1956. Венгрия глазами очевидца - Байков Владимир Сергеевич - Страница 22

Позже, кажется, в начале февраля 1957 года, состоялась еще одна встреча у Кадара с женщинами. В те дни карательные органы арестовали будапештских писателей — Дьюлу Хаи (Hay Gyula), Золтана Зелка (Zelk Zoltan), Тибора Дери (Deri Tibor) и других литераторов и журналистов. Посадили их за подстрекательские статьи и очерки, призывающие к насилию над коммунистами (а их насчитывалось в стране в канун октябрьских событий около миллиона). Мне показывали газету «Иродалми Уйшаг» (Irodalmi Ujsag — Литературная газета), где через обе полосы простиралась надпись: «Убей коммуниста!»[91] Правда, через несколько лет «писателей-бунтарей» амнистировали.

Во многих странах Европы поднялась буря протестов, связанных с арестом писателей, смысл которой заключался в том, что и при Ракоши, и при Кадаре проводится расправа с инакомыслящей интеллигенцией, с защитниками совести народа.

Объявили, что к Кадару приедет делегация знаменитых деятелей культуры и науки Европы, писателей с мировым именем, чтобы от имени всех культурных людей Европы выразить глубочайшее возмущение по поводу незаконного ареста и лишения свободы известных венгерских писателей.

Когда довольно многочисленная делегация «защитников европейской совести» разместилась за столом одного из помещений Парламентского дворца в окружении столь же многочисленного корпуса журналистов из многих стран Европы, в зал вошли венгерские женщины, одетые в черные траурные одежды. Присутствующие недоуменно смотрели на них, фотографировали. Это были девять вдов с жуткими судьбами. Их мужья погибли от рук оголтелых убийц-уголовников. Эти бандиты, пресловутые «борцы за свободу», на потребу фото- и киножурналистов, под улюлюканье таких же подонков, вырезали сердца у живых еще людей и поднимали их в окровавленных руках над озверевшей, беснующейся толпой.

Кадар вошел на эту необычную встречу, чуть запоздав.

— Мне как должностному лицу, которого критикуют за то, что мы сейчас предадим суду писателей, подстрекавших к убийствам (разве это гуманизм!), говорить, наверное, будет трудно. Советую вам побеседовать с вдовами замученных мужей. Они, наверное, лучше любых судей объяснят, правильно или неправильно мы сделали, что арестовали писателей и журналистов, подстрекавших к убийству. У меня к вам будет только одна просьба: напишите обо всем, что услышите здесь, честно и без утайки.

После этих слов Кадара западных журналистов, слетевшихся на сенсацию, как ветром сдуло, и делегаты от европейской цивилизации остались с глазу на глаз с девятью вдовами.

Запомнилась мне еще одна встреча Яноша Кадара с женщинами в черном — их насчитывалось несколько сотен. Встреча проходила в ходе заседания Национального Собрания, когда вдов, в память о погибших в те страшные октябрьские и ноябрьские дни, награждали от имени народа венгерскими орденами. На этой встрече я не заметил особого ажиотажа у иностранной прессы. Вероятнее всего, к этому времени большинство зарубежных корреспондентов покинули Венгрию, ведь здесь порядок потихоньку налаживался, а на планете было еще немало кровоточащих мест, где можно было в охотку полетать и покаркать по поводу конфликтов.

С 1 по 4 января 1957 года в Будапеште состоялось совещание венгерских, болгарских, румынских, чехословацких и советских руководителей. Они обсудили положение в Венгрии, итоги двух месяцев работы нового правительства Яноша Кадара, разработали программу помощи, которую необходимо оказать стране. В один из январских дней состоялась встреча Хрущева с рабочими крупнейшего в Венгрии Чепельского комбината, который, кстати, с 1950 но 1956 годы носил имя Матьяша Ракоши[92]. Несмотря на то, что Чепель пока оставался одним из незатухающих центров восстания рабочих Будапешта, Хрущев настоял на этой поездке. Он, как известно, был не из трусливых политических деятелей. Оратор он был умелый, говорил просто, доходчиво, владел слушательской аудиторией.

В начале выступления он напомнил собравшимся в одном из огромных цехов завода рабочим, что по происхождению он сам из металлургов, но был и шахтером, и поэтому, приехав в Будапешт, решил поговорить в первую очередь с бастующими рабочими.

