Эксгумация - Литт Тоби - Страница 63

Я остановил такси и отправился прямиком в Мортлейк.

Как только мы свернули за угол и поехали моей улицей, я почувствовал, что что-то было не так. В общей композиции улицы было что-то нарушено. Чего-то явно не хватало. Но только когда мы проехали уже пол-улицы, как я и просил водителя, я наконец увидел, чего же не хватало, — или скорее не увидел недостающего. Моего дома, моей квартиры. Там чернело пепелище, окруженное бело-голубой полицейской лентой, которой отмечают место преступления.

— Сюда? — спросил таксист, заметив, что я уже с минуту сижу неподвижно и молчу.

Я кивнул.

— Да, — едва слышно проговорил я. — Я когда-то здесь жил.

Он повернулся и взглянул на меня.

— Значит, тебе повезло, и ты вовремя переехал.

Я вновь осмотрел двери домов слева и справа — в надежде, что я ошибся, что увижу (на этот раз с радостью) свое испачканное красной краской крыльцо. Но то, что отпечаталось у меня на сетчатке вначале, оказалось правдой.

Сквозь черную дыру входа были видны обезображенная прихожая и выход в садик на заднем дворе. Сарай, насколько я мог судить, от огня не пострадал. И теперь мне не нужен был ключ, чтобы добраться до него. Но и любой другой человек обошелся бы без ключа.

— Ты как, приятель, в порядке? — спросил таксист.

Тут только я осознал, что плачу. Я вспомнил свой жалкий костер, в котором горели вещи, связанные с Лили. Поджигатели, кем бы они ни были, лишь довершили дело. Мне следовало бы их поблагодарить. Можно сказать, я уже оставил все это позади. До сих пор все мои ценности были сделаны из бумаги — любимые книги, дневники. Несколько лет назад в мою жизнь вошел пластик: видео- и аудиокассеты, полароидные снимки, компакт-диски. И только теперь (с приобретением пистолета) у меня появилось нечто дорогое моему сердцу, сделанное из металла. В сущности, мне все равно больше не нужны были вещи, уничтоженные пожаром. Однако самому их сжечь — нет, это я бы отложил и, возможно, так и откладывал бы до конца жизни. И может быть, эта нерешительность погубила бы мою жизнь. Архивы прошлой любви создавать бессмысленно, особенно если они мешают любви будущей. Но я не мог не чувствовать себя пострадавшим. Я прокрутил в уме теперь уничтоженные записи рекламных роликов с Лили в главной роли. Пленка, хранящаяся в моей памяти, уже поистерлась. Выражение лица Лили, ее костюм менялись с чудовищной быстротой. Вот она в душе, и ее убивают, а вот она стоит рядом со мной — на ленте, пародирующей рекламу хлопьев.

— Извини, приятель, но счетчик тикает, — напомнил таксист.

Меньше всего мне хотелось превращаться в созданного воображаемой съемочной группой Си-эн-эн современного героя, который стоически ковыряется в пепле, оставшемся от его навсегда сгинувшего дома.

— Поехали в Ноттинг-Хилл, — сказал я.

Я решил вернуться в квартиру Лили и спрятать пистолет под половицами в спальне — в том самом тайнике, где Лили когда-то хранила наркотики и дневники.

— Ты уверен, что все в порядке? — спросил таксист.

— Ноттинг-Хилл, — повторил я.

Такси тронулось.

Я не мог не оглянуться на то, что осталось от моего дома. Черное с белыми прожилками дерево дверной рамы напомнило мне волосы Дороти. Я повернулся и стал смотреть вперед.

Я подумал, что эскалация насилия по отношению ко мне почти достигла высшей точки: от подбрасывания мусора до кирпича в окно и сожжения моего дома. Оставалось напасть на меня напрямую: ранить, убить, осквернить могилу.

И только когда мы свернули с моей улицы, в голове возник вопрос: кто это сделал?

Когда я рассказал Энн-Мари о пожаре, она взяла меня за руку и отвела в спальню Лили. Мы легли.

— Я подумал, а что, если бы ты была в доме, — сказал я. — Что, если бы ты погибла?

Она утешала меня, а я утешал ее.

