Последний Тёмный (СИ) - Сотер Таис - Страница 4

— Нет. Я учу его сам. По большей части контролировать свой дар, если честно, — бледно улыбнулся Лавель, понимая, как нелепо это звучало.

Магии может научить только маг, это знал любой обыватель, и он, наверное, со стороны выглядел глупым, или, что ещё хуже, жестоким, калеча родного брата своими попытками его учить.

— Мне кажется, мой мальчик, ты что-то скрываешь от меня. И что же мне с этим делать? По-хорошему, надо бы отчислить тебя за величайшую глупость из семинарии, и сообщить о твоём брате в Коллегию. Но я хочу дать тебе ещё один шанс. Ты говоришь мне всю правду сейчас, или я официально завожу дело о проверке твоей благонадёжности, и твоя тайна всё равно будет раскрыта. Будет очень обидно, если такой великолепный студент, как ты, вылетит из семинарии перед последним курсом.

И Лавель сломался, путанно, перемежая свою речь с самооправданиями и мольбами о прощении Лукреция, исповедуясь о страшном даре своего брата. Дослушав Горгенштейна до конца, Бромель задумчиво потёр переносицу сухими тонкими пальцами.

— Да, наворотили вы дел. Хорошо хоть, беды никакой не произошло.

— Что теперь будет с Лукрецием? — тревожно спросил Лавель.

Отец Доминик кинул на студента внимательный взгляд.

— Ты волнуешься о судьбе своего брата, а не о своей. Это хорошо, значит, помыслы твои чисты и бескорыстны. Приведи его завтра на мессу, хочу на него взглянуть.

Лавель сник. Вот и всё, сгниёт его непутёвый братец в казематах. Но Бромель в очередной раз удивил его.

— Неофициально, конечно же. В таком деле не стоит выносить поспешных суждений. Может быть, и не грозит твоему брату ничего. Он ещё очень юн. И скверна не должна глубоко поселиться в его душе.

— Благодарю, Ваше Святейшество.

Тот махнул рукой:

— Иди уже, и не вздумай прятать своего брата или способствовать его побегу.

— Нет, что вы… я ни за что… — залепетал Лавель, но тот уже не обращал на него внимания, целиком уйдя в свои бумаги.

Семинарист вышел за дверь, и облегчённо вздохнул. В конце концов Бромель был не так уж и плох, и можно было надеяться, что раз уж он так спокойно отнеся к тому, что Лавель скрывал юного мага от Коллегии и матери-Церкви, то и к Лукрецию он будет снисходителен. Может быть, Лука действительно отделается епитимьёй, а его тёмный дар можно будет как-то уничтожить?

Объяснив матушке, что он хочет для пользы Луки взять его с собой на службу в семинарию, Лавель самостоятельно проследил, чтобы его брат следующим утром выглядел подобающе: уши вымыты, непослушная копна волос аккуратно уложена, ботинки начищены до блеска.

— Маленький ангелочек, — растроганно всхлипнула госпожа Горгенштейн, поправляя воротник мрачного, явно невыспавшегося Лукреция.

Тут она, конечно, сильно преувеличила. Мальчик, конечно, не был лишён некоторого очарования, со своими задумчивыми синими глазами, тёмными кудрями и тонкими, изящными чертами лица, доставшимися ему от матери. Даже немного крючковатый, как у всех Горгенштейнов, нос, не портил его внешность, а придавал ему особую изюминку. Но мальчик казался милым лишь только до того мгновения, пока он не открывал рот, выдавая очередную гадость. Хорошо хоть, что делал он это, то есть высказывал своё мнение, не так уж часто.

Лавель тащил Лукреция за руку по улице, не обращая внимание на то, что тот едва за ним поспевает.

— Куда мы всё-таки идём?

— На утреннюю мессу, я же сказал, — раздражённо произнёс Лавель.

— А затем? — проницательно спросил Лука.

— А затем, — Лавель вздохнул, и чуть замедлил свой шаг, — затем я познакомлю тебя с епископом Бромелем. Он всё узнал, и теперь хочет тебя видеть.

Лукреций резко остановился, и Лавель, подавив ещё один тяжёлый вздох, повернулся к нему. И удивился, впервые за несколько лет увидев в глазах брата какое-то подобие страха.

— Всё будет в порядке. Я не дам тебя в обиду, Лука, — сказал семинарист наконец, стараясь не показывать, как боится он сам.

