Самая страшная книга. Лучшее (сборник) - Гелприн Майкл - Страница 9

Тем временем ветер за окном угомонился и зарядил дождь, сильный и монотонный. Его косые струи со странным глуховатым звоном лупили в окно, за которым различить что-либо во тьме было решительно невозможно. Алексей Петрович внезапно ощутил озноб – то ли от сырости и холода, проникших в дом через полуоткрытую дверь, то ли от того самого, свербевшего в глубине души, тревожного сигнала, о котором не хотелось даже и думать… Он снова закрыл дверь.

– Вот же погодка, а? Сам знаешь, в такую ночь хозяин собаку на улицу не выгонит, а я тут с тобой, понимаешь, развлекаюсь. А ведь мне еще и обратно ехать. По вашей-то убитой дороге! Давай уже, не тяни, решим все, а? Скажи: где девушка? Марина Златовойская, семнадцати лет, черненькая такая, с короткой стрижкой? Ведь ты же с ней замутить пытался, мне люди рассказали. Люди-то, брат, – они все видят. Разве в деревне что можно от людей скрыть? К тебе она и поехала, сюда, в Подгорск, позавчера. Где она, а?

Степан остервенело мотнул головой. Мускулы на предплечьях напряглись – это было видно даже сквозь футболку. Но веревка не поддавалась.

– Да угомонись уже, – вздохнул участковый. – Я же все-таки полицейский, узлы вязать умею хорошо.

Но Степан лишь тяжело дышал, угрюмо смотря на Алексея Петровича. По лбу его медленно стекали бисеринки пота.

Внезапно рация, до сих пор мирно висевшая на поясе у полицейского, разразилась длиннющим шквалом хрипов и тресков. Алексей Петрович выдернул ее из чехла и с отвращением посмотрел на ни в чем не повинный прибор. Чей-то неразборчивый голос, прошивая пространство, стремился донести до участкового нечто крайне важное. Получалось плохо. Наконец говоривший умолк, и участковый спокойно произнес:

– На связи. Стрепетов.

Снова треск и хрипы, но на этот раз сквозь помехи неожиданно прорезался чей-то голос:

– …твердилась информация об убийстве?

– Не подтвердилась, – ответил Стрепетов. – Пока. Но и не опроверглась. Тела нет. Девушки нет.

– Но она там хоть была?

– Я разбираюсь. Все под контролем. Работаю с подозреваемым. Дом, подполье осмотрел, пока никаких следов. Конец связи.

Участковый зачем-то протер рацию носовым платком и засунул ее обратно в чехол.

– Что ж ты, Степан, мать твою, молчишь, как долбаный партизан? Ты, похоже, не осознаешь своего положения. Дело-то – серьезнее некуда. Девчонка пропала молодая, которая к тебе поехала. Представитель закона приехал навести справки – а ты на него напал во дворе…

Слышал же, ты у нас подозреваемый номер один. Это значит, что тебя имеют полное право закрыть на время следствия. Ордер будет и санкция… Все по закону. Что тут у вас произошло, говори!

Степан снова изогнулся на стуле, словно слова участкового действовали на него, как флейта заклинателя змей на кобру. В его взгляде было столько ненависти, что Алексей Петрович невольно отшатнулся.

– Ох и странный же ты тип! Вся семья у вас… со странностями. Вот знаешь же, что люди о твоей матушке говорят? Знаешь, поди. Говорят, будто ведьма она. Колдунья. Будто лягушек да змей на болотах ловит, а потом зелья всякие из них варит, девок заказчикам привораживает. А может, и еще чего. Что последы козьи по дворам скупает. Мракобесие, мать твою! А ведь дыма-то без огня не бывает, а, Степан? Не на пустом месте же слухи такие в народе рождаются? Что задергался-то сразу, как уж на сковородке?

Алексей Петрович Стрепетов присмотрелся к своему подозреваемому, и тревожный зуммер в его душе внезапно усилился. Выражение лица Степана резко изменилось, теперь в глазах его буквально светился животный ужас.

– Вот оно как… – задумчиво произнес участковый. – Боишься, значит, матушку свою… Ну, дела…

Он тяжело поднялся, снова прошелся по кухне несколько раз, от двери до печки и обратно.

– Ну а братец твой где болезный? Лешка, тезка мой? Блаженненький ведь он у вас, юродивый. Шизик, одним словом. Где?

