Морские люди (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович - Страница 43

Владимир Георгиевич горестно вздохнул. Он вспомнил слова Иваныча:

— Скажу вам товарищ старший лейтенант как на духу. Я этому краснофлотцу доверяю больше, чем самому себе. Силагадзе у нас в команде лако-красочными заведует.

Лако-красочный… Сам такой! Он наткнулся на взгляд Петрусенко, устрашающе сжал кулаки и мстительно представил грядущий разговор с ним в своей каюте, на борту родного БПК.

Между тем особист вынул из папки и зачитал копию отправленного военкомом города Гудауты письма, в котором говорилось, что матрос Силагадзе как гражданин свободной республики Джорджия от службы в вооруженных силах другого государства освобождается и будет направлен в своей республике в ряды собственных Военно-морских сил по мере их создания.

Неудачная шутка военкоматчиков районного грузинского городка? Может, ребятки просто перебрали национальных напитков да и выступили. Вот, мол, какие мы, считайтесь с нами. Исключено. О их сообщении непосредственное руководство бригады узнало от соответствующего управления флотилии. К тем оно пришло после получения телефонограммы из военкомата Грузинской союзной республики штабом Тихоокеанского флота. Через Москву. В обязательном порядке включившей фильтры Комитета государственной безопасности СССР. Такими вещами не шутят.

— Прошу товарищи офицеры, присаживайтесь, обсудим столь необычное для всех нас заявление, — капитан первого ранга сделал приглашающий жест в сторону длинного стола для совещаний.

Да, рукоприкладство старшины команды, в общем-то явление нерядовое, оказалось ни при чем. Конечно, забыть подобное не могли, ну, может, перенесли разборку на «потом, попозже, завтра». На первый план вышло вольное или невольное дезертирство матроса Силагадзе. Главного боцмана попросили охарактеризовать своего подчиненного.

— Вы, товарищ старший мичман проще, проще рассказывайте. Понятно, как говорите, краснофлотцем он был старательным, дисциплинированным, раз добился столь желанного для каждого срочника поощрения.

Петр Иванович кивнул. Привел несколько примеров, характеризующих подчиненного с лучшей стороны. Не забыл о письме, в котором бабушка приглашала сослуживцев внука обязательно приехать в Грузию в гости после окончания службы. Помолчал и выразительно развел руками. Последовал вопрос от политотдельца:

— Может ли Силагадзе прибыть на корабль по собственному желанию, по зову, так сказать, сердца. Возможен такой вариант?

— Здесь у него много друзей, ни они, ни я никогда не слышали, чтобы Гоча, извиняюсь, матрос Силагадзе поддерживал идею выхода Грузии из Союза. Наоборот, он был против всей этой идеи с делением Союза по кускам. Джорджия какая-то. Штат такой в Америке есть, а грузины эти именем страну свою называют… Я не удивлюсь, если после окончания отпуска или чуть позже увижу его в строю, на палубе нашего противолодочника.

Комбриг с сомнением покачал головой. Отдавший службе Родине почти четверть века, заканчивавший ее в звании капитана первого ранга, Земсков ничего хорошего от начавшейся в стране возни с перестроением общества не ждал и был далеко не одинок.

Старший лейтенант Шапурин попросил разрешения обратиться к особисту. Ему хотелось узнать, предусмотрено ли законами СССР отрицание правовой силы подобных писем. Столь громкое заявление районных военкоматчиков о желании республики выйти из Советского Союза нельзя расценивать как необдуманную шутку, теперь о письме известно за пределами соцлагеря, пояснил он. Пока еще келейно, о якобы оккупации Россией всей Прибалтики поговаривают литовцы. А если явление перерастет в цепную реакцию? Чего следует ожидать, например, от Средней Азии?

Особист переглянулся с командиром бригады. Тот обратился к Петрусенко, спросил, есть ли еще у кого-нибудь вопросы лично к товарищу старшему мичману. Все присутствующие промолчали. Петр Иванович получил добро оставить кабинет, вышел из штаба, проследовал в курилку и достал сигарету.

