Мастер меча - Чейни Дэвид - Страница 94

• Предыдущая
• 94/105
• Следующая

Йоши глубоко вдохнул и драматически возвысил голос:

– С разрешения Асинадзучи Хайя-Суса-но-во забирает дочь и превращает ее в гребень, который втыкает в свои волосы. Он велит старой паре сварить сакэ восьмикратной крепости и налить его в восемь лоханей, а лохани поставить у восьми калиток-рей в огромном заборе. Змей появляется и выпивает сакэ, пьянеет и ложится, а Хайя-Суса-но-во достает клинок и убивает его. Разрубив тело чудовища, бог находит внутри него огромный меч под названием Кусанаги, покоритель трав, и сообщает о своей находке Аматерасу, богине солнца.

Труппа молчала, потрясенная замыслом Йоши.

Первым заговорил Коэцу.

– Что же будут делать акробаты? – спросил он.

– Вы будете изображать восьмиголовое чудовище Коси, двигаясь вместе, как один человек.

Лицо Коэцу расплылось в лучистой улыбке. Ито вскочил на ноги.

– Блестяще, – сказал он. – Я сразу же начну писать музыку. Я уже слышу рокочущую песню чудовища, которую подхватят басовые барабаны и бива, и противостоящую ей тему Хайя-Суса-но-во, которую поведут флейты.

Йоши сказал:

– Мы должны хорошо поработать, чтобы не ударить в грязь лицом в Киото. Столица открыта нам! Вскоре мы будем играть для императора!

Когда труппа зааплодировала, он мысленно добавил: «А я буду близок к выполнению моей миссии. Кисо заплатит за содеянное!»

Акробаты вошли в Киото за неделю до предусмотренного расписанием открытия. Они развесили на перекрестках афиши с рекламой труппы Оханы и предлагаемой программой работы. Остальные артисты прибыли в столицу под вечер. Накануне спектакля они вошли в город без обычной помпы и разместились в здании театра. Их молчаливое появление в городе вызвало жестокую ссору между Йоши и Оханой.

– Комедианты всегда оповещают о своем прибытии прыжками акробатов. Как иначе люди могут узнать, кто мы такие? – бушевал Охана.

– Охана, это Киото, Наши афиши висят здесь уже неделю. Находясь под гнетом Кисо, столица видела мало развлечений. Горожане ждут нас.

Лицо Йоши не выражало никаких эмоций, но ему стоило огромных усилий подавить раздражение. Глупость и жадность хозяина труппы могли поставить под угрозу планы Йоши. Он спрашивал себя, стоит ли держаться за этого человека? Может быть, ему следует сосредоточить все внимание на Кисо и бросить напыщенного болвана Охану на произвол судьбы? Нет! Он не ссорился с труппой. Актеры его друзья! Йоши должен быть терпеливым.

– Суруга, откуда ты знаешь, что люди ждут нас? Еще не поздно ударить в барабаны! Я заплачу! – Охана захныкал.

– Охана, доверься мне. Твоя клоунада отпугнет публику. Мы должны считаться с эстетическим чувством зрителя, чтобы снискать расположение горожан, а с ним славу и богатство.

– Но давай все-таки пустим по улицам акробатов, чтобы возбудить у людей аппетит!

– Никаких акробатов!

– Отец, Суруга прав. Мы должны доверять ему! Аки влюбилась в свою новую роль и была готова принять все, что предлагал Йоши.

Охана также неплохо смотрелся в своей роли, но его терзало, что с ним обращаются как с простым актеришкой. Он с прискорбием осознавал, что все управление театром перешло в руки Йоши, который использует труппу для достижения своих таинственных целей.

Премьера пьесы «Хайя-Суса-но-во» состоялась на второй вечер новогодних торжеств. Несмотря на холод, театр был полон. Колеблющееся пламя светильников покрывало призрачными тенями черные стропила потолка. Хорошо освещенная дорожка вела из центра зрительного зала прямо на сцену; актеры пользовались этим путем. Музыканты, сидя со скрещенными ногами, наигрывали увертюру перед задником с одинокой сосной. Хор в костюмах и масках выстроился по краям приподнятой деревянной эстрады.

