Катавасия (СИ) - Семёнов Игорь - Страница 14

      За спиной тихо, зло и потерянно пробормотал Валерий:

      - А, может, прыгнем? И катись оно всё... Хуже всё одно жить не будем, - Каурин резко перешёл на крик - Что мы тут-то забыли? Землю - угробили, леса - перевели, зверьё - перебили, перетравили! Люди?! Люди ли? Биороботы с глазами, а в глазах пустота, вакуум! Дети растут - больные, у большинства - психотклонения! А им через лет двадцать хозяевами быть, странами править. Угробят всё, что ещё цело останется! В противогазах ходить?! На таблетки работать?! На машины ваши поганые молиться, без компьютера посрать не сесть?! Не хочу! Молчите?!

      - А вдруг... там ещё хуже?.. Или тоже самое? Или... вообще камнями какими обратимся?.. Ещё страшнее, если там по-людски всё, а нас - не примут. Зачем мы им такие... душою порченные, у себя порядок навести не сумевшие? - прошептал справа Виктор.

      - Ты же лётчиком был! Ты небо видел, землю нашу сверху - какой её сделали! Я ведь шагал туда, я же назад вернулся, такой же! Это же не бегство, не дезертирство. Там же тоже Земля - наша, родная, другая только в чём-то. Мы, может, там только и поймём, что здесь делать надо, как жить надо по-настоящему! - в запале кричал Каурин.

      Двинцов и Дедкин молчали.

      - Эх, вы-ы-ы-ы!.. А-а-а-а..., - Валера потерянно махнул рукой, резко развернулся и быстро, не оглядываясь, зашагал к дому, ссутулившийся, маленький.

      За ним молча двинулись остальные. Проснувшись, перекликались птицы, туман рассеивался, оседая всё ниже и ниже, опадая росинками на траву.

      Вернулись. Молча, как на поминках, позавтракали. Валера пошёл доить корову. Вадим и Дедкин курили. Вышел из конюшни Мишка, неслышно подкрался сзади к Двинцову, балуясь, ухватил мягкими, бархатистыми губами за волосы, потянул осторожно, требуя ласки. Вадим механически гладил конскую шею, морду.

      На душе было хреново: "Ждал, ждал сказки всю жизнь, а появилась она - и угробил её вмиг." Ясно было одно, причём твёрдо: шанс был предоставлен и, скорее всего, единственный, а они его безвозвратно и глупо упустили.

      Валерий разлил молоко щенкам, накрошив в миски хлеба, и, уже успокоившийся, подошёл:

      - У меня тут дед пропал в пятьдесят седьмом. Дом-то старый, с "дореволюции" ещё стоит. Искали долго, не нашли. Решили: или волки задрали, или зеки беглые ухайдакали. А я вот сейчас вот думаю: ушёл он. ТУДА ушёл... Может, до сих пор жив ещё... А я всё равно уйду. Сегодня не вышло - вместе с вами хотел... Ладно... Один уйду, через год, десять - всё равно. Не мой это мир, не для него я родился. Мы, может, все из того вышли, да только позабыли о том, напрочь всё позабыли. Душа туда тянется, как к родному чему-то. Может, кровь кличет. А-а... Пошли, мужики, дрова поколем.

      Втроём быстро навалили изрядных размеров поленицу возле бани, сполоснулись в Листвянке. Вскоре стали собираться в дорогу. Возвращались будни, унылые реалистичностью своей.

      Ловари - одна из этнических групп цыган, отличающаяся внешним видом и рядом обычаев. Как раз именно их, пристающих к прохожим на улицах и площадях, мы чаще всего встречаем.