Степан дышал все тяжелее и глубже. Алексей Петрович видел, как то и дело вздуваются вены на запястьях подозреваемого. Тот ни на секунду не оставлял попыток ослабить путы. Происходящее нравилось участковому все меньше и меньше. Чувство, что он чего-то не понимает, крепло с каждой минутой, а вместе с ним крепло и ощущение беды.

– Говорят, он обычно так даже и ничего парень, почти нормальный. А как полнолуние – так на него накатывает. А, Степан? Так оно и есть, да? Сегодня-то ведь у нас как раз полнолуние, верно? Или на Лешку твоего оно не действует, если самой луны не видно? Не молчи же, сукин ты сын, не хочешь про девушку, так хоть про братца своего расскажи…

Неожиданно где-то рядом с домом протяжно и тоскливо взвыл цепной пес. Вздрогнули оба – и Стрепетов, и Степан. Пронзительный вой, прорезавший шум дождя, походил на стон, переходящий в хрип.

– Иттитьская сила, – сплюнул Алексей Петрович. Пес взвыл повторно, еще более отчаянно и тоскливо. «Неужто покойника чует?» – подумал полицейский.

– Последний раз говорю, хватит Ваньку валять, – вновь обратился он к Степану, но тот только злобно оскалился в ответ. Пес в конуре взвыл в третий раз и неожиданно умолк, словно осознал, что уже исполнил свою тайную миссию. Атмосфера в доме стала совсем уж гнетущей, неправдоподобно тревожной. По-прежнему пахло дымком, и от этого запаха у Стрепетова уже начинала болеть голова. К тому же что-то непонятное творилось с температурой в доме. Огонь в печи потихоньку затухал, так и не насытив помещения теплом, и участкового бил озноб. Степана же прошибала испарина, капельки пота блестели уже не только на лбу, но и на залысине, футболка на спине вся взмокла.

– Ну и ну, – тихо сказал Стрепетов. – Я теперь людей понимать начинаю, которые о вашей семье говорят… всякое. Вот ты, например, мужик уже в летах, тебе ж под сорок где-то, так? А девчонку молодую, соплюху, как-то охмурил. Не обошлось, поди, без зелья матушкиного приворотного, да?

Степан снова задергался на своем стуле, заизвивался, захрипел. Глазные яблоки закатились, обнажив огромные белки, покрытые красной сеточкой кровяных сосудов. Движения туловища подозреваемого и впрямь походили на танец змеи, а ноги в армейских ботинках вдруг заколотились мелкой дробью по дощатому полу. Из уголков рта показались хлопья белой пены.

– Э-э, брат, да ты ж совсем болен, – прошептал участковый. – Тебя не в изолятор, тебя в больничку надо.

Он нашарил в кармане кителя мобильник, но сети не было. Изломовская вышка плохо доставала до Подгорска. Сигнал здесь поймать вообще-то было можно, но не в каждом доме. С сигналом дела обстояли, как с грибами летом – нужно было знать места. Стрепетов их, само собой, не знал.

«А почему он дома в ботинках? – ни к селу ни к городу подумал вдруг Стрепетов. – Ах, ну да, я же его со двора сюда притащил, оглушенного».

Снова ожила рация, извергнув новую порцию хрипов и тресков. Участковый выхватил ее, дождался паузы и рявкнул в микрофон:

– На связи!

– Хр-р-р-р-р конца операции переходишь в его полное распоряжение. Как понял? – вопросил невидимый собеседник.

– Не понял я! В чье там еще распоряжение? Какой операции? Прием.

– Тебе позвонят! – лаконично сообщил суровый начальственный голос, после чего рация стихла.

– Вызовите скорую, здесь скорая нужна, срочно. Прием! Прием, мать твою!

Ответа не было.

– Твою мать… – растерянно повторил Стрепетов. – Ну что ж теперь делать-то, а?

К счастью, Степану быстро стало лучше. Припадок, чем бы он ни был вызван, оказался кратковременным, и теперь подозреваемый снова сидел на своем табурете, низко опустив голову и наблюдая исподлобья за Стрепетовым.

– Ладно, мужик, – сказал участковый, – что-то ты мне не нравишься совсем. Я тебя сегодня увезу отсюда, сначала в Изломово, а там, быть может, и в район. Начальство пусть с тобой разбирается, не моего ума это дело, видать. Даже и вникать не хочу, что за хрень у вас тут творится. Сейчас вот схожу только, еще кое с кем потолкую… Приду скоро, а ты пока здесь побудь. Спокойно сиди, не дергайся, все равно не развяжешься. Я тебя еще и запру для верности. Приду скоро, и сразу поедем. Так вот.