Фалько - Перес-Реверте Артуро - Страница 11

– Мать живет в Альба-де-Тормесе. Вдова депутата-социалиста. Разумеется, она под наблюдением… Брат записался в «Фалангу», но мы думаем – для того только, чтобы снять с себя подозрения.

Арестант по имени Паулино Гомес Сильва ждал их в кабинете с серыми стенами, где были только стол, три стула и портрет каудильо на стене. Начальник оставил их наедине с заключенным и закрыл дверь. Гомес Сильва оказался щуплым и худосочным, с близорукими испуганными глазами на остроскулом лице. На нем был грязный и измятый серый костюм, башмаки без шнурков и рубашка без галстука, сильно залащенная на обшлагах. Все трое уселись, и Фабиан Эстевес без дальних слов достал из кармана пальто сложенный вчетверо план и расстелил его на столе:

– Узнаете?

Арестант взглянул и тотчас вскинул к нему удивленный и недоверчивый взгляд:

– Кто вы такие?

– Это неважно. Отвечайте на вопрос. Узнаете, что тут изображено?

Гомес Сильва растерянно заморгал:

– Ну да, конечно. Это тюрьма в Аликанте.

– Опишите все подробно и обозначьте все на плане.

– Я не вижу без очков. А очки разбились, когда меня задерживали.

– Придвиньтесь поближе. Я вам буду говорить.

Тот послушно и точно начал отвечать на вопросы. Главный вход, задний, расстояния, стены, дворы, галереи, камеры. Он говорил, а руки и небритый подбородок с проступившей седой щетиной у него дрожали. Пальцы с отросшими грязными ногтями подцепили сигарету, предложенную Фалько. И на секунду в его глазах измученного животного мелькнула искорка благодарности.

– Давно не курили? – спросил Фалько.

– Три месяца.

– Тяжко, должно быть.

Гомес Сильва быстро глянул на Эстевеса и потом на дверь.

– Не это здесь самое тяжкое.

Фалангист достал записную книжку в клеенчатой обложке, карандаш и пометил в ней ворота, три корпуса, восемь внутренних двориков, часовня, высота стен. Все записал обстоятельно и аккуратно, убористым бисерным почерком, сделал чертежик. Арестант время от времени с немым вопросом в глазах посматривал на Фалько. Тот протянул ему еще одну сигарету.

– Ну, думаю, достаточно, – сказал Эстевес, пряча записную книжку.

– Я вам не нужен больше?

– Нет.

Фалько и фалангист поднялись. Гомес Сильва остался сидеть, переводя растерянный взгляд с одного на другого.

– Мне как-нибудь зачтется это?

– Непременно, – солгал Фалько.

– Я три месяца ожидаю суда. И каждый день боюсь, что однажды меня вытащат из камеры и я исчезну, как другие.

– Не бойтесь. Ваше дело будет разобрано законным порядком. Мы вам гарантируем.

Арестант ухватился за эту надежду. Или хотел ухватиться. Сигарета дрожала у него в пальцах.

– Я симпатизирую Национальному Движению, поверьте! Я признал свои политические ошибки… Мой брат – активный член «Фаланги»…

Покуда Фабиан Эстевес стучал в дверь, Фалько вывернул весь портсигар в руки Гомесу, и тот взглянул с благодарностью. Начальник тюрьмы проводил их обратно до ворот.

– Тут вот какое дело, – сказал ему фалангист на прощание. – По соображениям государственной важности этого арестанта надо бы на какой-то срок изолировать. Пресечь общение с сокамерниками.

– Постараюсь. Но вы же сами видели, какая тут у нас скученность, а дальше будет только хуже.

– Это приказ руководства «Фаланги» и генштаба каудильо. Необходимо сделать так, чтобы этот заключенный не контактировал с другими. Никто не должен знать, о чем мы тут с ним разговаривали.

Начальник тюрьмы в задумчивости сморщил лоб:

– И на какой же срок?

– Четыре недели – самое малое.

Начальник перевел дух:

– А-а, ну в таком случае сложностей не предвижу! Как раз вчера мне переслали документы. Через три дня суд. Исходя из опыта его предшественников, можно предположить, что…

В машине на обратном пути оба молчали. Не говорили ни о том, какая судьба уготована Паулино Гомесу Сильве, ни о чем другом. Сидя сзади – за рулем был юный и ко всему безразличный солдатик в штатском, – Эстевес листал свою записную книжку, а Фалько смотрел в окно. Вышли на улице Толедо и стали напротив друг друга, глаза в глаза, руки в карманах пальто. В отличие от Фалько, Эстевес был без шляпы. У фалангистов их носить было не принято.

