Отражение в глазах (СИ) - Ермаковец Наталья - Страница 28

— Что-то случилось? Я могу чем-то помочь?

— Ты уже помогаешь. Сидишь вот рядом со мной, можно сказать, нянчишься… А случилось… Нет, пока не случилось. Просто кое-какие трудности. Но не волнуйся, все будет хорошо.

— Как прошла встреча?

Княжев поморщился.

— Не так плодотворно, как хотелось, но ничего, у нас еще есть время. Завтра в девять новое совещание. Представляешь, в субботу! Снова попробуем договориться.

Он умолк, и, чтобы не прерывать его размышления, Таня опять обвела глазами гостиную. На ум ей пришло логичное объяснение царившей пустоты, и она решила проверить свою догадку.

— А почему в этой комнате так мало вещей? Ты переезжаешь?

— Куда? — удивленно открыл глаза Егор и будто первый раз посмотрел вокруг. — Нет, здесь так всегда.

— Очень непривычно. Наверное, тут бродит эхо.

— Не замечал… Здесь все, что мне нужно. Я вообще по натуре не плюшкин: не коллекционирую антиквариат, в принципе ненавижу магазины и покупаю только то, что необходимо, чаще всего в одном экземпляре. Да и тяну до последнего, когда уже нельзя без этой вещи обойтись. Зачем мне телевизор в каждой комнате, если нет желания и времени его смотреть? — Княжев искренне недоумевал. — Зачем парк автомобилей, когда можно срастись с одной машиной до такой степени, что она становится продолжением твоих рук-ног и реагирует на появление у тебя даже насморка, не говоря уж о перепадах настроения? Зачем на каминной полке глупые статуэтки? Они только притягивают пыль, которую некому вытирать. Нелепые фотографии в рамочках? Уж лучше позвонить этому человеку, встретиться и сказать все, что хочется…

Таня открыла рот, чтобы еще спросить, но Егор ее опередил:

— Ну, а тем, с кем невозможно увидеться, и вовсе не место в рамочке: они живут в сердце, а не на выцветающей бумаге. Так что детали моей жизни нужно искать не в этих комнатах, а на Слободской, в офисе. Там мое дело, то единственное, что мне интересно и важно. И, если ты заметила, уж там я себя не сдерживаю. Развернулся так развернулся! — улыбка еле заметно тронула губы Княжева. — А сюда, в эту квартиру, я прихожу чаще всего просто поспать. И для этого нужна кровать, а не картины.

— А как же чувство прекрасного? — поддела Таня, не желая сдаваться.

— Думаешь, оно у меня не развито? Или оно проявляется, только когда на стене висят полотна? Открою секрет: лично мне голые стены помогают думать, не отвлекают ни на что лишнее.

Егор повернулся в полуоборот к Тане и добавил больше утвердительно, чем вопросительно:

— Тебе не нравится…

— Не очень. Как-то безлико и холодно. А может, просто это я не могу найти смелость отказаться от мелочей, которые загромождают мою квартиру и приносят болезненные воспоминания. Истязаю сама себя, как мазохистка. Главное ведь, чтобы хозяину квартиры было комфортно, верно? — поспешила извиниться Таня, когда уловила легкую тень — чего? разочарования? — мелькнувшую на лице Княжева. — Удивительно другое: как ты с такой катастрофической занятостью поддерживаешь квартиру в первозданной чистоте. Ни пылинки, ни соринки. Я так не умею.

— Я тоже, — засмеялся Егор. — Это все Маргарита Львовна, мамина помощница по хозяйству. Три раза в неделю она приходит сюда для уборки и готовит еду. Так что можно сказать, что и в собственной квартире я как в гостинице — всего лишь постоялец.

— Наверное, здорово иметь помощницу по хозяйству, — хмыкнула Таня с легким оттенком зависти. — А твоя мама, чем она занимается?

— О, это отдельный разговор, — Княжев снова откинулся на подушки. — У маман хватает энергии не только на свою жизнь и большой дом, но и на чужие. Причем туда она влазит с превеликим удовольствием. Не подумай, я ее очень люблю. Но выдержать за раз больше пары часов рядом с ней тяжело даже для меня.

