Последний поцелуй неба (СИ) - Золотая Аида - Страница 15

— Ребят, я… простите… Я ж не нарочно, я не хотел…

— Да заткнись ты! — рявкнул Закс. — Я из-за тебя, кретина, чуть не пересрал!

Горин молчал. До него, наконец-то, дошло, чем все это могло обернуться.

— Пацаны, только это… — снова заговорил Ольховский. — Бате моему не говорите. Он мне уши оторвет и кожу с задницы ремнем снимет.

Закс дернулся, но промолчал. Кому такое скажешь? Если начнешь, потянется про побег с базы — ну его к черту, такое счастье. Ольховский сел на песке, притянув ноги и опустив голову. С волос, отросших и взъерошенных, стекала вода.

— Я никогда этого не забуду, пацаны, — прошептал он снова. — Клянусь, не забуду.

Горин оживился.

— А давайте поклянемся… ну там, на огне, например. Я читал. Держать ладонь над горящей свечкой и произносить клятву.

— Делать нефиг? — усмехнулся Закс.

— На крови! — обрадовался Ольха. Вскочил на ноги, кинулся по песку к своим брюкам. Достал оттуда перочинный нож и подошел к мальчишкам. Глаза его блестели — черт его разберет: от воды или от торжественности момента. Блестело и лезвие ножа — под солнцем. С ножом определяться не надо. — Клянусь, пацаны! Всегда вместе! До самой смерти! Чего бы отгребать ни пришлось — делим на троих! Клянусь!

— И я клянусь, — подорвался за ним Андрей. — На троих!

— Дебилы, — заржал Закс, вставая следом. — Ну, клянусь, что с вами делать.

Ольховский широко улыбнулся и, решительно закусив нижнюю губу, провел ножом по запястью, надрезая кожу. Шло плохо, но на порезе тут же засочилась кровь. Выдохнув, он протянул нож Андрею.

Горин долго прикладывал лезвие к коже, будто примеряясь. Зажмурив глаза, резко полоснул. И передал эстафету Заксу.

Закс улыбнулся, глядя на окровавленное лезвие. Подумал, что теперь в нем будет кровь обоих товарищей — ему повезло больше. Было больно. Но он внимательно смотрел на то, как режет живую плоть — собственную плоть. И вид выступивших алых капель показался ему даже красивым. Вздрогнул и вернул оружие Ольховскому.

— Доволен? — спросил он.

— Ну здорово же, правда? — Ольховский с восторгом смотрел на друзей. — Навсегда!

Навсегда не получилось. Не срослось с «навсегда».

Виктор докурил сигарету, бросил в урну, сел в авто и поехал домой. Нужно было еще поговорить с Лизой. Два года брака и пять лет отношений давали ему на это право. Нет, не из-за шлюхи. И не из-за Андрея. И не из-за их отцов с их гребанным чугунолитейным производством. Из-за нее и из-за себя.

Он подъехал к дому. Бросил ключи подбежавшему шоферу. Поднялся на крыльцо. Вошел.

Лиза вышла к нему в прихожую и удивленно сказала:

— Неожиданно.

— Как есть, — пожал Закс плечами. Снял пальто. Прошел в гостиную. К бару. В последнее время он пил много и прекрасно понимал это. Алкоголь спасением не был, но казался таковым. В этом он тоже отдавал себе отчет. Сначала он запал на шлюху. Потом забухал. Ему казалось, что от этого он сам пропитывается вонью испражнений, годных для такого ничтожества. А он был ничтожеством. И не имел ни одного человека, которого не заставлял бы стать ничтожеством рядом с собой.

Потянулся за коньяком. Рука замерла. Взял бутылку вина. Плеснул в два бокала — один протянул Лизе. Она забрала у него бокал и присела в кресло. Отпила напиток, едва коснувшись его губами, и сказала:

— Нам надо поговорить, Витя.

— Да, нам надо поговорить, — кивнул он. — Ты в курсе, что Андрей хочет уйти?

— Что? Нет, не в курсе. Когда он говорил о таких вещах? Да он и не обязан. Это его бизнес.

— И мой. Андрей и сотой доли в него не вложил того, что вложил я. А теперь он валит, оставляя меня с неприкрытой задницей.

— Вить, прости, я мало об этом знаю. Я о другом хотела.

— О другом? — его губы скривились в подобии улыбки, закрывающей зубы. Он влил в себя вино и добавил в бокал еще. — Ну давай о другом. Предлагай тему. Или давай я предложу? Как тебе нравится: что нам делать с нашей жизнью?