Сейчас они, столь разные во всём, набожный, чувствительный Лавель и тихий, сам себе на уме, Лукреций, пожалуй, впервые в жизни почувствовали своё сродство.

Наконец мальчик кивнул, придя к какому-то для себя решению.

— Хорошо, идём.

Лавель перевёл дыхание. Тащить упрямого и упирающегося мальчишку на себе ему не хотелось.

На мессу они всё-таки опоздали, так как Лука плёлся как на казнь, но может быть, это и к лучшему, так как стоило только ему войти под своды храма, как лицо его перекосила болезненная гримаса. Епископ, ведущий службу, заметил Лавеля и благожелательно ему кивнул, мальчик же, особенно его состояние, удостоились более пристального внимания.

— Потерпи, меньше часа осталось, — шепнул Лавель ожесточённо трущему виски брату, стараясь не обращать на любопытные взгляды монахов, семинаристов и прихожан. Уж не чуют ли они в Луке тёмный дар? Ещё не хватало, чтобы Луку при всех обозвали бесовским отродьем.

Как будто чувствуя беспокойство Лавеля, отец Доминик значительно сократил службу, чем вызвал удивлённый ропот прихожан. Бромель был известен тщательным следованием правилам.

Проведя двух растерянных Горгенштейнов в свои личные покои, Бромель закрыл на замок дверь в свой кабинет.

— Ну-ка, молодые люди, посмотрим, что тут можно сделать.

Из железного сейфа у окна была извлечена металлическая шкатулка, из которой со всей предосторожностью был вытащен камень, размером с крупную гальку. Камешек на вид был гладким и полупрозрачным. Внутри него, казалось, клубилась сама тьма, хотя края всё ещё сохраняли молочно-голубоватый цвет. Лука зачарованно склонился над магическим камнем и протянул к нему руку, стремясь схватить, за что тут же был бит по пальцам старшим братом.

— Не трогай, — прошипел Лавель.

— Ну что ты, — с обманчивым благодушием цепко наблюдая за Лукой, промолвил епископ. — Пусть берёт, не стесняется. Ничего плохого не произойдёт.

Лука, почувствовав фальшь в голосе отца Доминика, сделал шаг назад и убрал руки за спину.

— Что это? — с недоверием спросил он.

— В народе эту полудрагоценную поделку называют лунным камнем за его цвет. Но сейчас, как ты видишь, он несколько изменился. Это от того, что он впитал в себя кусочек тёмной силы, магии, которой на сегодняшний день в нашем мире почти не осталось. И которой, как считает твой брат, владеешь ты. Возьми его в руки, не бойся. Если ты не обладаешь способностью к тёмным искусствам, ничего не произойдёт.

— А если обладаю?

— То тогда ты сможешь высвободить её наружу. Но не бойся. Тьмы в камне совсем мало, она не сможет никому причинить вред.

Лука осторожно коснулся камня кончиками пальцев.

— Тёплый, — удивлённо сказал он. — Это даже приятно.

Бромель поощрительно кивнул, и лунный камень оказался на ладони мальчика.

И ничего не произошло. Лавель уже успел пережить облегчение от того, что он ошибался в своих выводах, приняв фантазии ребёнка за реальность, и смущение, что отвлёк своими глупостями отца Доминика. Но тут тьма в камне зашевелилась, разрастаясь.

— Как её вытащить наружу, эту тьму? — катая камешек в пальцах, спросил Лука отца Доминика.

— Я думал, это произойдёт само собой — немного растерянно сказал тот, не отрывая горящего взгляда от лунного камня в руках мальчика.

— Попробуй, как я тебя учил с зерном. Представь, как оно прорастает на поверхность, освобождаясь от оболочки, — подсказал Луке брат, хотя он уже сомневался, что ему стоило слушать епископа Бромеля. Зачем выпускать даже кусочек, осколок тьмы, в мир? Разве это правильно?

Но и Бромелю, и Лукрецию, было наплевать на его сомнения. Потому что на руке мальчика распускался цветок с черными лепестками, растущий из ставшего вновь голубым камня. Но это продолжалось лишь миг — а затем он медленно развеялся в воздухе, оставив после себя лишь лёгкую тёмную дымку, которая расползлась клочками тумана и затем исчезла.

Наконец епископ прокашлялся, и подойдя к секретеру, разлил дрожащими руками вино по двум бокалам, не забыв о своём ученике, глотавшего воздух открытым ртом.