Виннипегская Стена и я (ЛП) - Запата Мариана - Страница 22

— Для меня это честь, правда, — если начистоту с самой собой, то это не правда. — Но я последний человек, которого ты должен просить об этом.

Его ноздри раздувались, и он вздернул нос, выпятив подбородок. Этот огромный мужчина, делом жизни которого являлась борьба с такими же большими мужчинами, смотрел на меня исподлобья.

— У тебя есть парень?

— Нет...

— Тогда проблемы нет.

Я еще раз потерла глаза ладонями и попыталась обуздать свое разочарование. Выдохнув, я опустила очки обратно на нос и уставилась на бегемота в своем коридоре. Очевидно, нам придется это сделать.

— С чего бы мне начать?

Когда его ответом стал лишь взгляд, из-за которого мне захотелось засунуть пальцы ему в нос, я поняла, что этот взгляд — самый лучший ответ, который я получу от него. Если он хочет быть занозой в заднице, я тоже могу ею быть. Что мне терять? Мы не друзья, он и раньше не заботился о моих чувствах, так что я не должна чувствовать вину, честно отвечая ему.

Так что я начала:

— Ладно, — я приподняла плечи, готовясь к битве, и для моральной поддержки опустила взгляд на свою любимую картину на стене. Это сердце, созданное из разноцветных шпилек, для книги под названием «Исцеляющая любовь». Я очень горжусь ею. — Во-первых, мы не знаем друг друга.

— Мы знаем друг друга.

Бредовое утверждение.

Я хотела перейти к следующему пункту, но, видимо, мы не в состоянии пройти через это, пока он не поймет каждую очевидную причину, почему я, помогающая ему исправить иммиграционный статус, ужасная идея.

— Я знаю тебя очень хорошо, но ты не знаешь обо мне ничего, кроме моего имени. Какая у меня фамилия?

— Мазур.

Я знала его. Я, черт возьми, знала его, поэтому скрестила руки на груди и прищурилась.

— Ты проверил мое имя, не так ли?

Он смотрел на меня с тем же выражением, что сводило меня с ума. Это чертовски самодовольно. Существует очень популярная фотография с изображением его на пресс-конференции после игры, и на ней он с таким же выражением лица смотрит на репортера, который задал ему глупый вопрос. В тот день все трусики в США были сняты. Но единственное, что делали со мной острый подбородок, сжатый рот и холодные глаза, — это чертовски раздражали.

— Я не вижу, в чем проблема.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь.

— Не знаю, ты только притворяешься тупым или ты на самом деле такой твердолобый, — выдавила я сквозь сжатые зубы. — Я проработала на тебя два года, и ты не знал моей фамилии. Ты даже не мог просто сказать мне «Привет». Эйден, ты просишь у меня не одолжить двадцать баксов или подвезти в аэропорт. Ты меня не знаешь, я тебе даже не нравлюсь. И это нормально, я не переживаю об этом, но мы не можем пожениться, — я замолчала, чтобы сделать вдох, — чтобы разобраться с твоими документами, если я тебе не нравлюсь. Ты не можешь два года игнорировать меня, не заботиться о том, что я увольняюсь, обращаться со мной как с дерьмом и затем ожидать, что я с радость помогу тебе, когда ты попросишь.

— Я говорил тебе. Ты нравишься мне...

Боже мой. Я имею дело с кирпичной стеной. Мой глаз почти дернулся, пока я прилагала усилия, чтобы не переделать его прозвище.

— Если тебе вообще может кто-то нравиться. Поэтому ты разрешил Тревору так говорить обо мне? Потому что я тебе нравлюсь?

Он поднял руку, чтобы почесать шею; цвет, близкий к розовому, окрасил его щеки.

— Я... — начал он спорить. Розовый цвет начал спускаться вниз по его шее.

Черт возьми.

Мне пришлось досчитать до шести, и я выпрямила спину, пока делала это. Все это бессмысленно.

— Ладно. Ладно, Эйден. Я даже не знаю, какого черта это значит, но ладно; ты показал мне все за эти два года. Теперь у тебя нет ассистента, и ты хочешь стать гражданином страны, и вот ты здесь. Все это кажется очень реальным, ты так не думаешь? Но ладно, я дам тебе кредит доверия. Может, ты можешь терпеть меня по какой-то причине и не хочешь, чтобы я стала высокомерной, так что по тебе все это незаметно, — даже для моих ушей все это звучало как настоящая хрень. — Но как насчет того, что ты просишь меня совершить уголовное преступление? Я могу попасть в тюрьму, а тебя депортируют. Что насчет этого?

