Клятва Тояна. Книга 1
(Царская грамота) - Заплавный Сергей Алексеевич - Страница 22

— Алейкум салам, высокомочный Нечай, — с достоинством ответил Тоян. — Дорога кончилась. Мы здоровы. Ты встретил нас у порога, как подобает хорошему хозяину. Мы рады тебе. Пусть и над тобой небо будет высоким!

Пока толмач пересказывал его слова Нечаю, Тоян с интересом разглядывал одного из управителей Сибири. Так вот он каков! Долговяз. Лицом незаметен. Но сила власти способна украсить кого угодно.

Провожая Тояна из Тобольского города к Москве, Василей Тырков наказывал:

— Если веришь мне, верь и кремлевскому дьяку Федорову. Он человек твердословный. Думает думу без шуму, делает дело без спотыку. Где у другого телу простор, у него — душе. До дна человек.

— Что значит до дна? — не понял Тоян.

— Там увидишь…

А с каким почтением отзывался о Федорове обозный голова Иван Поступинский! Непременно добавляя к его имени восклицание «О». «О-Федоров сам наказывал…» или «О-Федорову самому доложу…» Получалось: Офедоровсам. И у казаков одна мечта — на глаза Федорову попасться. Счастливцы, которым на прежних обозах выпало такое, все вернулись с пожалованиями или добрыми словами. А внимание начальных людей уже само по себе много значит.

Расспросив Тояна о дороге, о его беседах с Тобольским воеводою Андреем Голицыным и боярским сыном Василием Тырковым, Федоров заключил первое знакомство такими словами:

— А теперь зову я тебя пожаловать наверх перед очи царевича нашего Федора Борисовича. Хоть и юн наследник, да разумен премного. Возжелал увидеться с тобой, о твоей земле послушать. Вместе будем готовиться к встрече с царем. Не возражаешь, княже Тоян?

Тоян и рассчитывать на такое не смел. Не до него сейчас Москве. Кто он на ее горестном лице? Пылинка, каких много слетелось с разных сторон.

Значит, не пылинка!

— Высока Москва, — стараясь не выдать своего волнения, ответил Тоян. — Я рад приблизиться к ее вершине.

С тем и отправились они в покои Большого царского дворца. Нечай взял с собою верного толмача Тевку Аблина да ближних подьячих Алешку Шапилова с Андрюшкой Ивановым. Авось, управятся за скорописцев. Дело нехитрое. К царской особе любого не позовешь. Тут не столько умелость важна, сколько уверенность, что худого не сделают, чести Казанского приказа не уронят.

На этот раз царевич Федор принял Нечая и его сибирского гостя в палате, сделанной ступенями. Его тронное кресло стояло на самом верху. Ниже, под круглым окнищем из разноцветных стекол, расположился Богдан Сутупов.

«Опять он! — подумал Нечай, подводя Тояна к царевичу. — Частенько стал попадать на дороге. Интересно узнать, каким ветром его сюда надуло? Цареву дьяку при государе быть должно, а не при Федоре Борисовиче. Никак за мной доглядывает? Ну смотри, смотри!»

Обменявшись приветствием с царевичем, Нечай и Тоян отступили назад, к подготовленной для них лавке. Алешка Шапилов и Андрюшка Иванов присоединились к писцам царевича, чей стол поставлен на четвертой ступени. А на третьей остались два немолодых приметных человека. Один в коротком кожаном камзоле — сразу видно, чужестранец. Другой — русиянин с самым что ни на есть грубым простолюдным лицом. Однако же его длинные рассыпчатые волосы скреплены тройной жемчужной ниткой, которую разве что при дворе и увидишь.

«Рисователи карт, — наметанным взглядом определил Нечай. — Эти свое дело с закрытыми глазами исполнят. Умельцы!»

Еще Нечай отметил, что в такой же примерно ступенчатой палате сиживает о делах с думными боярами сам государь. Он им указывает, какие дела и по какому раскладу решать, а они его указы приговаривают. Вот и царевич по примеру отца решил устроить себе ныне малую думу. А чтобы народу побольше было, стряпчих повсюду насадил, постельничих, стремянных и прочих подручников. Одни расселись по-боярски, другие стоят, как дьяки, глаза важно пучат. И смешно, и приятно сие видеть. Учится наследник царем быть. Вот ведь и у Нечая нет опыта в думских посиделках, а надо и ему лицом в грязь не ударить.

— Приступай, дьяк! — разрешил царевич. — С чего учнем?

