Зелёные и серые - Зан Тимоти - Страница 3

Кроме того, наверное, она права. Наверное, им обоим действительно нужно больше двигаться.

– В самом деле, почему нет, – сказал Роджер, поворачивая на юг по Бродвею. – Если только ты не замерзнешь.

– Да нет, нормально, – уверила Кэролайн. Неожиданная капитуляция, должно быть, застала ее врасплох, поскольку ей пришлось ускорить шаг, чтобы догнать его.

– Хороший вечер для прогулки.

– Полагаю, да, – ответил Роджер.

Кэролайн промолчала, даже не заикнувшись об упражнениях. По крайней мере, она будет великодушным победителем.

Движение машин по Бродвею, как он уже заметил, было сегодня скудным. Чего он не ожидал, так это того, что и пешеходное движение окажется таким же скромным. Как только они вышли с территории, прилегающей непосредственно к Колумбийскому университету, то оказались на тротуаре буквально в одиночестве. Одни только стройки не могли служить тому объяснением; должно быть, шел футбольный матч или что-то еще. А возможно, еще не закончился бейсбольный сезон. Роджер не очень разбирался в таких вещах.

Хотя, может быть, непогода разогнала всех по домам. Пока они были в театре, ветер усилился, резкий северный ветер, предвестник холодной зимы.

Кэролайн, очевидно, думала о том же.

– Нам надо будет перенести деревья в дом до наступления холодов, – сказала она, когда они торопливо переходили Сто четвертую улицу, видя, что вот-вот зажжется красный свет. – В прошлом году мы затянули, и весной они плохо росли.

– Что означает «до холодов»? – спросил Роджер, радуясь, что можно поговорить о чем-то, кроме гимнастики и пьесы.

– Ясно, что до морозов, – ответила Кэролайн.

– Ладно, – сказал Роджер.

Хотя о прошлогодних проблемах с деревьями у него остались весьма смутные воспоминания. Два апельсиновых деревца, как и остальные домашние джунгли, были на попечении Кэролайн.

– Ты снова хочешь поставить их в спальне?

– Хотела бы, – сказала Кэролайн. – Понимаю, тебе не нравится, что они мешают выходу на балкон, но иначе они будут мешать выходу из гостиной, а мы все же ходим там чаще, чем на…

– Тсс, – перебил Роджер, оглядываясь по сторонам. – Ты слышала?

– Что слышала? – спросила Кэролайн.

– Похоже на кашель, – нахмурился Роджер. Помимо еще двух парочек, идущих впереди на расстоянии квартала, вокруг не было ни души. – Такой мокрый кашель, когда жидкость в легких.

– Ненавижу этот звук, – поежилась Кэролайн.

– Да, но откуда он? – настаивал Роджер, продолжая оглядываться.

Ни один магазин рядом не работал, переулки отсутствовали, а ближайшие дверные проемы были слишком хорошо освещены фонарями, чтобы там мог кто-нибудь спрятаться. Все окна над ними также были закрыты.

– Я никого не вижу, – сказала Кэролайн. – Наверное, тебе почудилось.

«Ничего мне не почудилось», – недовольно подумал Роджер. Но с тем, что вокруг не было ни души, спорить не приходилось.

– Возможно. – Он взял ее за руку и снова двинулся вперед, но по затылку у него пробежал холодок, и явно не от ветра. – Ладно, пойдем.

Вот они миновали развороченную мостовую и мигающие желтые огни у Сто третьей улицы, приближаясь к Сто второй. Впереди слева показался театр, в который они иногда ходили с Кэролайн; маркиза над входом поднята, окна темны. Или теперь по средам он закрывается раньше?

– Роджер, что такое с фонарями? – тихо спросила Кэролайн.

Он нахмурился. Разглядывая театр, он даже не заметил, что освещение вокруг как-то странно померкло. Уличные фонари стали похожи на ночники, они едва излучали свет, да и то будто через силу. Фары проходящих машин светили необычно ярко, в дверных проемах залегли глубокие тени. Впереди, насколько был виден Бродвей, все фонари горели так же тускло.

Он оглянулся через плечо. Позади фонари тоже притухли, но только на один квартал. Дальше, за Сто третьей улицей, они сияли как обычно.

Наверное, это как-то связано с дорожными работами, точно. Где-то на разрытой улице повредили кабель. Но почему он никого не заметил, пока они шли? Почему фонари не погасли совсем, а только как-то странно притухли?