— Трудно себе представить, что было бы, если бы мы остались там, — проговорила она.

— Да уж, — согласился я.

Через некоторое время я попросил ее сходить в аптеку и купить мне болеутоляющее. Когда она сказала, что у нее в сумочке огромная пачка нурофена, я заявил, что мне нужно другое средство. Она неохотно собралась и ушла.

Как только Энн-Мари вышла из квартиры, я позвонил Шиле в «Миррор». Она сама сняла трубку.

— Шила слушает, — сказала она.

В трубке слышалось пощелкивание клавиш.

— Я знаю о пожаре, — произнес я.

— Фу, — выдохнула она. — Я думала, мне придется сообщать вам эту новость.

— А почему это вас пугает? Ведь это ваша работа: стоять у порога дома и спрашивать потерявшую детей мать, что она думает о политике правительства по этому вопросу.

— Я вижу, вы немного расстроены.

— Квартира все равно была дрянь.

— Мы упомянем об этом в статье.

— Мне она никогда не нравилась.

Шила помолчала, а затем попыталась повернуть разговор в нужное русло:

— Статья выходит завтра. На первой полосе, если не произойдет ничего более интересного. Где вы будете, если мне понадобится связаться с вами?

— В недосягаемом месте.

— А телефон?..

— Нет, по нему можно узнать адрес.

— Ну пожалуйста.

Я дал ей телефон матери.

— Что сказал Алан, когда вы приехали к нему?

— Он сказал: «Без комментариев». И захлопнул дверь.

— Он расстроился?

— Почему это вас так интересует?

— Мне кажется, он знает, чей это был ребенок.

— Думаете, кто-то ему сказал?

— Я думаю, он знает, когда трахал Лили в последний раз.

Шила несколько мгновений переваривала мою последнюю фразу.

— Мы поместим несколько ее фотографий, на которых она выглядит почти матерью.

— Вам придется защитить меня от других журналистов, — сказал я. — Следите, чтобы они держались подальше.

— Только если вы подпишете с нами договор об эксклюзивном материале.

— Нет, истерия должна поддерживаться по максимуму.

— Тогда вы сами за себя.

Я вспомнил о предательстве Энн-Мари.

— К этому я уже успел привыкнуть.

Шила никак не отреагировала на мои слова.

— Кто сжег вашу квартиру, как вы думаете?

— Поверьте мне, Шила, найдется немало подходящих кандидатур.

Конец разговора.

Энн-Мари вернулась из аптеки и протянула мне болеутоляющее. Она посмотрела на меня с таким видом, что мне тут же захотелось проглотить всю пачку.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

— Нормально, — ответил я. — Что с актерами?

— Ты разве не помнишь? — удивилась она. — Я же тебе говорила.

— Что с актерами?

— Я всем им позвонила, — сказала она.

— Всем?

— Да, и они все придут.

— Ты уверена?

— Конрад, что случилось? Расскажи мне.

Я выпил две таблетки.

Четверг.

Утром я отправился в киоск за газетами.

Шапка «Миррор» огромными буквами: Ребенок Виты. Эксклюзивный материал «Миррор».

Подпись: Шила Барроуз.

Моей фотографии на первой полосе не было — ее приберегли для снимка Лили «по-матерински» рядом с фотографией Алана, на которой он в своем обычном пальто быстро, не глядя по сторонам, куда-то шел.

Да!

Я просмотрел другие таблоиды. Кое-где промелькнули ни на чем не основанные предположения, но Шилу никто не переплюнул. Я снова взялся за «Миррор». Около фамилии автора в начале статьи была помещена фотография Шилы: завивка по моде рабочего класса и улыбка, выражающая надежду на лучшее. Идеально и совсем не похоже на Шилу. Я заглянул на следующие страницы: пересказ истории убийства с использованием фрагментов других статей; напоминание об Азифе (с упреком в его адрес: почему он не сказал нам о ребенке, если знал об этом?). Как Шила и обещала, она написала обо мне с симпатией и ни разу напрямую не сослалась на меня.

— Это просто ужасно, — сказала продавщица газет. — Ужасно.

— Да, — согласился я, — вы правы.

— Такая молодая и красивая…

— Да уж…

— А вам просто повезло…