Титаномахия (СИ) - Потоцкая Софья - Страница 15

— Двести? — глаза Анджелы стали похожи на два желтых блюдца. Она понимала сейчас, что вампир просто купил эту дубинку у эльфа. Для нее. Купил за шестьсот золотых. А Анджеле отдает ее за двести. Это очень щедрый подарок. Очень.

Девчонка замялась, подавая ему мешочек со своими несчастными двустами монетами. Но вампир так уверенно забрал у нее деньги, что Анджела поняла — это действительно подарок.

— Я не знаю, смогу ли я отблагодарить тебя чем-то… — робко начала она. Вампир мягко улыбнулся ей.

— Сможешь. Просто не задерживайся в этом городе надолго. Уезжай.

— Но… Почему?

— Потому что здесь не любят вампиров. И еще: ты окажешь мне огромную услугу, если не будешь улыбаться на всех подряд. Нельзя этого делать, дурочка. Тебя же убьют как-нибудь за это. Торпор — это не та вещь, которую стоит пробовать на себе.

— Просто у меня очень важное задание.

— Поскорее заканчивай свои дела и уезжай.

— Хорошо. Но когда-нибудь я обязательно отплачу тебе за эту услугу.

— Когда-нибудь, — согласился вампир и улыбнулся девчонке.

— Когда чуть подрастешь… — добавил он в пустоту после того, как дверь за молодой вампиршей закрылась. — Ты главное выживи, малявка.

Анджела вернулась в таверну сияющая. Войдя в комнату, она увидела спутников. Злой Ван лежал на кровати и жаловался на судьбу. Ярко и образно разъясняя Гору, что пятый ранг — самая ненужная вещь на свете. Тем более, когда сам ты — Четвертый.

— Ну вот ты подумай, Гор, зачем он явился на этот турнир? Какой бес его принес, этого Пятого? — надувшись, бухтел храмовник. — Без него, наверное, никак не обошлось бы. А я выбросил на ветер пятнадцать золотых. И куда только Богиня смотрит…

Гор молчал, периодически цокая языком и хмыкая. Гном был идеальным слушателем. Он никогда ничего не говорил, но не забывал время от времени вставлять междометия и сочувственные восклицания. Вот и сейчас Гор сидел на полу и, слушая храмовника, что-то мастерил.

— Ать, демон! Ать, супостат! — задумчиво откликнулся гном на слова Вана о Пятом. Долгие три года, проведенные рядом с экспрессивной Анджелой, научили Гора искусству слушать. И снабдили его словарный запас целой сворой слов-паразитов и ничего не значащих междометий: «ага», «угу», «ох ты», «право слово», «ей-богу» и прочее и прочее, и многое другое.

— Всем привет, — радостно воскликнула вампирша и тут же сунулась к гному, — ты чего это делаешь?

А гном действительно занимался чем-то странным. Он раскрыл свой объемистый рюкзак и, выпотрошив его, разложил перед собой все свои вещи. Здесь был арбалет, куча разноразмерных шурупчиков и гвоздиков, всевозможные пилочки, отверточки и молоточки. Гор все это тщательно рассортировал по кучкам и теперь, что-то подпиливая, подкручивая и приверчивая, соединял в одно целое… арбалет и складную табуретку. Анджела взглянула и опешила.

— Ты чего это, Гор? Зачем табуретку-то испортил? На ней ведь еще сидеть можно.

— Ничего я не испортил, много ты понимаешь, ей-богу, мастер нашелся. Все тут верно должно быть. Не мешай.

— Ну и пожалуйста. Только не проси меня показать тебе эльфийскую булаву, которую я себе купила.

Гор фыркнул:

— Да ладно тебе… Купила она эльфийскую булаву. Это где ж таких деньжищ набраться, скажи пожалста? Чтоб булавы у эльфов каждый день покупать.

— Ты чего это, не веришь что ли? Да купила я!!

Гор покачал головой, всем видом показывая, что не верит.

— Сил моих дамских больше нету разговаривать с тобой!! — воскликнула вампирша и брякнула на коленки Гору обновку.

Ван утешился только на следующее утро, когда вспомнил о своем новом мече. Позавтракав, он осторожно вынул оружие из рюкзака, размотал рубашку, в которую был завернут меч, и подставил клинок под луч солнца. Ослепительным блеском засверкала узорчатая сталь. Тонкие прожилки ее были подобны резьбе. А отливы металла ярки, словно само солнце. Этому мечу не нужны были украшения. Лишь один небольшой рубин сверкал на рукояти кровавой каплей.

