Северное буги - Пушкарев Яков - Страница 7

Конечно, об этом ломало свои буйные и даже светлые головы невероятное количество народу, и ведь каждый вполне ощущал, что он свободен. Ведь нет никакой видимой силы, которая заставила бы меня, ну, например, не выходить из автобуса на Лидоге или Маяке или, еще радикальней, прямо сейчас подняться, взять свои вещи и попросить водителя высадить меня. Ведь это реально. Но вот ведь в чем штука, я ведь прекрасно знаю, что за пределами автобуса вражеская территория — там минус 30 по Цельсию и 25–30 километров от города, по откосам пути глубина снега до двух метров, если я пойду пешком, то вряд ли доберусь хотя бы до середины стратегического моста через Амур, уж слишком я легко одет для таких прогулок. В конце концов мое примерзшее к мосту тело будет напоминать ту редкую птицу, с тем же упреком-вопросом в сухих глазах. Но и оставаться в автобусе шесть часов кряду, обречь себя на бессмысленное заточение и тоскливое голодание — выглядит как-то по-детски. Вот так обстоят у нас дела со свободой. И тем не менее я ведь чувствую в себе это «могу». Думаю, все, кто размышлял об этом, упирались в похожий тупик. Сколько же народу спятило, пытаясь решить этот вопрос. Возможно, именно невероятная тяжесть предопределенности, невыносимость древней как мир мысли, что ты и весь мир в целом пляшете под одну и ту же дудку, какое-то разухабистое танго, а лучше сказать — буги-вуги, и твоя внутренняя, эгоистичная борьба собственных добра и зла лишена даже отдельного па импровизации, все это и возводит гадание в статус бреда. И как только сформировалась в моей голове эта безбрежно распластавшаяся мысль, я понял, что меня поглощает очередной сон…

Автобус проснулся на Лидоге, было уже светло. Остановку объявили на двадцать минут, и пассажиры, тихо переговариваясь, побрели пить кофе. Моя попутчица, подобрав полы стриженой бобровой шубы, спустилась на снег последней. Она была молодой, элегантной женщиной, яркий зимний свет слепил ей глаза.

Предвкушая предсказанную мне встречу, я быстро пошел в таверну. Заглядывая в чужие тарелки, я отстоял в очереди, все-таки рискнул заказать котлет. Купил пиво. Пассажиры автобуса были солидными людьми — завтракали плотно. Водитель нашего автобуса ел без хлеба. Я слышал, что водителей автобусов, которые останавливались в этом месте, кормят даром. Видимо, поэтому шницели в его тарелке были залиты гуляшом.

Я подсел за угловой столик к молодой паре, которая ехала на местах передо мной. Здесь же сидела мая попутчица. Парень с девушкой говорили о пустяках, иногда чмокались в губы, ели салатики и гречневую кашу. Их кофе остывал. Попутчица, смотря на них, улыбалась глазами. Она пила зеленый чай. Надо признаться, эта женщина произвела на меня довольно странное впечатление. Одета чуть броско (на руках было много серебра), лицо славянское, открытое, волосы натурального русого цвета, однако же в ней чувствовалось нечто мифическое. Взглядом и пластикой движений она была похожа на женщин-эльфов из фильма «Властелин колец». Уж не с ней ли я должен встретиться, если верить гаданию? Женщина выпила свой чай и поднялась, чтобы выйти из-за стола. Видимо, заметив мое осторожное внимание, она поправила рукой волосы. Тихонько звякнули браслеты. Женщина обогнула стол и вышла. Смотреть ей вслед я не стал.

Во время пути тоже ничего не произошло. Нам включили фильм «Доказательство жизни», а потом какой-то трогательный французский, который подействовал на меня освежающе, но в сюжете которого я так и не разобрался. На середине фильма моя соседка попросила остановить автобус, достала сверху отороченную бобром сумку и вышла. Никаких указателей или знаков километража я не заметил. Она пошла по еле угадываемой тропинке в сторону высоких елей. Я тут же решил, что, скорее всего, где-то там есть деревня староверов или что-то в этом духе.