— Это все нелегально, только если тебя поймают.

Я не знала, что сказать. Это сон? Это вообще реальная жизнь?

— У меня есть план, — заключил он низким голосом, который напомнил мне рев двигателя газующей фуры.

Слишком поздно. У меня появилось чувство, что это проигрышное дело.

— Правительство очень серьезно воспринимает подобные вещи, ты знаешь. Это я отправлюсь в тюрьму, не ты.

Ладно, я не знала наверняка, посадят меня или нет, но все может быть.

— Я провел исследования. У меня есть план.

И снова он о своем чертовом плане.

— У меня тоже есть план, и в него не входит выйти замуж за кого-то, чтобы помочь ему оформить иммиграционные документы. Извини, Эйден. Мне, правда, жаль, но ты можешь найти место и получше, чтобы подыскать кого-то, на ком сможешь жениться, если это то, чего ты хочешь. Хотя ты не должен. Может, ты можешь просто заплатить кому-то много денег, чтобы ускорить работу над твоими документами.

— Жениться — лучший способ проделать все это, — он замолчал. Его большие руки заметно сжались по бокам, и, клянусь, в этот момент он выглядел еще больше. — Я не хочу еще одну визу.

Мое сердце слегка отреагировало, потому что я слабая и жалкая, и потому, что чувствовала себя плохо, отказывая ему. Я ненавидела не помогать людям, когда они в этом нуждались. Но это смешно. Вот мужчина, который практически никогда не был добр ко мне, который не пытался стать моим другом, пока я не ушла от него. Теперь кажется, будто он просит у меня целый мир, и я не чувствую, что вправе дать ему это.

— Не знаю, что сказать тебе, — я покачала головой. — Ты выжил из ума. Я не буду это делать, и не знаю, как ты вообще решился спросить меня об этом.

Его взгляд остановился на мне, неугомонный и непоколебимый, будто только что я снова не отказала ему. Его подбородок приподнялся, губы на мгновение исчезли, поджавшись под зубы. Зубы, которые я знала, белые и идеальные.

— Ты настолько зла на меня?

Я направила свой воображаемый пистолет в его сторону и спустила курок, прежде чем сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Даже если бы я ушла на хорошей ноте, я все равно не вернулась бы снова к работе на тебя и не стала бы помогать тебе получить визу или гражданство, или что еще тебе там надо.

Его взгляд медленно блуждал по моему лицу, заставляя меня четко осознать, что на мне нет ни капли макияжа... или паршивого лифчика. К счастью, я видела, что Эйден лишь раз смотрел куда-то кроме моего лица, и это было в ту ночь, когда он появился здесь, а на мне было короткое платье.

И снова, я никогда не видела, чтобы он смотрел на женскую грудь или задницу. В прошлом он десятки раз говорил СМИ, что у него нет времени на отношения, и он прав. У него не было.

— Я вижу это по твоему лицу, Ванесса, — заявил он, заставляя меня временно игнорировать ситуацию, в которой я оказалась.

Слово «глупо» рикошетило в моей голове.

— Я не злилась на тебя с тех пор, как вышла из твоего дома.

— Ты врешь. Ты делаешь такое лицо, когда пытаешься притвориться, что не злишься, — объяснил он, его взгляд опалял меня, отчего я почувствовала себя неуверенно.

— Неправда, — практически пробурчала я.

Его бесстрастное лицо сказало то, чего не сказали слова. Обманщица.

С меня хватит. Я голодна, сердита, раздражена. Это абсолютная правда. По тому, как пульсировала вена у меня на лбу, у меня до сих пор осталось небольшое количество гнева по отношению к нему.

— Ладно. Хорошо. Да, я до сих пор слегка зла на тебя. Из всех возможных людей ты позволил Тревору говорить обо мне за моей спиной, — я моргнула. — Тревору, — к этому моменту моя кровь не знала, приливать к лицу или от него. — Тревор за деньги продаст собственного ребенка. Может, мы и не друзья, но ты должен знать, что я забочусь о тебе намного больше, чем чертов Тревор.