– Когда отправляетесь? – спросил Эстевес.

– Завтра.

– По суше?

– Да.

– Перейти границу – дело опасное.

– Не впервой.

– Да, мне говорили.

Эстевес чуть улыбнулся – и сразу словно помолодел. Улыбка у него была грустная, будто слишком много он видел за краткий срок. Меланхолик какой, подумал Фалько, и все у него на лбу написано – и прошлое, и будущее. Такие долго не живут.

– А что еще вам сказали?

– Достаточно. Как, полагаю, и вам обо мне.

– Всегда хорошо знать, с кем сел играть.

Он полез за портсигаром, но спохватился, что там пусто. Фабиан Эстевес смотрел сквозь него, словно вглядывался в какую-то даль. Накануне адмирал рассказал Фалько, что, когда красным удалось ворваться в северное крыло Алькасара и поднять свой флаг над развалинами, Эстевес был одним из пяти добровольцев, которые с одними пистолетами по приставным лестницам и по веревкам сумели взобраться туда и выбить противника.

– Я говорил вчера вашему шефу, – нарушил молчание Эстевес, – что будете работать с первоклассными бойцами. Надежные, отважные товарищи.

– Другие там не справятся, – согласился Фалько.

– Они понимают, как рискуют. Вы можете полностью доверять людям, о которых я вам говорил, – Хинесу и Каридад Монтеро… Я знаю их лично.

В словах его клокотала – так, что даже голос чуть подрагивал, – вера, не ведающая ни колебаний, ни сомнений. Стиль немного наивный, заключил Фалько, и чуточку старомодный, стиль прямоты и рубашек с вышитыми на рукаве ярмом и стрелами, стиль, пришедший из других времен или оттуда, где членство в «Фаланге» было не способом преуспевать и сводить счеты, но делом тайным, опасным и азартным. Стиль избранных и верующих, «старых борцов», еще не сожранных приспособленцами и негодяями. Старо как мир.

– С вами встретимся на берегу, – сказал Фалько. – Постараюсь, чтобы к моменту вашей высадки все было в порядке.

– Надеюсь.

– Успеем к сроку.

– Надеюсь и на это. – Эстевес посмотрел по сторонам. – Мне здесь не по себе, – и, перехватив взгляд Фалько, сказал с той же грустноватой улыбкой: – Не знаю, поймете ли вы… Я солдат.

Молчание затянулось настолько, что обоим стало неловко. Они по-прежнему стояли напротив друг друга, словно сомневаясь, пора ли прощаться. Когда встретимся в следующий раз, подумал Фалько, будет не до разговоров по душам.

– Желаю удачи, Фабиан.

– И вам.

Они обменялись рукопожатием – и каждый постарался, чтобы оно вышло крепким. Потом Эстевес круто повернулся и двинулся вверх по улице, а Фалько смотрел ему вслед. Руки в карманах длинного темного пальто, голова непокрыта, печаль во всем облике – от фалангиста исходила аура, присущая героям, мученикам и безгрешным палачам. Фалько по опыту знал, что они-то опасней всего.

Таблетка уже начала действовать, унимая головную боль и более того – вселяя какое-то светлое чувство в душу Фалько, заглядевшегося на пейзаж. За Римским мостом Тормес делал изгиб, окрашивая в серебристо-перламутровые тона туманную голубизну неба. На другом берегу под башнями, колокольнями, куполами раскинулась охристо-бурая всегдашняя старая Саламанка, Саламанка университетская и церковная, а в последние несколько месяцев еще и патриотическая, и военная: ее студенты сражаются на фронте, а ее профессора доносят друг на друга. Он издали заметил, как, припарковав открытый двухместный «рено», проходит по мосту к ресторанчику Ческа Прието. Короткая куртка в серо-зеленую клетку на плечах, серый берет, туфли на невысоком каблуке, чуть подкрашенные губы, слегка подведенные брови. Косметики ровно столько, сколько надо. Она шла спокойно и была уверена в себе, в своей красоте, в прочности своего положения. Шла на первое свидание, как идет большинство женщин – больше из любопытства и вызова, чем от желания.