Основная часть публики сидела полукругом под открытым небом. Дворяне и дамы пятого ранга и выше располагались в особой двухэтажной крытой галерее. Шорох зимних халатов и кимоно смешивался с монотонным пением хора:

Так пела одна половина хора, другая повторяла строчку: «О, как я мечтаю о божественном мече» – контрапунктом.

Голоса гулко разносились по всему зданию театра, отраженные акустическими устройствами.

Коэцу пел из-под ханниа, маски демона, изображающей восьмиголового дракона. Охана носил маску старика, а Уме – маску старухи. Остальные актеры наложили на лица сценический грим. Йоши, выступавший в качестве кими, корифея хора, был одет в полное боевое облачение Хайя-Суса-но-во.

Охана дрожал под маской, больше от нервного напряжения, чем от холода. Представление было, по его мнению, обречено на провал. Он привык к шумной, буйно веселящейся толпе, которую акробаты вдохновляли на смех и грубые шутки. Эта публика, сидящая тихо, единственным признаком жизни которой был шелест шелковых одежд, пугала толстяка.

Хайя-Суса-но-во шагнул вперед и стремительным движением выхватил меч. Он топнул правой ногой, наклонил тело, расставив ноги и сжав колени, будто охватив ими крутые бока могучего коня:

Представление началось. Охана затрепетал. О, Будда! Зачем он позволил этому бродяге командовать его труппой! Достичь таких высот и разрушить все в одночасье!

Охана прерывистым голосом бормотал слова текста! Отчаяние, которое он чувствовал, предвидя провал спектакля, придавало облику его героя черты подлинной трагичности.

Когда появились акробаты в образе восьмиголового чудовища, публика затаила дыхание, а когда Хайя-Суса-но-во, продемонстрировав блестящую игру с мечом, наконец отрубил змею голову, тишина взорвалась восторженными аплодисментами.

Маска спасла Охану от принародной потери лица. Он стоял онемевший, разинув рот, не в силах произнести ни слова. Им понравилось! Они рукоплещут! Представление прошло успешно! Театр спасен!

За ужином червь ревности зашевелился в душе главы компании «Дэнгаку». Труппа толпилась вокруг Йоши и Аки, игнорируя Охану. Он пытался скрыть свои чувства, криво улыбаясь, размахивая чашей с сакэ.

– Тост! Я хочу сказать тост! – кричал Охана.

– Тише, все, – сказал Йоши. – Наш директор хочет провозгласить тост.

Кто-то хихикнул. Насмешка не прошла мимо Оханы. Он почувствовал во рту горький привкус желчи.

– Пью за Суругу! Я хорошо обучил его. Он неплохо поработал под моим руководством! – напыщенно произнес толстяк, сильнее, чем когда-либо, напоминая ощипанного петуха.

– Ты обучил его?! – выкрикнул пьяный актер. Йоши жестом утихомирил буяна.

– Сегодня ночь нашего триумфа. Без Оханы не было бы театра. Мы все обязаны ему!

– Тебе, а не Охане! – крикнул один из недавно нанятых музыкантов.

– Хватит, – сказал Йоши. – Я поднимаю тост за директора величайшей актерской труппы десяти провинций. За Охану и его прекрасную дочь, Аки!

Он поднял чашу и выпил. Компания свистела и аплодировала.

Вторую чашу опрокинули за гимнастов, потом пришел черед музыкантов, потом…

Йоши не был приверженцем сакэ, но он из вежливости не мог отказать друзьям. Он пил… и пил.

Боги! Почему так трудно поднимаются веки?

Йоши открыл глаза. Он тупо смотрел на бамбуковую планку, стучавшую по решетке окна. Сквозняк, раскачивающий ставни, принес из соседней комнаты слабый запах зеленого чая. Слуха его коснулись ржание лошадей, скрип повозок, говор людей. Звуки медленно проникали в сознание. Постепенно он сосредоточился.

• Предыдущая
• 94/105
• Следующая