И почему именно сейчас, когда они здесь идут с Кэролайн?

Кэролайн умолкла, сильнее сжав его руку. Стиснув зубы, Роджер продолжал идти вперед, стараясь держаться подальше от темных дверных проемов. Осталось всего шесть кварталов, твердо напомнил он себе. Не страшнее, чем ночная прогулка через лес, к тому же с тем преимуществом, что не споткнешься о сук.

– Так что ты думаешь о пьесе? – спросил он. Кэролайн понадобилась минута, чтобы обдумать ответ.

– Мне очень понравилось. – Мысли ее, очевидно, были далеко от уютного искусственного мира университетского экспериментального театра. – А тебе?

– Играли весьма прилично, – сказал он. – Хотя с акцентом любовника-латинца, по-моему, перебрали.

– Ты имеешь в виду Сезара? – нахмурилась Кэролайн. – Он француз.

– Я знаю, – сказал Роджер. – Я имел в виду любовника-латинца в общем смысле.

– Я и не знала, что есть такое выражение, – сказала Кэролайн. – Это в смысле римский?

– Нет, это более общее театральное выражение, – сказал он.

Они уже прошли полквартала, углубившись в темноту. Осталось пять с половиной кварталов.

– Такой сладкоречивый романтический парень, на каких западают женщины. Обычно или он соблазняет их, или они сами идут к погибели, не отдавая себе в этом отчета.

– А! – сказала Кэролайн. – Хотя в данном случае вряд ли можно говорить о неведении. Луанна отлично понимала, что происходит.

– Почему тогда она позволяла Сезару так собою манипулировать? – возразил Роджер, хотя и понимал, что рассуждения о логике сюжета не приведут ни к чему хорошему. – Притом что старый добрый верный Олбейт все время ждал, что она образумится?

– Не знаю, – проворчала Кэролайн. – Я все-таки не думаю, что это вина Сезара.

– Возможно, – сказал Роджер, заставляя себя оставить тему. – Мне понравились декорации, – добавил он в надежде, что технический аспект постановки будет менее рискованной темой для обсуждения. – И музыка весьма приличная. Шопен, как я понимаю.

Они дошли до Сто первой улицы, и он обдумывал, что еще хорошего можно сказать о пьесе, когда тусклое освещение погасло совсем.

Ахнув, Кэролайн вздрогнула и остановилась.

– Спокойно, – сказал Роджер, чувствуя, как свело живот.

Фонари погасли, но в тоже время несколько окон над ними по-прежнему светились, излучая яркий свет, что, на взгляд Роджера, было в этой ситуации самым странным. Он еще никогда не видел, чтобы при отключении электроэнергии на площади шести кварталов что-то оставалось работать. Да что за чертовщина?

– Ладно, пошли дальше, – пробормотал он.

– Нет, – раздался слева низкий голос.

Вздрогнув, Роджер резко повернулся и увидел, как от стены медленно отделилась какая-то фигура.

– Что вам нужно? – требовательно спросил Роджер, проклиная дрожь в голосе.

– У вас есть деревья? – спросил мужчина.

Роджер моргнул; сама неожиданность вопроса лишила его возможности соображать.

– Деревья? – тупо переспросил он.

– Деревья! – прорычал мужчина. – Вы говорили…

Он запнулся, сильно закашлявшись.

Тот самый кашель, что он слышал у перекрестка, с содроганием осознал Роджер. Только этого человека там не было. Там никого не было. Он почувствовал, что Кэролайн отпустила его руку.

– Да, – сказала она, повышая голос, чтобы перекрыть кашель. – У нас есть два карликовых апельсиновых дерева.

Человек, наконец, справился с кашлем.

– Большие? – проскрипел он.

Только теперь, с опозданием, до Роджера дошло, что они могли ускользнуть, пока тот временно вышел из строя. Ничего, может, представится еще один шанс. Взяв себя в руки, он приготовился схватить Кэролайн за руку и бежать, как только мужчину одолеет очередной приступ.

– Футов шесть высотой и четыре в ширину, – сказала Кэролайн. – Они растут в кадках у нас на балконе.

Человек сделал еще шаг вперед. Света от окон было слишком мало, чтобы различить черты его лица, но вполне хватало, чтобы увидеть, что незнакомец невысокий и широкоплечий, с плотным телосложением боксера. И вполне достаточно, чтобы осветить блестящий пистолет, – который он сжимал в левой руке.