Закон подлости (СИ) - Риз Екатерина - Страница 38

- Что-то случилось?

- Да, дома неприятности, мне нужно ехать к родителям.

- Что-то серьёзное?

- Достаточно серьёзное. Надо поехать и разобраться.

- Понятно. Дела семейные.

- Да.

Они замолчали, Маша смотрела в окно и цеплялась пальцами за край подоконника. Стас молчал, это молчание что-то значило, а Маша не могла, не хотела знать, что именно. Её до безумия пугало то, что одно её неосторожное слово наведёт Стаса на мысль о том, что она совершила. Что прошла всего одна ночь, и в эту ночь она предала, даже не его, а их отношения, и свою мечту о будущем рядом с ним. Вряд ли она сможет просто вычеркнуть из памяти Харламова. К тому же, он не чужой человек, он родственник, они будут встречаться постоянно, и покоя ей не будет. Она изведёт себя чувством вины. И её вчерашние претензии к Стасу остались словно за незримой чертой, и были уже не важны. Она сделала шаг вперёд, не сама, её будто толкнули в спину, и вот вокруг уже совсем другая реальность. Где неважна предполагаемая свекровь и её мнение относительно чего-либо, теперь, как это ни парадоксально, важно, как при встрече на неё посмотрит Дмитрий Александрович и что при этом скажет. И сейчас кажется, что она всю оставшуюся жизнь будет зависеть от его взгляда и слова. Конечно, это пройдёт, острота реакции на него сойдёт на нет, сотрётся из сознания и памяти, это наверняка произойдёт, но сейчас она ещё слишком хорошо помнит его губы, руки, тяжесть его тела, и покрывается мурашками всякий раз, как её пронзает воспоминание о прошлой ночи. И поэтому разговор со Стасом настолько мучителен. И к своему ужасу Маша с трудом вспоминает, на что так разозлилась вечером. На то, что он променял её на мамочку? Господи, какая глупость. Она вот променяла его на Харламова.

- Тебе помощь нужна? – спросил Стас.

- Я ещё не знаю, - сказала Маша.

- И когда вернёшься, не знаешь?

- Не раньше понедельника это точно.

- Маш, ты понимаешь, что нам нужно поговорить?

Она развернулась, присела на подоконник.

- Не представляю, что ещё мы можем друг другу наговорить.

- Маш, ну почему сразу наговорить? – попробовал возмутиться Стас. – Нам нужно поговорить спокойно, без вчерашнего маразма.

- Ты назвал меня дурой.

- Машка.

- Тебе нечего мне ответить, правда?

- Я не думаю, что нам следует обсуждать это по телефону.

Маша нервно кусала губу. Потом сказала:

- Мне нужно домой, Стас. Я не знаю, сколько меня не будет в городе. Но у нас есть время всё обдумать.

- Нечего мне обдумывать. Я вчера погорячился, я хочу попросить прощения. Ты отключила телефон на всю ночь, я волновался.

- Не стоило, - тихо ответила Маша.

- Хочешь, я поеду с тобой?

- Куда?

- К твоим родителям. Вместе узнаем, что у них случилось, поможем, если надо. Маш, давай сделаем так.

Маша представила Стаса у своих родителей на кухне, когда отец стучит кулаком по столу, проклиная Глеба Голикова, рослого парня двадцати с лишним лет, который сделал ребёнка его несовершеннолетней дочери, представила нервную и причитающую маму, хватающуюся за сердце, и Светку в истерике. Младшая сестра до сих пор переживала все прелести переходного возраста, и без того реагировала на всё происходящее в её жизни эмоционально и громко, а если добавить ко всему этому коктейлю градус бушующих гормонов, дома Машу ожидало полномасштабное веселье. И представить посреди всего этого Стаса она не могла даже в самом кошмарном сне.

- Сейчас точно не время знакомиться с моими родителями, Стас.

- Опять?

- Стас, им не до меня и не до тебя сейчас.

Он обиженно сопел в трубку.

- У тебя всегда какие-то отговорки.

- Не веди себя, как ребёнок, - попросила она. А Стас обиделся.

- Я теперь ребёнок?

Маша глаза закрыла в бессилии, лоб потёрла.

- Не лови меня на слове.

- А что мне делать?

- Успокоиться! Стас, я не могу сейчас думать о том, что тебе сказать, а о чём промолчать. Я могу думать только о том, что происходит у меня дома. Я вернусь… Когда я вернусь, мы встретимся и поговорим, хорошо?

