история одного безумия (СИ) - Трещев Юрий - Страница 62

Молва уверяла, что секретарь мэра пытался объясниться в любви, забыв всякое приличие и достоинство… и получил пощечину…

Примадонна уехала с вод в крайнем раздражении…

Правда, в газетах писали, что пощечина была дана раньше и по другому поводу…

Тему закрыли… может быть, секретарь мэра опасался обнаружить нежные чувства к примадонне, которые он желал бы скрыть от матери мэра и ее шпионов…

Я думаю, что мать мэра догадывалась о любовной связи приемного сына с примадонной…

Узнала она и о происшествии на водах, разумеется, в преувеличенном виде…

Шпионы уверяли, будто бы секретарь мэра замышлял заговор против власти…

Действовала он нагло, даже без плана, без предосторожностей, что, впрочем, было похоже на него…

Бенедикт попытался помочь примадонне, но неудачно…

Помню, лицо его после посещения секретаря мэра выражало стыд и смущение…

Я тоже пытался помочь примадонне, но не смог найти свою роль и только запутал все дело…

Пощечина секретарю мэра стала источником всяких слухов, которые имели последствия, и довольно печальные…

Прячась за спину мэра, секретарь лишил Бенедикта свободы, а примадонну театра…

Потом случился пожар… театр сгорел… говорили о поджоге, правда, шепотом, с трепетом ужаса и ожиданием чего-то еще более ужасного…

Той же ночью, когда случился пожар, исчез секретарь мэра…

Одни говорили, что он бежал… другие были уверены, что он утоп в пруду, ставшем болотом, бесы обмыли его, а лягушки отпели…

Как оказалось, секретарь мэра был отцом не только примадонны, но и мэра…

Так же выяснилось, что в детстве примадонна выглядела ужасно…

Я описал все это в плаче… я был человеком восторженным, говорил языком трагедий, в которых слова и образы опережали друг друга…

Говорят, мать мэра поставила секретарю мэра поминальный камень у пруда…

Я был там… слушал лягушек… пели они с восторгом…

Мне кажется, я говорил с ними… и пел… не помню…

Очнулся я в толпе беженцев от войны… они слушали меня, и когда я умолк, стали просить меня, чтобы я продолжил историю Бенедикта… и я продолжил ее…

Я выражал свои мысли и ощущения и не заикался… я излечился от заикания?.. вряд ли…

Все эти события я описал изысканным, риторическим языком, каким говорила тетя, предсказывая какое-либо бедствие городу или мне…

Я выбирал и взвешивал слова… их никто не слышал, кроме бумаги…

Исчезновение секретаря мэра я воспринял как очередную его интригу, в которую вмешались обстоятельства…

Оскорбленные женщины мстительны…

Мне трудно было смягчить примадонну мольбами и устрашить опасностями… она обезумела и не желала прийти в себя, опять стать самой собой…

Из-за нее и я находился в крайне затруднительном состоянии… и не только я…

И все это не было притворством…

Мэр одобрил план приемной матери публично осудить заговорщиков…

Он обещал награду тем, кто их назовет, но никто не решился назвать их… и он посчитал более благоразумным замять это дело совсем, и не разглашать того, что были люди, осмелившиеся поднять руку на власть…

Он больше не хотел слышать ни о каких подробностях… надеялся на свою охрану, если только измена не проникла и к ним…

В городе говорили об участии Бенедикта в заговоре против секретаря мэра…

Мэр ничего не предпринимал… вскоре и он исчез…

Примадонна восприняла исчезновение мэра как предательство…

Я искренне любил примадонну, а к мэру и секретарю мэра испытывал чувства, которые не осмеливался открыть даже самому себе…

Я был без ума от любви… увидев примадонну, меня охватывал трепет…

Примадонна завораживала меня своей красотой и нежностью…

По делу об исчезновении мэра я проходил как свидетель… меня допрашивали… следователь выпытал у меня больше, чем я хотел сказать… и больше, чем он сам хотел услышать…

От следователя я узнал о роли секретаря мэра в этой истории, ослепленного любовью к дочери и мраком безумия…

Выяснились и некоторые подробности исчезновения мэра…

Приемная мать мэра восприняла все это трагически… она была в отчаянии… она узнала о роли секретаря в этих событиях… она желала отомстить и умереть…

Такая вот история… примадонна лишилась мужа, отца, а после пожара и театра…

Она искала смерти…

По факту исчезновения секретаря мэра следователю следовало бы допросить не меня, а мать мэра и примадонну…

Мне легко было угадать, как они оправдывались бы…

Кстати, у меня была улика… письмо примадонны к секретарю мэра, в котором она просила простить ее за пощечину и возобновить переговоры…

Зачыем?..