Егор помолчал и прибавил:

— Наверное, она все еще считает меня малышом. Почему-то многие родители медленно привыкают к мысли, что дети уже выросли. Самим же детям тяжело принять тот факт, что кто-то из родных может уйти. Да, наверное, и не только детям… Я вот частенько жалею, что отец не может увидеть меня сейчас. Он бы сразу понял, как разрулить ситуацию…

Княжев мыслями явно вернулся к мучившей его проблеме.

— А что с отцом?

— Его давно нет, уже семнадцать лет. Говорят, я похож на него. Он был удивительно правильный человек, очень честный и прямой. Наверное, это сыграло не последнюю роль в том, что с ним произошло. Его ведь застрелили. Сейчас тонко подводят человека к черте: мы, мол, не при делах, это он все сам, нервишки сдали, вот и слился… А тогда были в моде другие разборки, попроще. Пара выстрелов — и проблема конкуренции решена.

Если Егор и не хотел выдать свои настоящие чувства, это сделали его слова: они вылетали легко и спокойно, слишком легко и спокойно.

— Его заказал конкурент? — осторожно спросила Таня.

— Не знаю. Дело не раскрыли, как и многие другие. Но я на всю жизнь запомнил, как отец общался с людьми, как вел себя в бизнесе, каким был в семье. И если тянет совершить гадость — тут же вспоминаю его, и все как отсекается. Боюсь только, что когда-нибудь сорвусь: мерзостей-то сейчас все больше и больше, дела строятся именно на них.

Он устало потер глаза и продолжил:

— И раз уж у нас зашел разговор о моей семье, думаю, стоит рассказать все. Чтобы два раза не возвращаться, — голос Егора стал еще серьезнее. — Так вот, вскоре после смерти отца моя мать вновь вышла замуж. Не буду никак оценивать ее поступок, что-то говорить про скоропалительность решения. Вероятно, тогда свою роль сыграло многое: тяжелое время; единственный сын, то есть я, мечтающий получить качественное высшее образование; неплохо налаженный бизнес, который без твердой руки и управления мог развалиться в любой момент. Видимо, все это было сильной мотивацией для замужества. Короче, маман вышла за Степана Борисовича Шацкого. Он-то и взял управление отцовской компанией в свои руки, сохранил ее, преуспел… Для нашего же рассказа важна другая деталь: у этого человека была дочь от первого брака. Элеонора, Эля.

— То есть ты и Эля… — переспросила Таня и хотела рукой прикрыть невольно открывшийся рот, но удержалась от картинного жеста.

— Мы росли вместе, почти как брат и сестра. Постоянно были рядом. В нас прививали симпатию друг к другу, прямо-таки искусственно выращивали ее. Друзья поощрялись только общие, увлечения — похожие, будущее — совместное.

Княжев покачал головой, как будто не верил своим же словам.

— Поначалу я всячески старался уйти от этой опеки, особенно в университете, когда захотелось хлебнуть свободы после домашних правил. Но по натуре я не революционер. Мне противно постоянно сражаться, быть в обороне… И в какой-то момент я уже не воротил нос на предложения Эли сходить куда-то вдвоем, наши романтические ужины перестали быть обузой. Я решил: «Почему бы и нет, если сердцу все равно для кого биться? Единственная любовь, детская, закономерно оказалась несчастливой, поэтому нет никакой разницы, кто будет рядом». А потом как-то незаметно, случайно стал замечать мелочи, то, что раньше было неважно. Совсем малюсенькие детали, но они укладывались где-то внутри меня. Кирпичик за кирпичиком. Когда же стена дошла вот сюда, — Егор провел ребром ладони по горлу, — все… Дыхания не осталось.

Таня не шевелилась, словно любым движением могла помешать волне откровенности. А Княжев оперся обеими руками на колени и сцепил пальцы в замок. Смотрел он прямо перед собой.

— Еще летом я убеждал себя, что это глупости, что жить нужно без идеализации партнера. Так даже лучше. Но не смог. И с Элей мы расстались, ты это знаешь. М-да… Но все это я рассказываю тебе еще вот по какой причине. Несмотря на все трения и шероховатости, мы с Элей все равно часть семьи. Она же является и совладельцем «Центринвеста». И может прийти ко мне. В любой момент. Со своей проблемой или даже просто так, без повода. — Егор перевел глаза на лицо Тани. — Мы с ней остались друзьями, очень близкими. Но только друзьями. В этих словах нет двойного дна. Они значат лишь то, что значат. И ты должна мне верить.