Все рассказы и повести Роберта Шекли в одной книге - Шекли Роберт - Страница 39

Дженкинс вернулся к мечтам и раздумьям. Перебирал в уме образы девушек, к которым бегал на свидания в колледже; потом возвратился в детство, проведенное в Орегоне на отцовском ранчо, где катался на пегом пони.

Мастерс так и не нашел, чем занять разум. Хронометр у него в голове подсказывал, что последний раз он спрашивал время несколько часов назад. Взглянув на собственные часы, он решил, что те попросту вышли из строя, и сильно нахмурился. Не могло же пройти так мало…

— Который час? — спросил он.

— Тринадцать ноль-ноль! — прокричал Барстоу из кормового отсека. Его голос гулким эхом отразился от металлических стен.

— Спасибо, — сказал Мастерс и, помедлив немного, произнес: — Не пойму, что с воздухом.

— С воздухом полный порядок, — ответил Барстоу. — А что?

— Он как будто сгущается. Что, если осколком метеорита пробило баки с дыхательной смесью? Может, включим фонарик и…

— Не включим, — отрезал Дженкинс. — А то батареек до Марса не хватит.

— Бога ж ради, — разозлился Мастерс. — Нам ведь нужно дышать! Вряд ли это неполадки с вытяжкой…

— Заткнись! — оборвал его Дженкинс.

На корабле повисло молчание, и Дженкинс уже начал жалеть, что так грубо ответил Мастерсу. Если срываться на бедном пилоте, то легче не станет. Штурман хотел было извиниться, как вдруг Мастерс сам подал голос.

— Время по-прежнему тринадцать ноль-ноль? — спросил он, подчиняясь сумасшедшему ритму у себя в голове. — У меня, похоже, часы встали.

Никто не ответил, и тогда Мастерс начал насвистывать. Сперва тихонечко, затем громче и громче. И вот уже эхо от его свиста разносилось по всему кораблю, словно пилот был одновременно повсюду.

— Боже, как мне не хватает света, — пожаловался Мастерс несколько часов — или же дней — спустя.

— Ты уже говорил, — заметил Дженкинс.

— Знаю. Однако странная вещь получается: пока свет есть, мы его не ценим, но стоит ему пропасть… — Он помолчал. — Честно признаться, я будто заново родился. Или наоборот, не родился.

Дженкинс улыбнулся.

Мастерс, паря в невесомости, собрался в «поплавок» и зажмурился. Открыл глаза, моргнул. Нет, темнота никуда не делась. В какой-то миг пилот как будто увидел свет, но вскоре понял: это пошаливают уставшие глазные мышцы. Он изо всех сил попытался прогнать мысли о свете, однако ничем иным мозг занять себя не мог.

— Свету бы нам, хоть немножечко, — сказал пилот.

— Ты это уже говорил. Не думай о свете, забудь.

— Порой кажется, что я ослеп, — признался Мастерс. — Скоро там Барстоу пойдет проверять реактор? С ума сойдешь, пока дождешься.

Дженкинс зевнул во весь рот и уже приготовился отойти ко сну, как вдруг услышал странный звук. Через некоторое время он понял, что Мастерс всхлипывает.

Следующая неделя длилась еще дольше. Секунды ползли мучительно медленно, и каждая стремилась растянуться на век.

— Время проверять реактор, — объявил Барстоу ровно в двадцать четыре ноль-ноль.

— Отлично, — обрадовался Дженкинс, выныривая из грез. — Эй, Мастерс, мы идем проверять реактор.

Пилот не ответил.

— Куда он делся? — озадаченно произнес Барстоу.

— Вышел воздухом подышать, — в шутку предположил Дженкинс и захихикал.

Барстоу взглянул на часы: ровно полночь, пора проверять реактор. Время для экипажа «Персефоны» утратило значение, однако бортмеханик приноровился делать все строго по расписанию.

— Я должен проверить реактор, прямо сейчас, — сказал он.

— Ну так пошли, — ответил Дженкинс. — Черт с ним, с Мастерсом. Пускай себе дрыхнет.

Они перелетели в кормовой отсек, к реактору. Включили фонарик, который светил заметно слабее, и проверили показания приборов. Но стоило погасить свет, как проснулся Мастерс.

— Эй! — позвал он. — Время проверять реактор еще не пришло?

— Ты проспал, — ответил Дженкинс.

— Как это? Надо было меня разбудить.

— Так мы и будили. Я звал, Барстоу звал… Правда, Барстоу?