Надо было осмыслить услышанное о подчиненном. Петр Иванович представил, как Силагадзе пришел в военкомат, чтобы поставить штамп о прибытии в отпуск. Что он мог знать о желании националистов выйти из состава СССР? В военкомате ему сразу заткнут рот выдержкой из Конституции СССР о суверенитете и праве любого государства на выход из союза. Это понятно. И остается, что Гоча был информирован не более разговоров на бытовом уровне, а дома какая бабушка будет вести разговоры о политике в день приезда внука. Значит, военный билет взяли у ничего не подозревающего матроса. Естественно, получили его. Затем объявили о том, что он больше не служит на военно-морском флоте СССР и может идти отдыхать вплоть до особого распоряжения, которое поступит когда надо. Ну и пошел мальчонка ножками по дорожке.

Интересно, предостерегали ли в военкомате Гочу от опрометчивых шагов. Может, запретили сообщать на корабль письменно. Вряд ли, все равно при установившемся режиме такое письмо не выйдет за пределы Грузии. Пытаться самостоятельно покидать дом тоже, скорей всего, несбыточно. Что делать? В городе помимо Силагадзе обязательно есть отпускники из воинских частей. Хорошо, пусть пока только часть из них пляшет на радостях лезгинку и запивает шашлыки вином в честь пусть еще несбыточного желания республики перейти на самостоятельный путь развития, обретения свободы и освобождения от воинской службы. А если таких подавляющее большинство? Если процессом разложения руководят умелые пропагандисты, чего следует ожидать? Тогда, по логике, рано или поздно промоют мозги остальным. Понятно, Гоча не вернется. На этой боевой единице можно ставить жирный крест.

К такому же мнению пришел и Клим, которому Петрусенко рассказал о результатах вызова в штаб. Потом Борисов снова вернулся к обсуждению темы вызова в штаб.

— Иваныч, а как были настроены наши, ну, когда шли к комбригу на ковер?

— Думаешь, я смотрел? Шел и прощался со службой, да прикидывал, куда деваться. На пенсию еще не заслужил, квартиру пришлось бы по увольнении сдать к чертям собачьим. Ехать домой? В мэнэ ридна хата на Украйне е, чуешь? Ну, а шо я там забув? Мабуть сватам та кумовьям нужен, чи шо?

Он добавил по-русски:

— Там, Климушка, ни работы, ни родственников нет. Когда мы вернулись на корабль, Шапурин пригласил к себе, задал вопросик.

Старший лейтенант с издевкой спросил:

— Наверное, дорогой Петр Иванович рванете с корабля, если Украину объявят самостоятельной?

— С чего решили, Владимир Георгиевич?

— Есть предположения. Значит, ошибся, останетесь вы. Выходит, мне надо бежать без оглядки с этого дурдома. Устал до чертиков. Достали! Старпом задрал своими придирками. Подчиненные сплошь дети понедельника. Одни покорно остаются в отпусках ждать какой-то хреновины несбыточной. Другие с дури то матросов лупят, то людей у акустиков перетаскивают. И все время хотят на сход.

— Я так не думаю. Корабль нормальный, не хуже других. С нашим старпомом служить еще можно. Просто вы других не видели. Вот с подчиненными, вернее, с одним из них точно не повезло. Угадали, очень ему хочется походить на подводной лодке по степям Украины. Не приглашают. На вашем месте по этому поводу пособолезновать бы, а вы ругаться собрались. Насчет схода — так вы же и настаиваете, сам я никогда не рвусь.

— А пошли вы! Все, заколупали. Выдал бы я вам, да надо отчет составлять, бумаги готовить на подпись командиру. Ваше счастье. Свободны.

Рассказав о Шапурине, Петр Иванович помолчал. Хотел предложить сбацать партейку-другую в шеш-беш, не стал. Посидел, выкурил сигарету, спросил у Клима:

— Ты бывал в Грузии или вообще на Кавказе?

Получив отрицательный ответ, вздохнул:

— А вот у меня друг служит там. В городе Поти, в дивизионе ОВРа. Был я у него.

Он вспомнил небольшой, уютный городок в большинстве своем состоящий из двухэтажных частных домов. Руководители партии и правительства склонны считать, что рядовой советской семье достаточно одноэтажного строения. В этой союзной республике не действует закон: строение должно быть не выше шести метров с учетом кровли, и все тут! Хотелось бы найти двухуровневый особнячок в российской глубинке.