Эксгумация - Литт Тоби - Страница 59

— Ладно, продолжайте, — улыбаясь, сказала она, потому что знала, что сюжет действительно пойдет.

— Я хотел выяснить, кто отец. Это был мальчик? Естественное желание, правда? Так или иначе, но, по-моему, Азиф все равно не знает: анализ ДНК делали в полицейской лаборатории. Следователи знают, но мне не говорят. Думаю, небольшой нажим с вашей стороны подстегнет их.

— Ну, — начала Шила, — только не переоценивайте…

— Мне просто интересно, кого оплакивать и оплакивать ли вообще.

— Вы говорите, что хотите выяснить, кто отец. Но почему? Разве не очевидно, что это вы?

— Нет, — ответил я нейтральным тоном, — не очевидно.

— Понятно.

— Лили мне изменяла, и не с одним.

— С кем?

— С Аланом Греем и еще с несколькими мужчинами. Но он — единственная реальная кандидатура, других я проверил.

— А кто это?

Так! Пока Алан еще не попал в таблоиды, но очень скоро попадет.

— Актер. Королевская шекспировская труппа.

— Вы ходили в театр на его спектакль?

— Угу.

— Черт. — Она закусила большой палец. — Я знала, что нужно было все это проверить. Насколько я понимаю, вы приходили на спектакль каждый день, просто чтобы ему досадить?

— Вроде того.

— Я точно не могу на вас сослаться?

— Можете, но только после выходных.

— Почему?

— Как думаете, вам удастся что-то узнать?

— Иногда бывает утечка информации из Скотланд-Ярда. В худшем случае мы вынудим их организовать пресс-конференцию — они предстанут в самом паршивом свете. Вам, возможно, придется немножко поплакать перед камерами. Если вы действительно хотите сыграть роль жертвы.

— Я вовсе не хочу играть. Это ваша забота.

— Мы вернемся к вашей двери.

— Я буду говорить только с вами, Шила.

Она открыла сумочку и достала смятый контракт.

— Подпишите, — предложила она.

— Самое вежливое, что я могу сказать: — Идите к такой-то матери.

— Что ж, попробовать стоило.

Я сделал глоток каппучино, после чего спросил:

— С чего думаете начать?

— С Азифа и больницы. После этого попробую выудить что-нибудь у полиции. После этого я опубликую статью.

— Когда?

— Если больше никто не узнает… то в этот четверг.

— Не волнуйтесь, я и без всякого контракта ни с кем, кроме вас, разговаривать не буду.

— Спасибо, — поблагодарила она. И уже готова была начать флирт, но в последний момент отказалась от этой затеи, чего еще несколько лет назад ни за что не сделала бы. Ее следующий вопрос прозвучал вяло, почти без всякого интереса:

— Почему я?

— Потому что вы женщина, — объяснил я. — А женщин у своего порога я видел не слишком много.

— Понятно.

— Вы когда-нибудь были беременны? — спросил я.

— Десять лет назад я сделала аборт, — сказала она храбро и деловито.

— Значит, вы знаете, что я чувствую. Ах да, Лили тоже собиралась делать аборт, но это вы не печатайте.

— Ого, — сказала Шила. — Вы вообще-то в порядке? Вы что-то не слишком хорошо выглядите.

— Вы — первый человек, которому я все это рассказал.

— Не волнуйтесь, — улыбнулась она. — Я никому не скажу.

Мы одновременно поднялись.

— А вы что же, пирог не будете? — спросил я, показывая на нетронутый кусок.

— Нет, аппетит пропал, — ответила она.

Пока я заканчивал свои дела, успел наступить ранний вечер — пасмурный и туманный. Я решил для разнообразия поехать домой на метро. Впервые за много месяцев я возвращался домой в час пик, с толпами усталых клерков. Даже когда я монтировал передачи про акул на канале «Дискавери», это случалось достаточно редко. Обычно в те времена я заканчивал работу либо до, либо после часа пик. Работы, как правило, было слишком много, либо слишком мало — так или иначе, хоть вешайся.