Когда мэр исчез, мать мэра явилась к примадонне с допросом…

Произошла сцена, какой едва ли можно было ожидать…

Мать мэра и примадонна обнялись и разрыдались… и это было засвидетельствовано шпионами секретаря мэра…

«Ему нужно бежать, спасать свою жизнь…» — шептала одна и называла имя убийцы…

«Вам дорога его жизнь?..» — вопрошала другая трагическим шепотом…

«Разве я решилась бы на то, что делаю, обвиняю себя и выдаю тебе имя убийцы…»

«Я тоже наняла убийцу для убийцы…»

Нет, я не хочу их оправдывать…

Объяснение матери с дочерью происходило во флигеле замка…

Я слышал, как мать мэра и примадонна обменивались словами сочувствия… потом в комнате воцарилась какая-то жуткая тишина…

Я не выдержал, приоткрыл дверь, и что я увидел…

Мать и дочь спали, обнявшись…

Хорошо, что все обошлось без крайностей, никто не погиб…

И Бенедикт выжил… после крушения парома он оказался на одном из западных островов, их еще называют блуждающими, в пещере с мэром, который оправдал себя и умер невиновным на глазах у Бенедикта…

Бенедикт его обмыл, оплакал и укрыл труп камнями, но море отрыло его, и все повторилось…

* * *

Как это нелепо, глупо писать для вечности…

Я писал, а Бенедикт жил по написанному… он стал богом, а я не совсем тем, что бог обещал мне, однако, полагаю, все-таки не хуже того, каким я изображен в этой истории, а не таким, каким я изображал себя на сцене театра примадонны…

Я все еще пишу историю Бенедикта, правда, цель отступает передо мной все дальше и дальше… она уже где-то за горизонтом событий…

Что нас там ждет, ад или рай?..»

«Думаю, что нас ждет там нечто или ничто…»

«Бенедикт, это ты?..»

«Я, кто же еще… а ты все пишешь…»

«Пишу… и не могу остановиться…»

«Что с тобой?.. ты побледнел… ты не в себе?..»

«Я в себе, в себе… просто я не знаю, что нужно сделать, чтобы и со мной случилось что-нибудь похожее на то, что случилось с тобой… впрочем, я не настаиваю…»

«Пусть все идет своим естественным путем…

Все что идет к нам от бога прекрасно, божественно, если только я еще могу отличить прекрасное от безобразного, и ангелов от бесов, творцов безобразного, этого превосходного народа, очаровывающего нас, выдающего нас за избранных, какими мы сами себя обыкновенно и весьма нескромно считаем…

В руках избранных все хорошо, возвышенно и прилично… правда, иногда они напоминают мне заблудившихся, они идут не вперед, а назад, чтобы снова увидеть свою цель вдали… или издали…»

«Я тебя не узнаю… я Марк, а кто ты?..»

«Я тот, кого ты видишь… и со мной на самом деле случилось нечто, описанное тобой… я это признаю…

Возомнив себя богом, я не приближался, а удалялся от бога и его совершенства…

Бог смотрел сверху вниз, а мне нужно было задирать голову, чтобы что-то увидеть…

Огромное ясное небо увлекало меня и отвлекало…

Помню, я стоял у руин замка и размышлял… я не сразу увидел незнакомца, который стоял у балюстрады…

В нем было что-то, что возбуждало интерес и уважение…

Он был воспитан, образован и, как мне показалось, немного не в себе… он как будто репетировал свою роль в этой сцене, что-то шептал ритмичное, впадая то в восторженность, то в меланхолию…

Незнакомец репетировал свою роль, а я рисовал его портрет… я неплохо рисую… у меня были хорошие учителя…