Светлое будущее: вето на будущее (СИ) - Резниченко Ольга Александровна "Dexo" - Страница 63

— Отпустили, да?! — отчаянно, мольбою глупою, едва осознанно.

— Нет, — гогочет. — Сбежал…

Рассмеялась и я пристыжено.

— Насовсем же, да? — все еще не могу поверить, давясь соплями и горечью облегчения, остатками всего того, что столько времени гноило мне душу.

— Да, Ник. ДА! — излишне громко, радостно; улыбается добро, а у самого тоже уже блестят от переизбытка чувств глаза. — Оправдали!

Вдруг шорох позади нас. Несмелые шаги. Движение взгляда Рожи — и окоченел от ужаса.

Резво отстранилась я от брата, обернулась — Мирашев… застыл в метре от нас. Ехидная, лживая улыбка исказила его уста, кроя истинные эмоции:

— Ну, поздравляю, — миг сопротивления… комканья своего «я» (явно ради меня) — и протянул руку Рогожину в знак приветствия.

— А этот хуе че здесь делает?! — гневно, давясь скрытой тревогой, рявкнул Федор.

Обомлела я от услышанного, будто кто помоями окатил. И хоть это было ожидаемо, предсказуемо, но шок, обида, стыд взрывом негодования в момент раскромсали всю меня на части.

— Понятно, — хмыкнул Мирон и скрестил руки на груди. Полуоборот от нас, взор около; шумный вздох.

— Он со мной! — резво вмешиваюсь в эту жуть.

Ошарашенный, колкий взгляд устремил на меня Федька:

— В смысле? — оторопел еще больше. — В смысле «с тобой»? — колкая пауза, немо вымаливая подтвердить, что он ошибается, что просто совпадение, просто встреча, случайная встреча. — Ты серьезно?! С ним?! НИКА?!! — и вновь бесконечные секунды тишины терзаний. — Так это что… он меня, что ли, вытащил, да?! — жестким, с отвращением, рыком.

Едко прыснул от смеха Мирашев, ничего не ответил, лишь только сильнее отвернулся.

— Ты больная, что ли?! — завопил на всю глотку Рожа, и вовсе уже слетая с катушек, едва очередная волна прозрения накатила на него. — СЕРЬЕЗНО?! Да, Сука, лучше б я там сгнил! — разъяренно махнул рукой. — Чем ты ради этого Трахалась со всякими отморозками!

Заржал громко Мирашев, перебивая мои мысли, попытку ответить:

— Так еще не поздно что-то изменить! — ядовито-убийственное. Кивнул головой на дверь Суда: — Не далеко ушли! Иди — кайся! Да не скупись! Побольше проси!

— Мирон, замолчи! — буйно рявкнула на него, метнув не менее их, взбешенный взгляд. Тотчас взор на Федьку, уже покрасневшего от исступления: — И ты заткнись! — приказом на брата.

— Да пошли вы! — вдруг разворот — и пошагал по ступенькам вверх мой полоумный.

Словно кто кислотой облил меня — даже пошатнулась на месте. Но едва хотел Мирон подхватить, помочь выровняться, как вмиг увиливаю.

Кидаюсь следом за безумцем:

— У тебя совсем крыша поехала, да?! — ору, словно сумасшедшая. Успеваю, хватаю за локоть — послушно тормозит.

Взор мне в лицо, желая испепелить:

— Руку убрала! — с презрением.

— Ты совсем чокнулся, да?! Че за концерт тут устроил?!

— Просто, в отличие от некоторых, — рыком, — у меня еще есть гордость… и честь.

Рывок — выдрал свою руку из моей. Разворот — вновь пошагал дальше.

Рассмеялась я ядовито, не сдвинувшись уже ни с места. Закивала головой:

— Да ты что?! — паясничая, криком вдогонку. — И как далеко ты на них уедешь, а?! Или куда? На зону, да? Опять мне письма мелким подчерком строчить?!

Резко по тормозам. Обернулся, взгляд в очи:

— НЕ БОИСЬ, блядь! НЕ СТАНУ!

— ТЫ ПРИДУРОК! — неистово, горестно, сплевывая разочарование и гнев в лицо. Шаги мои покорно ближе. На глаза проступили слезы. Болью давясь из-за непонимания… из-за предательства всех наших с Мирашевым стараний и надежд. — Я ЕГО ЛЮБЛЮ!

Оторопел Федька, не дыша.

Жуткие, режущие, палящие мгновения молчания, тишины — и тихим, осиплым, полным мучений и страха, голосом:

— А он? Он… любит тебя? Или будешь, как Ритка? Бежать за теми, за тем, кому и нахуй не нужна?

— Любит, — несмело, не сразу… но ответила я.

Вдруг шорох позади.

Шаги ближе.

Приговором:

— Люблю, — узнаю голос Мирашева…

Поежилась невольно. Мурашки по телу…

Залилась я доброй, смущенной, кривой улыбкой, спрятав взгляд.

