Бумажный домик с нарисованным котом (СИ) - "Sumya" - Страница 3

Щи-цу увидел, как побелели костяшки на пальцах Гра-хи, и задрожал, но голос коричневого кота лился патокой:

— Тогда к тебе вас подкинуть?

— Не люблю у себя шлюх принимать, — опять отозвался Чеззе, — к нему поедем.

— Слышал? Адрес диктуй!

— Ко мне нельзя! — ужаснулся Щи-цу, — у меня же маленькие...

— Заткнись, шлюшка, и делай, что сказано!

Больше спорить с Гра-хи он не посмел и назвал улицу и номер дома. И всю дорогу сидел и дрожал, но не мог оторвать взгляда от рыжих ушей Чеззе, видневшихся над спинкой кресла. Он и не надеялся когда-нибудь увидеть его так близко.

Они доехали очень быстро, гораздо быстрее, чем добирался Щи-цу.

— Ты не передумал, насчет делиться? — насмешливо уточнил Гра-хи, высадив их.

— Нет, не передумал, — усмехнулся Чеззе.

— Тогда давай по-быстрому, я подожду.

Гра-хи демонстративно сложил руки на груди и врубил музыку.

— Как знаешь, Грах, я после тюряги одним разом не ограничусь.

От этих слов у Щи-цу подогнулись ноги. Его старая давняя мечта сбывалась в каком-то уродливом воплощении. Чеззе думает, что он проститутка и собирается его...

Дверь приоткрылась.

— Братик? — на пороге стоял один из братьев Щи-цу, Ан-дзи, — ты так рано. Идем, мы как раз супчик сварили.

С трудом взяв себя в руки, Щи-цу повернулся к дому, натянув на лицо приветливую улыбку.

— Молодцы, а с чем супчик?

— Щавель с крапивой, — хитро улыбнулся Ан-дзи, — вкусно. Идем, пока горяченький.

За спиной раздалось покашливание. Щи-цу вздрогнул.

— Мне поработать надо, — жалко улыбнулся он брату, входя в дом, — закончу и поем. Не ждите меня, кушайте, пока не остыло. Только про второе тоже не забудьте.

— А ты друг братика? — Ан-дзи с искренним восхищением рассматривал Чеззе.

— Он мой коллега, — резко ответил Щи-цу, — иди, милый, иди. И предупреди, чтобы нам не мешали.

Он подтолкнул брата в сторону кухни, а сам повел Чеззе в свою спальню. Ноги дрожали, на глаза наворачивались слезы. Это унижение нужно просто пережить, как он делал со всеми предыдущими. Он справится. Все будет хорошо.

***Чеззе

Он выпил все пиво и нашел в бардачке фляжку с горькой фиалковой настойкой. Ну и гадость! Гра-хи извращенец. Ситуация его чем-то невыносимо раздражала. Этот лаборантик сзади, терпеливо сносящий все оскорбления, его друг, строящий из себя сутенера... За кого они его держат? За убийцу-рецидивиста? Знатно откинувшегося преступника? Ублюдки.

Он специально обломал Гра-хи с сексом на троих, а лаборантику велел принять его у себя дома. Оба сожрали хамство, как миленькие. А Гра-хи еще и вызвался подождать после перепихона. Ну, надо же, теперь у него в личных шоферах капитан королевских особых войск.

Дом у парнишки был из старых романтичных построек: аккуратно, одно к одному сложенные бревнышки, красная черепица, белая труба камина, буйно заросший сад с цветущими настурциями и порослью разносортной валерианы... Ухоженный огород, красиво обветшалые стены, запах жареной курицы. И маленький белый котенок, встретивший их на пороге, что-то мило втирает про супчик. Чеззе слегка отвернул морду, чтобы дышать от малыша в сторону. Он был уверен, что глупый розыгрыш сейчас закончится, и его выставят за порог. Или... или пригласят к столу, ведь этот ботан когда-то же кадрился к нему.

Однако, дебильное представление продолжалось, его привели в спальню, где котик замер посреди комнаты и растерянно заозирался. Чеззе поймал его за хвост, и тот испуганно зажмурился, слегка сгорбившись, словно ожидал побоев. Ну-ну. Чеззе сгреб его в охапку и сел на кровать. Котик был худенький, мягкий и пах ванилью. Чеззе долго его тискал, наслаждаясь запахом и ощущением чужого тела. Два года он был лишен прикосновений — в тюрьме строгий запрет на малейшую близость.