— Когда я сюда в гости к вам собрался, — начал Хрущев свой хитрый разговор, — меня пугали, предполагали, что освищут, забросают железками да гайками, потому что вы, пожалуй, один из самых активных отрядов восставшей Венгрии. Не поверил я этому, сказал, что это обман: не могут быть рабочие контрреволюционерами. Вы послушались скрытых под личиной трудяг, но не имеющих к ним никакого отношения, не честных защитников рабочего класса, а вражеских подстрекателей. Подстрекать всегда легче, чем работать. А сделать это было им не очень трудно — жизнь рабочих всегда нелегка, у всех народов и во всех странах. И в тяжелые, скажем прямо, тягостные времена обещаниями сладкой жизни всегда можно увлечь большие массы людей, — продолжил он свой исторический экскурс.

Хрущев вспомнил гражданскую войну в России, на Урале, когда рабочий люд города металлургов Златоуста, под давлением белогвардейских ораторов, наобещавших, что после разгрома большевиков ему раздадут все заводы, все окрестные земли, записался в армию Колчака — адмирала, вешавшего и расстреливавшего трудовых людей. И ведь два полка рабочих-златоустовцев воевали у него вместе с белогвардейскими офицерами. А в результате — разбитая армия Колчака, разбитые полки Златоустовских рабочих, разбитые надежды на «сладкую жизнь».

— Вас, венгерских пролетариев, повели не туда, рабочему классу можно было бы договориться с правительством рабочих, прогнать оттуда бездарных и нечестных людей, доведших страну до ручки, а вас — до нищеты, но не поднимать же на своих венгров оружие, не заниматься же линчеванием профсоюзных и партийных лидеров, вами же избранных рабочих людей. Но и теперь ничего легкого в жизни не ждите, будет трудно, но во главе правительства стоит Янош Кадар, сам из рабочих, он вас в обиду не даст. Помогите ему наладить более счастливую жизнь, чем раньше. Мы же, советские люди, честно признаюсь, в чем-то вас кровно обидели, и мы виноваты в развязывании конфликта, но мы вас и выручим.

Конечно, в выступлении Хрущева были элементы демагогической нечестности: ведь «до ручки» страну довели и по указаниям из Кремля. Но ни ему ли, работавшему на вершине советской власти почти с 30 лет и уцелевшему при Сталине, приспособившемуся чуть ли не к полдюжине других «партийных боссов», не владеть демагогией! Но выступление сработало.

Бастующий Чепель продержался еще несколько дней, а потом на комбинате распустили забастовочный совет, организовали рабочий революционный отряд, сами навели у себя порядок, и цеха Чепеля заработали. Естественно, что не только приезд Хрущева и его речь — ловкая игра под простого рубаху-парня, но и обстановка в стране требовали ликвидации забастовочных настроений.

Такую же хитроумную убедительность и расчетливый психологический подход Хрущев продемонстрировал и в Венгерской академии наук на встрече с интеллигенцией, встречаться с которой ему также не советовало окружение. С ним, кстати, приехала большая группа журналистов — «мозговой трест», пишущий для него речи. Ему рекомендовали встретиться с более нейтральной аудиторией.

— Не будут слушать, демонстративно разойдутся, и антисоветская пресса получит новый материал! — говорили Хрущеву.

Но упрямый и лукавый 60-летний Хрущев настоял на своем и пошел к элитным интеллигентам. И это несмотря на то, что сам имел незаконченное среднее образование, а буржуазной прессой был представлен всему миру как необразованный и некультурный мужик.

— Вот мне тут помощники написали умную речь, чтобы я вам ее зачитал. Не буду я ее читать. Лучше я поговорю с вами начистоту: пожилые академики поймут меня — старика-неуча, а молодые, думаю, поверят. Мы, советские люди, напортачили у вас, в Венгрии, вовремя не разглядели непоправимые глупости Ракоши, который привел Венгрию в тартарары, не ликвидировали вовремя Берию, не остановили организованный им разнузданный террор и преследования невинных людей. Серьезно обидели вас, ставших с 1945 года нашими друзьями. Поэтому ваше возмущение мне понятно, оно справедливо. И у меня оно было бы такое же, будь я на вашем месте.