Нечай сделал знак, и тотчас снялись со своей лавки подьячие Алешка Шапилов и Андрюшка Иванов. С низким поклоном развернули они перед царевичем чертеж реки Томы и Ушай-речки, тот самый, что прислал с отпискою четыре года назад Василей Тырков, но перемалеванный набело для государевых очей.

— Ну-ка, ну-ка… — усаживаясь поудобнее, по-мальчишески переменил ноги царевич. — Посмотрим, что за место, — он с любопытством склонился над листом. — А где же будет река Обь, про которую ты мне вчера говорил?

Нечай сделал новый знак, и Алешка Шапилов приставил к левой стороне еще один чертеж. На нем, будто ветвь, брошенная на бумагу вниз вершиной, топорщилась могучая Обь. Белогорье, о котором вопросил давеча царевич, было означено особо. Под ним — Сургутская крепость, еще ниже, в устье Кети, Нарымский острог, а на самой Кети — Кетский.

— Стало быть, Тома у Оби задняя[47] река?

— Точно так, государь-наследник. Задняя.

— На сем чертеже она повернута в одну с Обью сторону. А как на самом деле?

— Тако ж, государь. До Белогорской волости Обь уклоняется в сторону Москвы, а уж после поворачивает напрямки к Студеному морю. Все прочие задние притоки — хоть бы та же Кеть, к примеру, — идут к ней строго по солнцу. Одна Тома сопутствует…

— Вот видишь, дьяк, — обрадовался царевич, — Я сразу заметил… Не всякая река к Москве уклоняется. Не всякая ей сопутствует, — и спохватился: — А где у тебя Китайское озеро, из коего Обь вытекает?

— Какое озеро? — непонимающе глянул на него Нечай.

— А такое, — царевич нарисовал в воздухе подобие большой круглой бутыли. — Аки у иноземных хорографщиков[48] в ученых книгах начертано.

— Прости, государь, врать не буду. Книги, о которых ты говоришь, мне не ведомы. Китайское озеро тем паче.

— Ну так заведи грамотея. Он тебе все изочтет и растолкует.

«Толково советует, — почтительно подумал Нечай. — Надо бы завести. И впрямь государь! Весь в батюшку».

А вслух сказал:

— Тако-то оно так, да не при чем к Оби Китайское озеро. Оно поди не из книг вытекает.

— Дерзко речешь, дьяк. Не почину, — тень набежала на светлое лицо царевича. — Грех над умственной буквой усмешничать.

— Не по букве говорю, но делу, — заупрямился Нечай.

— А вот мы сей час и проверим, — царевич нетерпеливо махнул рукой. — Петер Петрей де Эрлезунда, подойди!

Торопливо снялся со своей скамьи чужестранец в кожаном камзоле. Отвесив царевичу изысканный поклон, танцующим шагом взошел он к тронному месту и вновь раскланялся.

— Сей муж, — торжествующе объяснил Нечаю царевич, — есть ученый дворянин из королевского города шведов Упсала. Он нас и рассудит… А ну, Петреиш, изглаголь борзо, откуда берется река Обь?

— Sit vena verbo…[49] — высокопарно начал Петрей, но царевич нетерпеливо перебил его:

— Оставь ты свою латынь Бога ради. Ответствуй прямо: откуда?

— Из Китайского озера.

— Чем докажешь?

— «Записью о московских делах» барона австрийского двора Сигизмунда Герберштейна, — весьма бегло заговорил ученый швед. Сразу видно, пообтерся при дворе, выучился складно изъясняться по-русийски. — Сия дебелая книга, — продолжал он, — знаема на весь европейский мир, тиснута в многождых странах по разным языкам. В ней есть ландкарта Сибирской Татарии. В ландкарте той есть Китайское озеро. Китайское озеро дает Обь. Обь столь широка, что одним днем ее едва переедешь. От Китайского озера приходят черные люди, приносят жемчуг и всякие другие товары. Их покупают народы, обитаемые в крепостях Серпонова и Грустины…

— И где же эти крепости стоят? — заинтересовался царевич. — Покажи на плане, явленном дьяком нашим Нечаем Федоровым. Можешь?

— Могу! — Петрей обозрел чертежные листы, потом уверенно ткнул пальцем в низовья Оби. — Тут за царством Тюмень под Лукоморскими горами и будет Серпоновы. А Грустины надо искать на плавежной реке Ташма. Она от Серпонова до Китайского озера где-то тут, — белая рука Петрея с длинными ногтями повисла в нерешительности над листом с Томой и Ушай-реками.