Он опрокинул парнишку на кровать и принялся медленно стаскивать с него одежду, гладя и покусывая тонкую кожу. Тот был весь кремовый: светлая шерстка на голове, словно заварной крем, ушки и хвостик слегка присыпаны шоколадом, на кончиках едва заметные коричневые кисточки. Светло-ореховые глаза в пушистых ресницах. Кожа нежная, а по цвету, словно ванильный крем. Весь пропитан этим запахом ванили, наверно мыло... Сводит с ума, хочется кусать и лизать, как мороженое.

— Ты и вправду шлюхой подрабатываешь? — спросил он, тиская одной рукой дрожащий живот, а другой стаскивая с него штаны, чтобы выпустить торчащий член.

Мальчишка прижал уши и тихо прошептал:

— Только для вас, сэр…

И Чеззе захотелось ударить его за эти слова, произнесенные с придыханием, за этот жалкий затравленный вид, за запуганный взгляд... Что, он и правда внушает такое отвращение и ужас, что с ним соглашаются во всем? Ну, конечно, он же убийца. И дают-то наверняка из страха. А ведь этот кремовый раньше смотрел на него с обожанием, а теперь дрожит, как осиновый лист, и глаза отводит.

— И сколько же ты берешь, шлюшка?

— Не знаю… сколько заслужу…

— Прекрасно, — прошипел он, преисполнившись какого-то злого куража, и перевернул котика кверху задом.

Ягодицы у того были маленькие и крепкие, а короткошерстный хвостик тут же покорно задрался вверх и скрутился колечком. Чеззе достал презерватив из адаптационной брошюрки “Новая жизнь”, полученной на выходе из тюрьмы, натянул его, потом плюнул на розовый сжатый анус. Быстро размял его пальцем, поддалось легко, и вставил.

Это было прекрасно, прекрасно и сладко — податливое тонкое тело под ним, живое тепло, тихие стоны. Все такое настоящее после тюремной не-жизни. Он снова гладил тонкую кремовую кожу — спина с выступающими лопатками, ребрами, позвонками, худая задница... Мял тощий живот и напряженный член парнишки — у того сначала опало, а потом хорошо так встало, и Чеззе довольно заулыбался — не потеряны еще навыки, раньше под ним все чуть не мурчали от удовольствия. Он подхватил котика под грудь, приподнимая, принялся целовать и покусывать загривок и плечи. И обнаружил особо чувствительные места между лопаток и у основания шеи, парнишка задрожал, когда его ласкали там, а потом вдруг изогнулся, вскрикнул и кончил.

Чеззе вышел из подрагивающей дырки, снял резину и за волосы притянул кремовую голову к своему члену. Сосал котик неумело: просто раскрыл рот и принялся старательно пропихивать достоинство бывшего спецназовца себе в глотку. Впрочем, Чеззе был совсем не против королевского минета, судорожно сжимающееся горло — это так же приятно, сколь и ладная попка. А еще у котенка была ужасно забавная мордаха, когда он глядел на него снизу, набив рот.

Чеззе зря так много выпил: оргазм подходил все ближе и ближе, потом отступал, потом снова, вот-вот... Котенок устал ему сосать и теперь просто закрыл глаза и сидел, вцепившись ему в бедра, с безвольно раскрытым ртом, и давился. Из-за стены доносились звонкие голоса детей.

Чеззе натянул второй презерватив, положил паренька на бок, немножко поласкал ему яйца, возбуждая, но тот не особо отреагировал, только робко улыбнулся. Ну, да ладно, уже много довольно времени прошло, все у пацана там успокоилось наверняка. Чеззе снова зашел в растраханную дырку, кончить хотелось неимоверно, и именно внутрь этого котика, осколка его прежней жизни. Тот терпеливо принимал его, тяжело дыша, мошонка его лежала на бедре, как сморщенная тряпочка, Чеззе бездумно теребил ее, а котик ему заискивающе заглядывал в глаза, удерживая на губах жалкое подобие улыбки. И его так разозлило это притворство, опять страх, и вообще — весь этот театр абсурда, что от злости он наконец-то кончил.

На душе стало как-то пусто и гадко, захотелось немедленно убраться отсюда и выкинуть этот глупый трах из головы. Он быстро оделся, не глядя на свернувшегося комком парня, достал несколько завалявшихся с прошлой жизни клубных кредиток. Бросил их на тумбочку и молча вышел.

Как ни удивительно, Гра-хи все еще ждал его, слушая музыку и что-то изучая в планшетке.

— Поехали в бар, — сказал Чеззе, садясь в кар. — Я хочу напиться.