переживал. Он даже не соврал вчера про то, что патлатого нахала Спайк взял под опеку. С чего - не понятно. Может, запах учуял на Артуре, а может, и правда решил взять его в «стаю» как сучку «вожака».

Быков усмехнулся сам себе. Что сучка, то сучка. Языком машет не хуже, и да, даёт «вожаку». Хоть и в жопу.

Ночью Тур не стал объяснять, не умел красиво, и не поймёт засранец, почему и что за «стая». Да и не стая никакая, просто слово “семья” не подходит для него со Спайком. Два потрёпанных жизнью одиночества, злобных и ворчливых.

Натянув, шипя, спортивные штаны, боксёрку, а наверх толстовку, Артур взял ключи от машины, убрал на всякий случай ампулы со снотворным и пачку шприцев с тумбочки в прихожей и, закрыв дверь, вышел на площадку, чтобы прислушаться к соседней двери.

Не верил Тур, что язва сможет загнуться от страха. Не такой он и слабачок, как кажется. Первый раз, когда заметил, что длинноволосый боится собаку до дрожи, не придал значения. Спайка все боятся – крупный, массивный ротвейлер с рядом белоснежных острых зубов многих пугает, а вот когда собственными глазами увидел, что у Язвы приступ случился с нехваткой кислорода и пеной, то струхнул. В больнице у медсестры, что его штопала, выспросил, что да как и от чего. Оказалось, что всё не так плохо, и все беды и разные атаки панические из-за головы тупой. А уж утром, когда Спайк после прогулки виновато, периодически косясь на хозяина, не против ли он, прыгнул на диван, где всё пространство заняла уже язва красноволосая, и нагло пристроился к тому под тёплый бочок, Тур понял: у Звеняшки нет выбора. Спайк не то, что не обидит, наоборот, будет «белым и пушистым» и опекать. Даже когда Тоха, из-за того, что спит как долбоёб и вертится постоянно, спихнул рота на пол, тот не был против – улёгся на пол, чуть поскулив обиженно из-за того, что выкинули с нагретого места.

Быков даже успел заснять на телефон, как эти двое спят в обнимку, чтобы при удобном случае ткнуть носом язве. Пусть подавится – собаконенавистник психованный.

За дверью Быков ничего интересного не услышал: маты, шипение и скулёж.

«Сучка» - шипит и ругается, значит не хряпнулась в обморок, а вот кто скулит, определить сложно, то ли Спайк на жалость давит, то ли «сучка» всё же хряпнется в обморок.

Ничего! Рот быстро своим языком в чувство приведёт эту красноволоску.

Ухмыльнувшись, Быков с удовлетворением поехал в питомник.

Кто-то сегодня будет «очень рад» его возвращению ДОМОЙ, особенно если дойдёт до кухни и прочитает свой новый договор аренды.

Говнюк патлатый!

========== Глава 10 ==========

- Как я ненавижу этого грёбанного имбецила! Урод! – почти задыхаясь, прошептал про себя я, когда чёрная, тяжёлая псина на моих ногах шевельнулась, подняла свой зад с обрубком и начала ползти(!) по мне.

Тяжеленная туша – килограммов шестьдесят–семьдесят, ползла по мне, а я даже веса не ощущал!

«Он сейчас сожрёт меня! Ему ничего не стоит! И зубы вон какие… И ползёт не зря…»

Руки и всё тело от страха и нечеловеческого ужаса стали ватными - ни дёрнуться, ни шевельнуться…

- Ввввв… грррр… - тихо проворчал монстр, останавливаясь.

- Сууука… – закрыв глаза, уже в тихой истерике в голос захрипел я. Первые, непрошеные, едкие слёзы, обожгли кожу. Позор! Увидел бы кто со стороны ревущего как сопляка меня - оборжались бы.

- Уууууу… - снова провыл ротвейлер на мне, но на этот раз как-то жалобно, в тон мне, то ли издеваясь, то ли ещё чего, а заодно сбивая меня с ритма и счёта вздохов.

