Мой дорогой дневник (СИ) - Абалова Татьяна - Страница 12

– Репка, Теремок…

Санджай улыбнулся, а у меня загорелись щеки. «Дура, что я несу? Какой теремок?»

– Это та, в которой медведь сломал дом?

Я открыла рот. Санджай знает наши сказки?

– Хочешь, я расскажу историю о чапати?

– О круглой лепешке? – уточнила я, приготовившись слушать легенду из какого-нибудь индийского эпоса. В этот момент я совершенно забыла о своих страхах. Для меня существовали лишь мерцающие глаза мужчины и его завораживающий голос.

«Где-то высоко в Западных Гхатах, на горе Анай-Муди, можно сказать, под самым солнцем, в таком отдаленном месте, куда и орел не долетит, а если и долетит, то упадет замертво от нехватки воздуха, жили-были старик с дочерью. Давно умерла жена старика, не выдержав тягот отшельнической жизни, и все небольшое хозяйство легло на плечи дочери. Отцу хорошо было рядом с ней: и чашу с водой поднесет, и одежду в горной реке постирает, и нехитрый обед приготовит. Но плохо было дочери рядом со стариком. Ему что надо? Совсем немного. Принять асану и медитировать, часами познавая себя. Пусть желудок не очень сытый, но кто сказал, что богам не угодна аскеза?

Не понимал отец, что дочь вошла в ту пору, когда природный зов сильнее дочерней любви. Желалось ей совсем не той жизни, на которую ее обрек неприхотливый родитель. Как бы ни была она хорошо воспитана, но приходили к ней странные сны, где творила она вещи невероятные, о которых и вслух-то сказать стыдно. Хотелось ей наяву услышать те ласковые слова, что шептали ночью мужские губы. А еще больше ей мечталось нянчить в руках плод той тайной любви.

– Доченька! Ты бы испекла чапати, – попросил старик, не выходя из позы лотоса, и приоткрыв лишь один глаз, чтобы другим продолжать созерцать себя. – А то все яйца да яйца.

Эх, знал бы он, как тяжело находить яйца в высоких скалах! Не раз дочь, оступившись, чуть не отправлялась к богам. А родитель, ох, совсем стариком стал, брюзжит, что надоели.

– Я бы с радостью испекла чапати, отец мой, но где взять муки? Тот запас, что вы принесли, когда еще могли покидать горы, давно вышел, – отвечала дочь, вытирая локтем пот, что выступил на ее лбу, когда она скручивала выстиранное в реке белье. Хорошо не выжмешь, оно и за месяц не высохнет! От этой тяжкой работы на руках дочери пузырились кровавые раны.

– А ты пойди, по сусекам поскреби, глядишь и наберешь на маленький хлебец для меня».

– Ой, – воскликнула я, услышав знакомое слово «сусеки». – А ваш чапати не брат нашему колобку?

Санджай загадочно улыбнулся и продолжил:

«Не могла дочь ослушаться отца, старших в Индии крепко уважают. Пошла скрести по сусекам. Так сильно старалась, что вместе с горсткой муки наскребла камешков, глины и сухих веточек. Налила водицы и стала замешивать тесто. А как камешки месить? От боли поливала она тесто своими слезами.

Испекла чапати и положила на поднос, чтобы хлебец немного остыл.

То ли боги решили мечты покорной дочери осуществить, то ли слезы и капли крови из ран на руках, попавшие в тесто, сыграли свою магическую роль, но чапати вдруг ожил.

Старик, так и не выходя из созерцания, хотел отломить от чапати кусок, но шустрый хлебец откатился в сторону и завертелся как юла. Увидела его проделки дочь, поняла, что мечта ее осуществилась, и теперь не двое их будет жить высоко в горах, а трое, побежала за пеленками, чтобы нянчить оживший Чапати в руках.

– Э, так дело не пойдет, – смекнул хлебец. – Или один из них меня съест, или другая залюбит до смерти. Пойду-ка я отсюда. Пока еще свеж и горяч, и мир посмотрю, и себя покажу.

– Чапати! Ты куда, сынок! – прокричала женщина, видя, как хлебец колесом по горной тропке катится. – Я же люблю тебя!

– Я вас тоже, мама! Но вокруг столько интересного!

Надо сказать, что покатился Чапати в ту сторону, где раскинулся заповедник Эравикулам. Водились в нем звери разные, которые тоже совсем не прочь были хлебец отведать. Но и здесь хитрец умудрился выкрутиться. Встретив на своем пути то шакала, то камышового кота, то мангуста, он рассказывал им жалостливую историю, как родной дед хотел ему руки-ноги повыдергивать, а мать в оковах (пусть и тряпичных) всю жизнь держать. Пока звери ужасались, пускали слезу или задумчиво чесали за ухом, пытаясь определить, где же у круглого Чапати руки-ноги, хлебец быстро покидал место встречи.

И так докатился бы он, скорее всего, до самого большого города Индии, если бы у подножия гор не преградило ему дорогу стадо слонов.

«Как только расскажу им свою трагическую историю, как обхитрил деда с мамой, шакала, кота и мангуста, они вмиг мне дорогу освободят! Вон у них какие большие уши, наверное, ужас, как любят слушать разные сказки!» – подпрыгивая от нетерпения, размышлял хлебец.

Подкатился Чапати ближе к стаду, похрустывая заветренным бочком, и запричитал:

– Я от дедушки ушел, я от мамы ушел, я от шака…

Но гиганты, каждый из которых нес по огромному бревну, не только не услышали жалостливой истории Чапати, но не заметили и его самого.

Один из слонов, перехватывая бревно, просто наступил на хлебец, а крошки, на которые разломился подсохший Чапати, разнес равнинный ветер. Так бесславно закончилось путешествие существа, которому боги даровали жизнь.

Какой же вывод у старинной индийской легенды?»

Я прыснула от смеха. Хитрец Санджай превратил нашу сказку «Колобок» в легенду!

– Где родился, там и пригодился? – выдала первый пришедший на ум вариант. – Или метать бисер нельзя не только перед свиньями, но и перед слонами? А ты как думаешь?

– Не стой под кран-балкой, зашибет.

– У, так нечестно! – Я аж подпрыгнула на кровати. – У индийской легенды определенно должен быть философский вывод.

– От любви не бегут, а принимают с благодарностью. – Лучики в уголках глаз Санджая не вязались с серьезным голосом. – Спокойной ночи, Сия. Пусть тебе снятся радужные сны.

Глава 6

Не знаю, сон ли то был, или слуховые галлюцинации, но меня заставили выскочить из постели отчетливо произнесенные слова: «Вернись. Иначе он умрет».

Из окна лился мягкий утренний свет.

Меня лихорадило и, одеваясь, я никак не могла попасть в штанину. Прыгая на одной ноге, нечаянно села мимо кровати и тут же расплакалась.

Я не знала, как быть.

Смывая слезы, я впервые за долгое время увидела свое отражение в зеркале и не узнала себя. Лицо осунулось, а под глазами появились черные круги. Кое-как расчесав волосы, скрутила их на затылке и скрепила так, чтобы они не мешали. Мне хотелось сбрить их наголо, лишь бы они не лезли в глаза. Меня раздражало все. Джинсы, которые вдруг стали велики и постоянно сползали, рубашка, которая застегнулась не так, и пришлось ее дважды перестегивать.