Фельдегеря генералиссимуса (СИ) - Ростов Николай - Страница 19
- Предыдущая
- 19/77
- Следующая
— Россию погубишь, если вздумаешь волочиться за ней там, в расположении поместья князя Ростова! — точнее и весомей выразился Ростопчин.
Приступ Порфирия Петровича был короток. Только до полосатого княжеского шлагбаума Ростопчин за Бутурлина мог поручиться, что он не будет ухлестывать за Жаннет, и тут же грозно изрек (это он знал без предсказаний Порфирия Петровича):
— Вот еще что, штабс-ротмистр. Хочу предупредить: самый опасный для вас там будет Христофор Карлович Бенкендорф! Ухо с ним — востро. Вид у него сказочника, а у князя он за тайную канцелярию.
И теперь, когда эта тайная канцелярия возникла сказочно возле Бутурлина, он ничуть не был этому удивлен. Так сказочно только она одна и умела это делать. И тут же спросил:
— Ну, какую сказку еще сочинила про меня ваша тайная канцелярия? — и от этих слов не только в омут, а в примечание нырнешь:
— Буди, буди! Буди скорей, Федор Васильевич, Порфирия Петровича! Хоть будем знать заранее.
Но лежит на диване капитан артиллерии в отставке — и волосы у него дыбом на голове! За одну ночь давешнюю вдруг выросли, будто знали, что днем им нужно будет знак предостерегающий подать.
Глава девятнадцатая
Христофор Карлович искренне удивился:
— Сказку? — Брови его поднялись вверх, лоб наморщился. Его всегда поражала манера русских соединять несоединимое. Впрочем, считал он, лукавство русских слов им в этом помогало. Вот ведь и у слова этого тоже два несоединимых смысла. Сказка — это откровенная выдумка — и в то же время сказка — это деловой отчет! До высот легкого, воздушного русского разума, что деловой отчет может быть сказкой в первом смысле этого слова, его тяжелый, земной немецкий разум не поднимался — и потому отвергал! Деловой отчет — отчетом, а ваше лукавое парение мысли — на землю. И он сказал Бутурлину по-русски без малейшего акцента с немецкой прямотой: — Ее мы вам предоставим через две недели. До этого срока вам надлежит, будучи у князя Николая Андреевича Ростова на правах гостя, не покидать расположение его поместья. — Старый князь приказал ему выяснить: кто и зачем подослал Бутурлина и его спутницу к нему в поместье. Сроку дал две недели.
— Это как же вас понимать? — засмеялся Бутурлин. — Вы запутали совсем меня вашим русским! — И сказал насмешливо: — П-пудучи гостям… не покидать!.. Несуразица какая. Скажите мне прямо на моем — немецком.
— Не надо меня путать вашими лукавыми словами! Я всю жизнь прожил в России. И вы меня отлично поняли, штабс-ротмистр Бутурлин. — И Христофор Карлович сказал певуче с нарочитым прибалтийским акцентом: — Что я вам хотел сказать.
Бутурлин рассмеялся:
— Ну вот давно бы так!
— Что вы еще хотите от меня узнать?
— Да вы ведь не скажите.
— Скажу. Спрашивайте.
— Через две недели что с нами будет?
— Если вы, Бутурлин, дадите честное слово, то вас отпустят. — Христофор Карлович замолчал и приготовился выслушать следующий вопрос Бутурлина.
— Я спросил не только о себе, но и о своей спутнице. С ней что будет?
— На этот вопрос я не уполномочен отвечать. Если хотите, спросите у князя.
— Я потом спрошу, — посмотрев на старого князя, сказал Бутурлин — и улыбнулся Христофору Карловичу. Князь увлеченно беседовал с Жаннет. — А если я не дам вам честного слова, какая участь меня ожидает? — ледяным тоном спросил вдруг Бутурлин.
— Участь неприятельского лазутчика. — Христофор Карлович замолчал. Говорить, что его расстреляют, он не стал. Счел за лишнее. Будучи военным человеком, Бутурлин отлично знал сам, как поступают с пойманными неприятельскими лазутчиками.
— А того… в отдушине вы тоже расстреляли… или предпочли четвертовать?
