Цена вопроса. Том 1 - Маринина Александра Борисовна - Страница 8

Вот так двадцатилетняя Анна Зеленцова, студентка третьего курса филфака, осталась в родном городе совершенно одна, зато с двумя квартирами в одном подъезде. Дождавшись, когда съедут последние наниматели, Аня внимательно изучила жилище и оценила масштаб разрушений. Да уж… Чтобы привести это в вид, «пригодный для логарифмирования» (это выражение она вынесла из школьных уроков математики и очень любила им пользоваться), нужно вкладывать и вкладывать… С такой же тщательностью она оценила и ту квартиру, в которой жила. Бабушка была чистюлей и аккуратисткой, и дочь свою так же воспитала, и внучку, любая соринка, царапинка или неисправность устранялись немедленно. Аня обошла строительные рынки, покопалась в Интернете, просидела несколько дней со сметами и расчетами и пришла к выводу, что если она собирается продолжать учебу в институте, то есть не работать и не получать зарплату, то ей придется переехать на пятый этаж и жить в загаженном и раскуроченном «сарае», а квартиру на третьем этаже сдавать. Поскольку квартира не в идеальном состоянии, то на первое время цену за найм она определит не очень высокую, подкопит деньжат, подремонтирует, купит кое-что из мебели, потом плату поднимет и начнет копить на то, чтобы привести в божеский вид отцовское жилище, в которое сейчас и людей-то пускать стыдно, и стоимость придется назначать копеечную: у Ани просто совести не хватит требовать высокую оплату за этот свинарник.

План свой, расписанный по суммам и срокам, Аня выполнила за три года. А вот с планами «наверстать упущенное» как-то не задалось. Девушка даже не смогла понять, когда, в какой момент, после каких событий в ней поселились эти Гады, постоянно мешавшие ей наладить нормальные отношения с людьми. Аня так мечтала о том, что у нее будут подруги, с которыми она после занятий будет ходить во всякие приятные места, и они будут разговаривать обо всем на свете! В голове засела фраза, вычитанная у кого-то из классиков девятнадцатого века: «Я теперь непременно хочу говорить с вами, вы должны мне все рассказать, все-все». Как можно было судить из литературы, в те времена люди вообще любили поговорить, а именно эту литературу Аня и читала, сидя с бабушкой. В доме были многочисленные собрания сочинений русской классики, доставшиеся от родителей отца, а на покупку современной литературы мама денег не давала. Ане казалось, что вот теперь-то у нее появятся друзья, с которыми она будет и говорить о личном, и обсуждать книги и вместе посмотренные фильмы. Но почему-то оказалось, что за три первых года обучения все компании на курсе уже сложились и укрепились, а Зеленцову все привыкли считать нелюдимой и необщительной. На нее просто-напросто перестали обращать внимание. И пришлось приложить немало усилий, чтобы студенты-одногруппники поняли: если они задумают собраться и потусить, то теперь Аня не откажется, она веселая и умная девчонка, а домашняя ситуация, не позволявшая ей участвовать в общих затеях, изменилась.

Первым неожиданным и довольно неприятным открытием оказалось осознание того, что в этих затеях ей откровенно скучно. Разговоры все поверхностные, обезличенные какие-то, и вместо глубокого, как ей мечталось, обмена чувствами и ощущениями была только оглушительная музыка, выпивка, духота и непереносимый шум. Нет, не этого ей хотелось, совсем не этого… И почему она была такой дурой! Злилась на бабушку и завидовала тем, кто может позволить себе после занятий потусоваться… И что в этом хорошего? Ровным счетом ничего. Ей хотелось «задушевных» подруг, но все девчонки в группе и на курсе таковых уже давно имели и приближать к себе Анну Зеленцову не намеревались.

Она поняла, что на сокурсников рассчитывать нечего и если она хочет иметь близких подруг, нужно искать работу, которой можно заниматься, не прерывая учебу. Преподаватели всегда хвалили ее письменные работы, отмечая отточенность слога и выразительность стиля. Писала Анна действительно легко, быстро и без малейшего напряжения. А ведь на отделениях филологии или журналистики всегда находятся, причем в огромном количестве, те, кто совсем не умеет писать, но зато может заплатить. Аня разместила объявления в Интернете на местных городских сайтах, ведь для нее важным было познакомиться лично и завязать отношения. К ее большому удивлению, на объявления откликнулись первыми вовсе не студенты многочисленных вузов города, а рекламщики и промоутеры: идеи в их головах кипели и бурлили, а вот внятно их сформулировать и придумать красивый и броский слоган получалось далеко не у всех.