Лиза улыбнулась.

— Да я, в общем-то, об этом и собиралась, — она сделал глубокий вдох. — У нас ребенок будет.

Глава 10. Профит

— Леша, ты должен мне помочь, — сообщила Анна Алексею Александровичу Власову, сидя перед ним на стуле и просительно заглядывая ему в глаза.

Он потирал виски, в русых волосах которых проступила ранняя седина. И растерянно смотрел на Протасову. Сколько лет они знают друг друга? Странно, что ничего не изменилось. Ей нужна была помощь — он бросался помогать. Она пропадала на годы. Потом появлялась. А он будто того и ждал, чем бы ни занимался. Женился, разводился, карабкался по карьерной лестнице, заводил собаку, ее же, умирающую от рака, усыплял. И синеглазая испуганная девочка, которую однажды он спас, тоже была частью его жизни. Может быть, это было лучшим, что он сделал за свои тридцать с копейками лет.

— Ну, до сессии еще далеко, и справляешься ты обычно самостоятельно, — проговорил он, доставая из верхнего ящика стола аспирин. — Потому смею предположить, что что-то стряслось. Ты себя давно в зеркало видела? Худая, как щепка.

— Неважно! — скривив губы, ответила Анна. — И сессию сдам. Мне нужна реальная помощь. Мне надо чужого ребенка вывезти заграницу.

— Чего? — опешил Власов и выронил упаковку с таблетками на стол. — Сдурела? Нахрена?

Анна подхватила упаковку.

— Заболел? Я не вовремя, наверно.

— Ага, заболел. Но явно не так сильно, как ты. Во что ты уже влипла, Аня?

— Почему влипла? — непонимающе спросила девушка.

— Чужого ребенка? Заграницу? Реально — почему? — Алексей забрал из ее рук упаковку, вытащил пластинку, одну таблетку проглотил, запил водой и пожаловался: — Голова сейчас лопнет. Ладно. Давай по порядку. Что у тебя?

— У меня — чужой ребенок. Отказ матери есть. Отец неизвестен. Имя ей вообще я дала, хорошо тетка из опеки не зануда была. Денег взяла и записала под мою диктовку, — Анна фыркнула. — Но девочке операция нужна. Такие делают только заграницей. Мне нужно ее туда отвезти.

Несколько мгновений Власов озадаченно смотрел на Анну. По взгляду его трудно было что-то прочитать. В этом он за прошедшие десять лет назад изменился. Раньше смотрел открыто, не прятал ничего.

Медленно перевел дыхание, и глаза его потеплели.

— Заграница — понятие растяжимое. Ладно. Что у ребенка?

— Почки, — быстро ответила Анна. — Советуют клинику в Германии и вроде еще есть доктор в Израиле. Я пока не узнавала точно. Что толку, если не увезти. Идиотизм!

— У нас много где идиотизм, — пробормотал себе под нос Власов. — Ладно, я понял. Тебе нафига эта возня?

Она смутилась. Отвела взгляд.

— Не знаю. Надо!

— Надо так надо, — покачал он головой. — От меня что требуется? Помочь с оформлением? Видишь ли… я с опекой дело никогда не имел — у меня несколько другой профиль, как ты могла удостовериться ранее. Как вариант, могу пробить, кто может тебе подсказать, в какие двери стучать. Ты у ребенка в каком качестве намерена оставаться?

Вопрос, который она не раз задавала сама себе уже которую неделю, озвученный Власовым, казался предоставленным последним словом осужденному. Повисла пауза, в течение которой Анне было необходимо решить все до самого конца.

— Я хочу опеку, — заговорила она, и голос ее звучал твердо и уверенно. — Я найду деньги!

— Да я даже не сомневаюсь, что найдешь, — усмехнулся он. — Ладно. Все ясно. Я прозондирую. В универе как дела?

— Нормально. Сессия на носу.

Она подняла на него глаза и улыбнулась. Тогда тоже на носу была сессия. Первая. Ей, студентке юрфака, которая была старше всех в группе, до сих пор казалось странным, что она учится в университете. Когда-то давно она строила планы, куда идти учиться. И придумывала невообразимые варианты, чтобы подразнить маму и отца. Чего только театральный стоил…

Потом все изменилось, и она считала, что учеба — глупая трата денег и времени. И лишь спустя еще несколько лет Анна неожиданно поняла, что юрфак сможет дать ей дополнительные возможности в осуществлении ее мести.