Остаток пути мы проехали без происшествий. Наконец стали попадаться сельские домики, коттеджи, потом воинские части, и вот здесь уже запиликали мобильные, все стали сообщать о своем приезде. Вскоре мы плавно катили по Хабаровску. Я набрал номер Краснова. Он ответил, что уже пять минут как на вокзале.

На предпоследней остановке нас встречал розовый и румяный высокий терем железнодорожного вокзала и памятник казаку Ерофею Хабарову (огромный бронзовый бородатый мужик в кольчуге, бесформенной папахе и в шубе на одном плече). Часы на фасаде вокзала показывали три часа пополудни. Выпрыгнув из автобуса, я тут же увидел холеную физиономию Краснова.

На Краснова приятно было смотреть. За время, что мы не виделись, он набрался этого солидного вида, рыжая борода его из юношеского недоразумения превратилась во вполне представительную деталь имиджа, одет он был со вкусом. Щурясь на ярком свете и улыбаясь, мы пожали друг другу руки.

— Ну-ну, говори, как добрался? — сипло спросил Краснов.

— Да как видишь, жив, здоров! — смеясь, ответил я.

— А ты поздоровел!

— Да ты тоже, я смотрю, здоровьем пышешь, вон бороду какую отпустил!

— Ну, бороду мою не трогай, содержать ее еще дороже, чем бриться, так что о больном не надо.

— Долг платежом красен! — сказал я и достал две тысячные купюры.

— Вот за что я тебя уважаю, так за то, что ты всегда помнишь свои долги! — Краснов неторопливо взял у меня деньги и отправил в портмоне. — А погодка-то портится.

— Что ты! Снежок, хорошее дело.

Так, переговариваясь и посмеиваясь, мы пошли к его машине. Из ряда припаркованных автомобилей он попросил угадать, которая его, и я тут же угадал — вишневый новенький джип, чему Краснов слегка удивился.

— Слушай, мы не торопимся? — спросил я, как только мы уселись. Внутри джип казался гораздо представительней, чем снаружи, кресла, стены и двери кожаные, вокруг понатыкана масса звуковых колонок, я увидел небольшой монитор, видимо, телевизора или бортового компьютера, среди десятка кнопок, о назначении которых я даже не догадывался, на панели было приклеено несколько миниатюрных икон. В общем, я чуть-чуть позавидовал.

— Да нет. Там только часам к шести все соберутся.

— Тогда покатай меня, а то давно я здесь не был.

— Отчего же не покатать хорошего человека? — видимо, довольный произведенным на меня впечатлением, рассмеялся Краснов.

Мы поехали по улицам города, Краснов рассказывал о своей работе и о том, как ему повезло с клиентурой, я — о том, как все удачно сложилось перед поездкой. Признаться, я не очень люблю, когда при встрече со старыми знакомыми приходится обсуждать, кто как зарабатывает или тратит деньги, о социальных достижениях. Все это, как правило, замешано на хвастовстве и нисколько не располагает к искренности. Но вот самый дурацкий, подкашивающий меня вопрос: сколько ты сейчас зарабатываешь? Даже если его задает очень хороший товарищ, сразу понимаешь, что от ответа на него зависит, куда поставит тебя этот человек, в какую нишу. Отшутиться, что на хлеб или на хлеб с маслом хватает, — это все же кокетство, и приходится напускать на себя серьезный вид и говорить, что, мол, дал подписку не разглашать служебную информацию. Из-за этого вопроса о деньгах весь разговор, даже если он был по душам, теряет для меня всякую ценность. Поэтому я предпочитаю нейтральные темы или легкую болтовню, лишь бы не быть впутанным во взаимную демонстрацию «павлиньих перьев». Однако если Краснов и хвастался, в этом не было ни капли позерства, делал он это азартно и как бы раскрывая кухню всех злоключений, ведущих к успеху, да и дурных вопросов он не задавал. Мне стало спокойно.

— А знаешь, как я прошлый Новый год справил? — смеясь, спросил Краснов.

— Ну откуда ж мне знать, ангелы ведь передо мной не отчитываются, — пошутил я.