Четвертый все утро пропрыгал на заднем дворе таверны, тренируясь и заодно опробуя новый меч. Лицо Вана сияло радостью. Никогда в жизни он не держал в руках ничего подобного. Необыкновенная легкость, послушность клинка грела душу храмовника, словно яркий живой костер. Меч этот как будто помогал хозяину, сам оказываясь именно в том месте и в то время, которое нужно было Четвертому.

Храмовник внимательно осмотрел клинок со всех сторон, пытаясь отыскать метку мастера, сделавшего это чудесное оружие. Но как он ни старался, найти ничего так и не смог. «Кто же сделал тебя, мой стальной друг»? — думал Ван, любуясь переливами клинка. Поразмыслив еще несколько минут, Четвертый вдруг вспомнил, что давным-давно слышал о том, что очень известные и искусные оружейники вовсе не ставят клейма на свои творения. Их рука и их мастерство узнается и без всяких отметок. Ван хмыкнул и, не откладывая дела в долгий ящик, отправился к ближайшему кузнецу.

В кузнице парило и грохотало. Звон молотов и молоточков, шум раздувающихся мехов, гул пламени, грозные окрики старшего кузнеца, изредка звуки затрещин и тоненький скулеж.

Ван вошел и огляделся по сторонам. Работа здесь кипела вовсю. Огромного роста кузнец стоял у наковальни рядом с двумя подмастерьями. Он звонко надстукивал молоточком по лежащему куску металла, а подмастерья вслед за ним ухали по тому же месту здоровенными молотами.

Увидев Четвертого, кузнец прервал работу. Он знаком приказал подмастерьям продолжать, а сам, положив молоток, подошел к гостю.

— Приветствую, мастер. Чем обязан? — густой бас кузнеца колоколом гудел в маленькой кузне.

— Здравствуй, хозяин. Да, видишь ли, есть у меня к тебе дело. Очень простое.

— Ну раз простое, то и откладывать нечего. Что за дело?

Ван раскрыл клинок и на ладонях протянул его кузнецу.

— Взгляни-ка. Сможешь сказать, кто его сковал?

Кузнец принял меч, мельком взглянул на сталь клинка, на рукоять, и лицо его, заросшее, словно кустом, широкой бородой, осветилось радостной улыбкой. Он вертел меч в руках, то так, то этак поворачивая его к свету, любуясь игрой отливов на металле. А потом вернул его Четвертому и вздохнул:

— Да-аа… Никогда не думал, что снова увижу один из них.

— Один из мечей этого оружейника?

— Да. И не просто мечей. Это особый меч, мастер. Если ты его хозяин, тебе очень повезло. Просто так такие мечи не даются в руки.

— Как это так?

— Видишь ли, мастер, это один из семи мечей Шиоксина. Пятый Меч.

У Вана едва не подкосились ноги.

Храмовник судорожно вздохнул и, оправившись от нахлынувших на него разом чувств, еще раз взглянул на меч. Простенький с виду, без претензий на изысканность, он был намного скромнее, чем Вану приходилось видеть. Но теперь Четвертый СОВСЕМ по-другому смотрел на этот клинок. Каждый воин Храма Тысячи Бликов знал эту легенду.

Шиоксин, искусный оружейник, много лет назад сковал семь мечей. Семь — любимое число Богини. Меч — знак воина Храма. Семь рангов в Храме Тысячи Бликов, почитающем Богиню. Первый — белый, ему посвятил Шиоксин меч с молочно белой жемчужиной в рукояти. Второй — желтый, для него был меч с солнечно лучистым топазом. Третий — коричневый, обрел клинок с коричневым словно шоколад, пархитом. Четвертый — оранжевый, ему ковался меч с драгоценным рыжим мидалом. Пятый — красный, отразился в клинке с кровавым рубином. Шестой — зеленый, явил себя в мече с зеленым, словно трава, изумрудом. Седьмой — синий, получил меч с голубым сапфиром.

Все свое умение, все мастерство и всю любовь вложил Шиоксин в эти мечи. Каждую минуту, посвященную работе над клинками, думал он о величие и о славе Богини.

И Богиня обратила свой взор на оружейника. Не зря говорят, что Она никогда не забывает славящих ее и не оставляет их своей милостью. За каждый меч старик Шиоксин получил еще один год жизни. И того семь лет. А это самое драгоценное, чем только можно наградить.