— Все нужно делать по расписанию, — отозвался бортмеханик. И без того методичный, в последние дни он довел свое расписание до полного автоматизма: часы на сон, часы на еду, время на проверку электропроводки, двигателей, запасов еды, кислорода и топлива, крепления баков — все дела он подчинил строгой схеме, которой следовал неуклонно в отчаянной надежде не сойти с ума.

— Так нечестно, — не сдавался Мастерс. — Надо было будить настойчивей.

— Прости, — пустым голосом произнес Дженкинс, лишь бы Мастерс отстал. Хотелось скорее вернуться в мир грез и фантазий.

— Тогда включи свет сейчас, — хрипло потребовал пилот. Его голос эхом разнесся по кораблю.

— Батарейки садятся, — пробормотал Дженкинс, уходя в воспоминания о поездке в Сан-Франциско к тетушке Джейн. Та угощала его печеньками с глазировкой и давала поиграть с красным резиновым мячиком. Гм, а какого цвета была глазурь на печенье — зеленая? желтая?

— Черт вас дери обоих! — вскричал Мастерс. — У меня прав увидеть свет не меньше, чем у вас. Хочу свою порцию света! Барстоу! Слышишь?

— Поговорим, когда у меня начнется перерыв, — бесстрастно ответил бортмеханик. Сейчас, по расписанию, он проверял крепления бака с дыхательной смесью; дальше у него предусмотрен получасовой сон, после него — два часа на проверку заплат в корпусе корабля. Схема — от и до — постоянно, навязчиво маячила у него перед мысленным взором.

— Значит, так? — уточнил Мастерс. — Ладно-ладно…

Правда, никто не обратил на его последнюю фразу внимания: Дженкинс как раз вспомнил, что печеньки были с зеленой глазурью, а Барстоу нашел крепление бака вполне надежным (собственно, как и всегда).

Тем временем внутренний голос стал подсказывать Дженкинсу, что неплохо бы как-то облегчить страдания Мастерса. Но как именно? Что нужно сделать? Штурман не мог себя заставить оторваться от койки. В темноте так спокойно, воспоминания приходят сами собой, поразительно яркие, живые. И чего все суетятся?

Мало-помалу штурман перестал обращать внимание на Мастерса. Единственное — пилот все свистел и свистел. Как если бы кто-то тихо и без продыху бормотал над самым ухом у Дженкинса.

Впрочем, однажды пилот нарушил привычный ход вещей.

— Дженкинс! — заорал он.

— Чего тебе?

— Я подумал и понял: я имею право на пропущенное включение света. Хочу его прямо сейчас.

— И ты все время думал об этом? — сонно переспросил Дженкинс. — Дело было неделю назад!

— Да, думал. Я должен увидеть свет. Немедленно.

— Возьми себя в руки, — ответил Дженкинс, крепко сжимая в руке цилиндр фонарика. — Свет нужен нам, чтобы…

— Отдай фонарик! — завопил Мастерс.

— Не дам!

— Тогда я сам заберу!

Дженкинс вперился в темноту, пытаясь понять, где сейчас Мастерс. По голосу определить положение пилота он не сумел: казалось, его крики доносятся отовсюду.

— Барстоу… — позвал Дженкинс. — На помощь!

— Прости, не могу, — отозвался бортмеханик. Тьма победила его разум, он окончательно к ней приспособился. Проклятое расписание! Барстоу ни за что от него не отступит.

— Припасы, — сказал он. — Их надо проверить.

И он улетел выполнять свой идиотский план.

— Ты где? — позвал Дженкинс. От страха он вспотел и выставил руки вперед в попытке защититься от нападения из темноты.

В этот момент пилот засвистел. Дженкинс завертелся на месте, пытаясь определить, откуда исходит звук. Размахивая руками, сделал обратное сальто… как вдруг его схватили за ногу.

— А ну отпусти! — в ужасе закричал он и ударил Мастерса по руке. Отбиться удалось, но Дженкинс потерял фонарик. Не сумел удержать.

— Доигрался! — задыхаясь, горько произнес штурман. — Фонарик…

Слышно было, как тот маленьким снарядом бьется о стенки, рикошетит, постепенно теряя скорость, от палубы и потолка.

Наконец пропали всякие звуки.

— Где же он? — спросил Мастерс.

— Не знаю, — ответил Дженкинс. — Где угодно. Мы же в полной невесомости, теперь обыскивать придется каждый квадратный сантиметр корабля. А фонарик между тем, наверное, висит у нас перед носом.