Я стоял, держась за поручень из нержавеющей стали, и ожидал, что буду ощущать незримую связь с людьми вокруг меня. Все мы провели день на работе, все мы возвращались домой не так быстро, как нам бы хотелось, и без желаемого комфорта. Вместо этого я чувствовал почти полную отчужденность и даже, я бы сказал, превосходство над всеми пассажирами в вагоне. У них была всего лишь работа; у меня была миссия.

Впервые я понял, как должны чувствовать себя настоящие преступники. (Если точнее, то я становился настоящим преступником только после убийства Дороти. Одной покупки пистолета для этого было недостаточно.) Дело не сводилось к тому факту, что они совершили какое-то преступление — что-то украли или кого-то безнадежно покалечили. Дело было еще и в том, что они каждый день перемещались по городу с тайным сознанием, что совершили что-то запретное. Конечно, с учетом этого знания они неизбежно должны были ощущать себя стоящими выше всех этих платящих налоги, законопослушных Джонов и Джейн Доуз вокруг. Те, у кого было это знание, отличались от остальных. Некой особенностью. Они сумели заглянуть под крышку и знали, как работает механизм. Они были вне закона. И я — тоже.

Пока я стоял в вагоне метро, посреди других пассажиров, с мертвыми лицами висящих на поручнях, я думал о своем прекрасном пистолете и не мог не улыбаться.

Уже у входной двери, по-прежнему вымазанной красной краской, что-то заставило меня запаниковать. Вообще-то я планировал съехать на следующий день. Но теперь, когда я рассказал Шиле о ребенке, возвращение папарацци к моему порогу ожидалось в самом скором времени. Впрочем, эти размышления не подавили мой страх. На самом деле меня добил вид краски на двери. Больше ни одной ночи я не вынес бы в этой квартире.

Энн-Мари сидела в гостиной и смотрела телевизор.

— Собирайся, — сказал я. — Мы переезжаем.

— Я обзвонила всех актеров, — сообщила она.

— Нам нужно ехать.

— Ты слышал, что я сказала?

— Ты позвонила всем?

— Да. Они придут в назначенное тобой время.

— Отлично. А теперь собирайся.

— Куда мы едем? — спросила она.

— Я скажу тебе, когда мы сядем в машину, — ответил я.

Она не стала мне противоречить — как медсестра, с юмором реагирующая на капризы больного. Поскольку она у меня не жила, ей, конечно, не пришлось паковаться слишком долго. А меня волновал только пистолет.

Но все равно сборы заняли у меня почти час. Кончилось полным чемоданом одежды, большая часть которой могла мне понадобиться еще очень не скоро. В чемодан попали и другие предметы, которые люди обычно берут с собой в отпуск: будильник, бритвенные принадлежности, лекарства. Из сарая в саду я принес моток хорошей крепкой веревки. Все остальное, чего у меня не было, но что мне было необходимо, я намеревался купить.

Мы вынесли чемодан и сумки на улицу и погрузили их в багажник машины Энн-Мари.

Энн-Мари села за руль.

Возвращаясь к двери, чтобы запереть ее, я огляделся в поисках знакомых машин. Их рядом не было — по крайней мере на нашей улице.

Я запер входную дверь.

— Прежде чем мы поедем, — сказал я, усевшись на переднее пассажирское сиденье, — я хочу тебя предупредить, что, как мне кажется, за нами будет следовать другая машина и тебе придется оторваться от нее.

Энн-Мари откровенно оглянулась по сторонам.

— Не верти головой! — прошипел я.

— Пожалуйста, только не надо разговаривать со мной таким покровительственным тоном, — отреагировала она. — Что же мне тогда делать?

— Трогай. Мы сначала проверим.

Было уже девять часов вечера. Я еще раз попытался вспомнить, что я мог упустить, но так ничего и не вспомнил.

— Хорошо, — сказал я. — Поехали.

Я был немного разочарован, когда ни одна из припаркованных вокруг машин не тронулась следом за нами.

— Не останавливайся, — сказал я.

— А зачем мне останавливаться?

«Хвост» присоединился к нам на Мортлейк-Хай-стрит.

— Здесь налево, — сказал я, желая удостовериться, что это был действительно «хвост», — и мои предположения подтвердились: за нами едет вон тот «мерседес».

— Нет, не едет, — возразила Энн-Мари.