Она принялась ездить на бесконечные встречи, выслушивала идеи, получала задания, выдавала результат и с удовлетворением отмечала каждую новую сумму, появлявшуюся или на ее карточке, или в кошельке. Суммы были не бог весть какими, но зато ее надежды на новые знакомства оправдались полностью. Анечка действительно была милой, обаятельной и умной девушкой, очень хорошенькой и располагающей к себе. На ее предложение «пойти выпить кофейку в ближайшую забегаловку» никто не отвечал отказом, и почти всегда после этого следовал обмен телефонами и искреннее желание новой знакомой (или знакомого) пообщаться еще раз в неформальной обстановке. А дальше начались новые неожиданности, еще более неприятные, чем те открытия, которые Аня сделала для себя после первых студенческих вечеринок.

Она была патологически честна. Не то чтобы Аня Зеленцова не умела лгать, нет, конечно. Отлично она умела и, как и все люди, регулярно лгала по тому или иному поводу. Но говорить о себе неправду тому, кого стремишься считать другом, близким человеком, Аня считала бессмысленным. Если нельзя сказать правду о себе и о своих мыслях и чувствах, то зачем тогда нужны эти отношения? Иметь подруг или хотя бы только одну подругу ей хотелось именно для того, чтобы открывать всю себя, ничего не искажая и не приукрашивая, и ощущать при этом, что это для кого-то важно, интересно и небезразлично. Слишком долго просидела она возле бабушки, ничем и ни с кем не делясь, только поглощая книги одну за другой… Когда Аня, читая Достоевского, попыталась поговорить с бабушкой о стремлении к страданию и униженности, то понимания не встретила: бабушка, всю жизнь проработавшая швеей, книг не читала вообще, разве только в школьном детстве. Маме – так и вовсе не до разговоров было, она не видела в дочери личность, полагая, что в ребенке не может быть ничего интересного, а вот успеть купить продукты, приготовить еду и еще выкроить время на свидание – совсем другое дело. Девочка здорова, прилично учится и успевает после школы не только уроки сделать, но и всю квартиру вылизать, а больше Светлану ничего не интересовало.

Все, что накопилось в ее душе за долгие шесть лет вынужденного одиночества, Ане хотелось излить. И свою злость на бабушку, и чувство вины за эту злость, и стыд за то, что мама поставила всю свою жизнь в полную зависимость от мужчин, которые оказались для нее важнее дочери, и ощущение собственной ущербности при мысли о том, что если мужчины для мамы важнее, то, стало быть, она, Аня, плохая, недостойная того, чтобы занимать в жизни и в душе матери сколько-нибудь существенное место. Ну конечно, она плохая, потому что ее не только мама не любит, но и ее мужчины не считают девочку человеком. Когда Ане было лет семь или восемь, с ними жил очередной мамин «гражданский муж», разведенный, оставивший в прежней семье двоих детей. И когда Анечка спросила его: «Можно я буду называть вас папой?», резко ответил: «Нельзя. У меня есть свои дети, для них я папа, для тебя – нет». Наверное, именно тогда в Ане впервые поселилась мысль о том, что она недостаточно хороша…

Все это и многое другое она не только честно и подробно рассказывала тем, кто, как ей казалось, готов был с ней общаться, но и описывала в длинных прочувствованных посланиях по электронной почте или в соцсети, стремясь выговориться до самого донышка, открыться полностью и сделать себя понятной для собеседника. И вдруг в какой-то момент ей начинало казаться, что процесс идет… как бы это сказать… не обоюдно, что ли. Никаких глубинных переживаний и откровений в ответ она не получала. Аня начинала злиться и требовать взаимной откровенности, потом следовали упреки в скрытности, затем наступала очередь подозрений: она (или он) все обо мне знает, я все рассказала, я перед ней (ним) как голая на площади, а она (он) ничем со мной не делится и наверняка хочет использовать информацию обо мне против меня же. Аня устраивала скандал с «разбором полетов», чаще всего в письменной форме, прерывала отношения, блокировала абонента в почте и соцсетях, долго страдала, рыдала и мучилась и… Начинала новый виток, уже с другим кандидатом в «близкие».