Пауза, после чего он выдал короткое:

- Хорошо, - и повесил трубку.

На этот его поступок Маша разозлилась, телефон сжала в руке, до боли, а затем сунула его в сумку, с глаз домой.

До родного города нужно было добираться несколько часов. Районный город на границе области, почти двести километров дороги, и чем дальше от областного центра, тем непритязательнее становился пейзаж за окном. Торговые центры, коттеджные посёлки, большие сёла остаются позади, вокруг лес, поля, время от времени по пути встречаются небольшие деревеньки с огородами и фруктовыми садами, с цветами в палисадниках. Маша очень любила такие палисадники и милые домики, всегда наслаждалась поездкой, но жить вдали от большого города ей никогда не хотелось. Ей даже в родном городе, не таком уж и маленьком, было тесно и душно. Она отвыкла от него, и даже не скучала. И, признаться, её немного задевало, если кто-то называл её провинциалкой. Самостоятельно перебравшись когда-то в город-миллионник, устроившись там, выучившись и карабкаясь по карьерной и социальной лестнице, Маша давно перестала считать себя приезжей. Она жила в ритме большого города, и другой жизни давно не мыслила. А приезжая временами навестить родителей, в первые сутки-двое впадала в ступор от неспешности жизни местных жителей. Даже на центральных улицах всё происходило словно в замедленном действии, и к этому каждый раз Маше приходилось привыкать. Что не нужно бежать, не нужно спешить, можно пройтись по улице прогулочным шагом и всё равно всюду успеть и нигде не опоздать. А уж в спальном районе, где проживали Машины родители, да и она сама до восемнадцати лет, всё было неспешно, понятно, по житейским законам. И зачастую её знаний, в том числе и юридических, полученных в институте от опытных преподавателей, для того, чтобы разобраться в банальной ситуации дома, не хватало. Статьи и законы никому не были интересны, всех интересовала справедливость. А как бы сказал Дмитрий Харламов: закон и справедливость – понятия сильно разные.

Когда Маша оказалась во дворе родительского дома, время близилось к ужину. У неё за весь день не было времени поесть, да и аппетита тоже не было, в автобусе вернулась утренняя головная боль, и всё, чего хотелось, это добраться до постели и уснуть. Но вряд ли этим мечтам суждено было сбыться. В подъезд Маша входила со страхом, представляя, что её ждёт в квартире. Возмущённые и растерянные родители, и сестра в слезах и наверняка тоже в возмущении. Все возмущены, а ей отвели роль буфера, судя по всему.

В дверь пришлось звонить, ключей у Маши не было. Открыл отец, хмурый и небритый, её увидел и вздохнул. Сумку у Маши забрал. Та порог квартиры переступила, на шею отцу бросаться не стала, он не был любителем проявления бурных эмоций, и поэтому Маша только спросила:

- Ну что?

Павел Викторович безнадёжно махнул рукой. Но сказал:

- Хорошо, что приехала. Мне эти женские крики порядком надоели.

- А я, по-твоему, не женщина? – попробовала пошутить Маша. Сунула ноги в тапочки, всё-таки к отцу приблизилась и поцеловала того в щёку. Ненадолго повисла у него на шее, давая себе секунду-другую передышки.

Отец похлопал её по спине.

- У тебя лучше получается во всём этом разбираться. – И крикнул в квартиру: - Галя, Маша приехала!

Вперёд матери из комнаты выглянула Света. Маша посмотрела на неё, и решила, что прекрасно маму и её паническое настроение понимает. Невозможно, невозможно было поверить, что их Светка, их маленькая девочка, которая, кажется, ещё вчера была ребёнком, находится в положении. И Маша, естественно тут же переполнилась негодованием по поводу того, что Глеб Голиков посмел испортить их девочке жизнь.

Света же сердито насупилась, увидев старшую сестру.

- И ты приехала!

Маша остановила её жестом.

- Лучше помолчи, - сказала она ей.

- Да пожалуйста! Я ни с кем из вас говорить не буду! – Света вернулась в свою комнату и громко хлопнула дверью. Маша на отца обернулась, но тот только хмурился. По всей видимости, слов у него уже не осталось. Да и не был он никогда особо красноречивым человеком. Это мама с ним ругалась, а отец только кулаком по столу мог стукнуть, когда ему надоедало слушать.