— Благодарю, что напомнили. Князь запретил вам входить в ту комнату. Выберайтете себе любую другую. Больше вопросов ко мне нет?
— Больше нет. Только ведь вы мне не ответили: четвертовали вы сразу восковую фигуру императора Франции Наполеона или сначала расстреляли… как неприятельского лазутчика… а уж потом вместо колокольчика повесили?
— Нет, сначала мы в своей тайной канцелярии сказку на него сочинили — и только потом он у нас из отдушины колокольчиком зазвенел! — и Христофор Карлович позволил себе улыбнуться над своей шуткой. И пошел через всю залу к маленькой дверце в углу, куда слуги стали сносить восковые фигуры.
В черном своем сюртуке он походил, действительно, на сказочника. Бутурлин даже принял поначалу бант в черной косе его парика за бабочку, которая посреди зимы залетела вдруг в княжеский дом — да и села ему на спину. Сейчас поймет, куда ее угораздило сесть — и упорхнет на мороз. Там теплей.
Нет, не улетела. Она тоже была из воска — как все герои его сказок.
Глава двадцатая
Комнату Бутурлин выбрал для себя удивительную.
По периметру голубого потолка шли четыре реи-балки, и стены, затянутые белой тканью, ниспадали с них на пол парусами.
Когда он вместе с князем Андреем в первый раз вошел в эту комнату, там стоял полный штиль. Паруса стен безжизненно висели на своих реях — балках. Но стоило закрыть за собой дверь, как поднялся ветер — и устойчивый бриз задул в паруса.
Корабль комнаты поплыл — и по голубому потолку побежали белые облака.
— Тебе нравится? — заглянул в глаза Бутурлина князь Андрей.
— Очень!
— И мне очень! — и князь Андрей вздохнул, как только дети умеют: тяжело и страстно, всей грудью, всем своим телом — и даже ресницы приняли участие в его вздохе. И Бутурлин пожалел, что позволил двум генералам втянуть юного князя в их дело, причем вслепую, что показалось ему особенно мерзким, после детского его вздоха.
— Так я пойду? — спросил князь Андрей Бутурлина. — Ты ее выбрал?
— Да.
— Как хорошо! Так я пойду? — И князь опять вздохнул.
— Иди, пожалуйста, — ответил неожиданно сухо Бутурлин.
Что хотел сказать ему князь Андрей своим вторым вздохом, он отлично понял.
— Да-да, конечно, тебе же нужно отдохнуть, — сказал горячо князь Андрей и добавил поспешно: — С дороги!.. — А хотел ведь добавить: «Перед дуэлью», — но не добавил. Не напрямую же ему говорить, что он хочет, чтобы Бутурлин выбрал именно его в свои секунданты!
К тому же он загадал, что если Бутурлин эту комнату выберет, то он его выберет. И был уверен, идя к двери, что Бутурлин его остановит, но тот его не остановил.
Он и не думал вовсе брать князя Андрея в свои секунданты. И уже за дверью в третий раз тяжело вздохнул юный князь. Желание не исполнилось почему-то. А ведь выбора другого не было у Бутурлина. Не Христофора же Карловича брать в свои секунданты?! Полковник в свои секунданты назначил управляющего. Управляющий и шел по коридору.
— У себя? — спросил он князя Андрея.
— У себя.
— Вы его секундант?
— Пока еще нет!
— Непременно будете! — ободрил его управляющий и любезно постучал в дверь.
— Входите! — раздался голос Бутурлина за дверью.
Управляющий вошел и плотно закрыл за собой дверь, а князь остался стоять под дверью в ожидании того, что Бутурлин сейчас уж точно позовет его к себе. В этом ожидании он простоял минут пять.
— Не хорошо подслушивать! — услышал он у себя за спиной голос Жаннет.
Князь вздрогнул — и опрометью бросился прочь. Щеки его горели то ли от стыда, то ли от гнева!
Глава двадцать первая
Имея при себе всегда коробок спичек — имей на плечах и голову, сиречь разум, ибо потеряв разум, даже это смертельное оружие, сиречь спички, тебе не помогут одолеть врага.