«Чтоб он со своей псиной сдох!» - мысленно закричал я, цепляясь за сознание и пытаясь судорожно вспомнить, что ещё некогда говорил доктор мозгоправ. Ничего не вспоминалось, зато вспомнилось какого-то хера, что папаша мой возомнил себя великим психотерапевтом и приволок мне в подарок щенка сенбернара с меня ростом… Идиот…

Тогда мне пришлось уйти (сбежать) из дома и впервые обнюхаться клеем в какой-то подворотне.

Интересно, если бы я пауков до усрачки боялся, он бы и тарантула мне подарил?

- Уууууу, – подвыл заунывно пёс моим бредовым мыслям, а затем уронил свою башку прямо мне на яйца.

От шока и боли я открыл глаза, чтобы в следующую минуту охренеть.

Карие, печальные, с почти полностью покрасневшими от полопавшихся сосудов белками глаза псины смотрели на меня из-под коричневых опущенных бровей с такой жалостью, пониманием и тоской, что впору брать верёвку и идти, вешаться. Но даже не это меня привело в состояние охренения, а то, что из этих, сука, глаз текли слёзы!?

Псина-убийца лежала на моих яйцах и плакала!

По тёмно-коричневой шкуре текли медленно, словно патока, задерживаясь на шерсти и превращая её в черные кривые линии, слёзы!

Это я сдох или чего-то не понимаю?!

Собаки не умеют плакать!!!

Но реально псина плакала! Выла тихонечко, блядина, смотрела на меня, типа постигла суть Вселенной на моих яйцах, и плакала!

Интересно, она когда хозяйку загрызла, тоже ревела и просила ментов не усыплять её, потому что была под аффектом?

Было бы смешно, если бы было не так печально и страшно происходящее.

Отошедший страх вновь занял свои позиции и начал сбивать мой ритм сердца.

Она загрызла ЕЁ! И тебя загрызёт!

Это собака!

Такая же, как и те!

Вот жизнь сука, ничего и никого не боялся, а собак боюсь до ужаса. До смертельного ужаса.

- Жри уже, – промямлил я посиневшими губами, погружаясь в свой дикий необузданный кошмар, прикрывая глаза и откидываясь на единственную плоскую, как гробовую общаговскую подушку.

- Уууууууу! – ещё длиннее и заунывнее завыла псина, как на заклание, и подняла свою бошку, помотав ею, грузно и громко прыгнула на пол.

«Этот ад не закончится для меня никогда», – вяло подумал я, проваливаясь в тёмное, лёгко-сладкое марево обморока. Там лучше. И нет злых псов-убийц. Там нет никого, еби их мать!

Мокрое. Тёплое. Шершавое. На лице.

Мама…

Когда я очень давно болел, мама делала мне компресс на лоб. У меня поднялась высокая температура, и я не смог идти в школу. Мама осталась дома. Рядом. Делая мне компрессы. Только они были холодными, приятными и успокаивающими…

Мама умерла! Восемь лет назад!!!

Резко, испугавшись, я открыл глаза и подскочил. Передо мной была тёмная морда и розовый здоровущий язык. Первое, что я сделал, это дал по этой морде затёкшей рукой. По инерции. Мозг ещё спал.

- Гррр… Ууу… – обиженно заворчала-заскулила чёрная туша и куда-то делась с дивана.

- Ты мне дашь сдохнуть спокойно? - прохрипел зло я, всё ещё слабо соображая и судорожно хапая воздух ртом. – Сдохну, потом грызи…

Псина сидела на полу, прижав уши-тряпки и всё так же смотря на меня печально.

Уууууу! Падла!

Моё тело после долгого лежания срочно затребовало движения, и я, наплевав на эту зубастую скотину, сел, прогоняя звёздочки, звон в ушах и мельтешения, а ещё разгоняя кровь по венам и по отлежанным конечностям.