— Ангелы, говоришь, хм. Короче, история та еще… Дашка перед самым Новым годом в Китай улетела, ну там, на неделю позагорать, отдохнуть, от меня в том числе, шубу норковую купить, а я приболел малость, да, знаешь, издергался весь на работе. В Китае там какая-то буря была, самолеты не летали, жена моя в аэропорту на чемоданах, я здесь. В общем, настроения не было совсем, а была какая-то неопределенность — где Новый год-то справить? Власенко в Москве был, туда, сюда приглашали, и везде компании — ну, прямо скажем, лучше одному нажраться и Петросяна, как ты, по телику посмотреть. Все старые или разъехались, или с семьями, в общем, мрак. И знаешь, такая депрессия накатила. Сходил я в баню, купил бутылку «Абсолюта», шампанского, куриц гриль, помню, купил, мандаринов, ага, и значит, успокаиваю себя так, что каждый человек хоть раз в жизни должен встретить Новый год в одиночку, чтобы прочувствовать это самое свое изначальное одиночество. Ну, в общем, до Петросяна я не дотянул, выпил и уснул. Но вот проснулся, как ни странно, такой бодрый и, знаешь, такой деятельный, часов в двенадцать. Побрился и поехал в ресторан. Такси, помню, заказал. Сижу в ресторане, Новый год как-никак, шампанского заказал, салатов каких-то. Во всем зале человек десять таких же лузеров. Смотрю на них, все ковыряются в тарелках, такие помятые, сонные, противно, в общем. И вижу тут — у бара девочка сидит, такая, знаешь, хорошенькая, видно, что не проститутка, и так на меня поглядывает, ну мне приятно… в таком, знаешь, платье — черное, коротенькое. Тут медляк заиграли, она ко мне идет и вся прямо светится… хм. Говорит: «Разрешите пригласить вас на белый танец». Ну я типа — «нет проблем». Танцуем, я ее по спине, по попке глажу, в общем, уже подумывать начал, не повести ли ее домой, но тут какие-то подозрения закрались, что уж слишком она молодо выглядит. Глажу я ее, уже совершенно не стесняясь, и как-то сам уже возбуждаюсь. А она еще без бюстгальтера, ну и так ко мне прижимается, в общем, дает знать, что моя, и вот тут я чувствую, что ее начинает трясти. Думал сначала, ну, возбудилась девушка, ага, потом вижу, она белая вся и собой уже не владеет, и ее прямо-таки натурально держать надо. И тут меня как молнией поразило. «Сколько на игле?» — спрашиваю. Она: «Пять лет». Я ей: «Год рождения?» Это чтоб, значит, в тупик поставить и не дать там насочинять. Она: «Восемьдесят шестой». «О-о…» — думаю. Ну, потом отвел ее к столику, налил ей шампусику, ее колотит, а она смотрит, знаешь, так по-собачьи и говорит: «Дай мне две сотни, я отработаю». А у меня из-за этого взгляда и слов, поверишь, нет, такое скотское возбуждение, как будто она рабыня или самый беспонтовый человек на земле и сделать с ней можно все, что угодно: ведь за дозу она могла прямо там под столом… Или отвести ее в туалет, поставить локтями на смывной бачок и тянуть, пока не надоест. А тело у нее еще такое упругое, еще совсем не испорченное, попка как яблочко, и от этой ломки грудь в декольте поднимается, и соски, видимо, на нервной почве… хм, в общем… Смотрю я на нее, а в глазах у нее такое, что вот все это она уже читает в моих мыслях и ей по барабану, здесь, под столом, или в туалете, или у меня в спальне, или в подъезде соседнего дома, лишь бы немного денег. И такой, понимаешь ли, парадокс, что тем самым она как-то выше меня. Не знаю я, брат, не знаю, как это толком объяснить. И вот что я делаю: я вынимаю портмоне, достаю пять сотен, кладу перед ней и говорю: «Это тебе от Деда Мороза». Она, конечно, деньги в охапку. «Спасибо, — говорит, — отработаю», — и пулей из ресторана. А я посидел пять минут… «Ой, дурак, — думаю, — ой, дурак!» Как ты думаешь, дурак или нет?