Не оборачиваюсь — но и не надо, еще миг — и замер вплотную ко мне мой Тиран — чувствую спиной родное тепло.

— Ну так женись, — дерзкое, с вызовом, Рогожина, едва нашел силы на звук. — Или слабо? Только Пиздеть можешь?!

Рассмеялся ядовито Мирон:

— А это… уже не твое дело, — гаркнул. — Мы сами решим… что нам и когда делать.

Загоготал, паясничая, Федор… едко, горько, опечалено. Взор около; закивал головой. Резво мне в лицо:

— И ты этой… скользкой твари веришь? — заледенела его ухмылка, а глаза заблестели от боли, от разочарования… во мне.

— Как себе, — не лгу. Четко и искренне. Серьезно.

Застыл Рогожин.

— Федя… — Отваживаюсь… вопреки всем своим собственным запретам и уговорам самой себя, на откровение: — Ты даже не представляешь, что этот человек для меня сделал. И это даже не… сегодняшнее решение Суда, — от удивления вздрогнули того брови, но смолчал. Выжидает. — Я его люблю… и это не просто слова. И не тебе решать с кем и как мне быть. Больше нет. Прошли те времена… А муж он мне или так… — неважно. Я знаю, что без него — я не хочу, да и не смогу жить. И этого достаточно, — приговором.

Побледнел. Нервно сглотнул слюну. Молчит. Тяжело, шумно дышит, распятый ужасом прозрения, Рожа.

— Он мне нужен… какой бы не был. И поверь, я не лучше.

* * *

Согласился… Причем на все мои уговоры, Федька согласился…

Да и будто был выбор?

Первые дни — пока побудет, поживет вместе с нами, в квартире Мирашева, а затем, как доберется до своих активов и хоть как-то разгребется с долгами и уже закрытыми магазинами (пламенный привет Мазура, высосавшего из них практически всё), пойдет своей дорогой дальше (раз так уж сильно того хочет).

* * *

Быстро день ляпнул. Пока туда-сюда, пока приехали, пока еду приготовила, накормила всех, душ, телевизор — а там и ночь уже настала.

Благо, места у Мирашева дохрена. Так что, Федьке постелила в одной спальне, в нашей с Мирой — я, а в залу… отправила… не в наказание, но и не в поощрение… Мирона одного почивать. Не хватило мне духу в одной кровати спать с моим Буратино, когда за стеной брат, готовый только за одно касание Мирашева своей рукой моей руки — удавить, а тут…

Вот только это я… А моему «учтивому кавалеру» это было не по чем. Едва только погас у меня свет… как скребется. Еще миг — и нырнул под одеяло, негодяя кусок.

— Мира! Придурок! — гогочу я, задыхаясь от его пошлых, откровенных ласк. Еще миг — и вынырнул с другой стороны.

Лицом к лицу со мной:

— И снова ты обзываешься? — хохочет.

— А разве нет повода? — надулась тотчас. — Я же тебя просила… по-человечески, потерпи.

— А надо было сразу меня слушать — сняли бы ему хату, как тогда. И сейчас бы вдоволь… скрипели пружинами.

— А тебе лишь бы поскрипеть! — ржу, заливаясь смущением. — Не принял бы он ее! Ты же видишь — сплошные заскоки!

Скользнул по телу ладонью, нагло забрался под футболку — сжал мою нагую грудь.

— Я соскучился… И так, то нервы, то предвкушение… Малыш, — запойный, жаркий поцелуй в шею, дразня языком, — я же не железный.

— Ты — деревянный! — гогочу тихо, силой пытаюсь оттолкнуть нахала, сгрести его с себя — поддается, но лишь настолько, сволочь, чтоб вновь добраться до моего пупка и откровенно, с вызовом приняться исполосовать влажным языком всю меня, играя с чувствами, ощущениями, доводя… не только до мурашек, но и стонов.

— И сознайся, Мальвина… — шепот вдруг стал вкрадчивый, околдовывающий, будто заговор… — Заводит очень… когда нельзя, но очень-очень хочется… и если чуток смелости… — вдруг движение — и потащил вниз с меня белье. Игривое движение языка около запретных мест — и дернулась я, словно пронзенная стрелой. Удержал грубой силой, отчего еще сильнее от желания сжались у меня мышцы внизу живота, запульсировала похоть. Тотчас ухватила я подушку — и закрыла ею себе лицо, рот, дабы… если и не могу уже остановить этот поезд, то хотя бы чтоб не уничтожил он нас всех. Еще миг — и развел бедра в стороны. Протиснулся к вожделенному. Коварные мгновения интриги, блуждающих ласк около — и взорвал мой мир яркими красками. Очередной крик, рык поражения… признания власти своего Тирана, сдавленный синтетикой, разорвал тишину. «Адские», роняющие в транс, терзания — и вдруг пошло, нагло вошел в меня пальцем Мирон. Живо приподнялся, стащив с моего лица подушку. Губы к губам. Коварно, развратно улыбнулся.