Бутурлин относился к тем редким, бретерного толка, дуэлянтам, кто звал к барьеру своего противника, выстрелившего первым, не с целью наверняка убить его, а чтобы не промазать и оставить свою, как он говорил, метку на шляпе труса, — и никогда не промахивался. Поэтому, чтобы не прослыть трусом, дуэльные противники Бутурлина опасались сделать выстрел первыми до барьера (это было все равно, что выстрелить первым в воздух) и подходили вплотную, а там, как говорится, — Бог рассудит.
Шнеллера у обоих пистолетов взводились (это было непременным условием в кондиции всех его дуэлей).
Механизм дуэльного пистолета требовал двойного нажатия на спусковой крючок. Взведенный шнеллер отменял предварительное нажатие.
«Помилуйте, — как-то раз возразил ему секундант очередного его противника, — а если случайно нажмут на курок? Выстрел в воздух или себе под ноги! Ведь это дуэль, а не упражнения в стрельбе в стрелецком клобе». — «Вот именно, дуэль, а не упражнения в дуэли! — ответил Бутурлин, — Впрочем, запишите: от случайного нажатия на курок у моего противника — Бутурлин гарантирует повторное нажатие на этот курок, как если бы его пистолет был вовсе без этого шнеллера!» — «А кто определит, был он случайным или нет?» — «Вот от этого, господа, вы меня увольте! — захохотал Бутурлин. — Не за этим я на дуэльное поле выхожу. Вы определите».
Секундант противника рассмеялся в ответ: «До сих пор были превосходные дуэльные пистолеты от Лепажа, от Кухенрейтера. Теперь в моду войдут от Бутурлина — как лучшие!»
Пистолеты дуэльные от Бутурлина вошли широко в дуэльную практику в 1802 году, так как только они одни предохраняли от случайного выстрела не двумя, обязательными, нажатиями на курок, а двумя выстрелами.
Откупорить бутылку шампанского, т. е. выстрелить в воздух после неудачного выстрела противника — это тоже слова из его, Бутурлина, дуэльных анекдотов.
Если он считал, что оскорбление ему нанесено незначительное, ничтожное или сам невольно кого-то оскорбил своей шуткой, а шутить он любил, и порой зло, то после неудачного выстрела противника, тотчас стрелял в воздух, будто бутылку с шампанским откупоривал, чтобы тут же на дуэльном поле и распить ее в знак примирения с противником.
«С огнем шутишь, голубчик, — заметил однажды ему товарищ по полку. — Ведь кто-нибудь специально подстроит, чтобы ты его оскорбил, да и убьет тебя безнаказанно!» — «Милый мой, как же безнаказанно? — тут же сочинил новое слово в дуэльном словаре Бутурлин. — Если подлец специально даст мне повод назвать его подлецом, неужели я буду пить с ним после дуэли в знак примирения шампанское? Если жив буду, на землю вылью! А убьют — товарищи разопьют».
Выстрел его в землю, после промаха противника, — это значило — не только поставить метку труса на подлеце, но и клеймо убийцы. Неважно, что сейчас не убил. Убьет кого-нибудь потом. Или раньше уже убил кого-то. Вот этого пролитого на землю дуэльного шампанского больше смерти боялись дуэльные подлецы!
В своей дуэльной биографии он никого не убил и не ранил. Но выйти с ним на поединок считалось верхом храбрости или самой низкой подлости! И это благодаря тем трем выстрелам, которые мы описали выше. Других выстрелов у него не было.
Три выстрела Бутурлина, говорили тогда дуэлянты.
Первый — не смертельный, но тяжелый.
От второго выстрела у обоих противников на следующий день голова от похмелья болит.
Третий выстрел смертельный!
Ведь не жизнь он у противника отнимал, а честь его, а это было страшнее смерти.
Бывали случаи, что некоторые его противники тут же, после его этого выстрела, просили своего секунданта пистолет ему зарядить — и стрелялись. «Что ж, — говорили про таких, — храбрец, но подлец. Редко бывает».
Сам же Бутурлин был не единожды ранен, два раза тяжело.
- Предыдущая
- 19/77
- Следующая