      СВД - снайперская винтовка системы Драгунова

  Глава 3

      Этим утром в понедельник, как обычно, Вадим проснулся от громкого "мыра" над ухом. Кошка по имени "Чижик", удобно устроившись на подушке над головой Двинцова, старательно, по всем правилам, массировала Вадимову голову, то поглаживая мягкими лапками, то почёсывая когтями кожу, то на мгновение запуская точечным уколом когти в голову и тут же втягивая их обратно, умиротворяюще при этом мурлыча. Слева, головой на подушке, вытянувшись вдоль дивана, смотрел на Двинцова, приоткрыв один глаз, Пух - помесь русского спаниеля и эрдельтерьера, маленькое, холерическое, абсолютно бесстрашное, но, тем не менее, очень разумное существо. Подошёл Фома, фыркнул, проворчал что-то вроде "Пора вставать, пошли на улицу!", в подкрепление своего ворчания шмякнул Вадима лапой по носу.

      Вадим встал с постели, согнал на пол Пуха, по давней дурацкой привычке пошёл натощак курить на кухню, затем отправился умываться. На часах было половина шестого. Галина ещё спала на кровати во второй комнате. Будить её в эти часы отважился бы только человек, желающий познакомиться с разъярённой пантерой и услышать вдобавок о себе много нового и не совсем лестного.

      На крыше холодильника, у самой кромке сидел таракан средних размеров. Он приседал, выпрямлялся, временами чуть-чуть пятился, затем вновь приближался к краю. При этом отчаянно пытался распустить свои крылья, явно пытаясь взлететь. И было ему, в общем-то наплевать на то, что крылья у его предков, в отличие от заокеанских собратьев, атрофировались ещё в незапамятные времена, чуть ли не при динозаврах. Ему хотелось лететь, и всё! Тараканьему Икару наплевать было даже на то, что подошёл злейший враг его - человек, склонился и смотрит, усмехаясь, наплевать на то, что его вот-вот могут раздавить. Мечта о полёте буквально застила глаза. Даже когда Вадим лениво махнул ладонью перед тараканьей мордой, реакции не последовало. Таракан упорно продолжал попытки распустить жёсткие надкрылья с перламутровым отливом, злился, психовал, подпрыгивал на месте. Вообще-то, данных насекомых Двинцов, мягко говоря, недолюбливал и уничтожал при каждом удобном случае, не считая регулярных химических атак, проводимых Галиной и жильцами соседних квартир. Тараканы затихали на какое-то время, затем разводились вновь, благо люмпенов-таракановодов в доме хватало. Но этого убивать как-то не хотелось, уж больно он был осмысленный, что ли. У него имелась Мечта. А после такого таракан уже просто насекомым не воспринимался. Потому Вадим, прикуривая, добродушно и вполне искренне буркнул: "Давай-давай, может, и полетишь," - и отошёл в сторону.

      Со времени странной поездки на кауринскую заимку прошло уже больше двух лет. Валера к тому времени с завода уволился, почти окончательно переселился в лес. Дедкин ушёл из агентства, какое-то время проработал в фирме у Борисова (которого с завода всё-таки "ушли", он, впрочем, быстро организовал своё производство, переманил туда инженеров и часть рабочих, клепал аналогичные аппараты и не бедствовал), некоторое время носился с идеей организации в Екатеринбурге собачьих бегов, затем вновь подался в сферу охранного бизнеса, изредка по выходным навещая Каурина. Сам Вадим, разбежавшись с Нежиным в разные стороны, успел попробовать свои силы в издательском деле. Правда Генеральный директор журнала оказалась алкоголиком, систематически уходящим в запой, причём в паре с редактором, снимая предварительно со счета деньги, полученные от рекламодателей. Выпустить успели только один номер отвратительного качества. Народ через пару месяцев разбежался. Коммерческий директор - Дима Носик вместе со своей женой Леной заупрямились, зациклившись на идее журнала, попытались сначала бороться с боссшей, потом, плюнув, зарегистрировали собственный журнал того же направления и потихоньку, перебиваясь с хлеба на воду, стали выползать на рынок, отбив у своего бывшего работодателя почти всех постоянных рекламодателей и партнеров. После ухода из журнала Вадим недолго просидел в одной из коммерческих фирм, переругался с руководством, поголовно, по мнению Двинцова, больным шпиономанией. И снова подался в уже привычную заводскую среду, устроившись на один изекатеринбуржских заводов начальником юридического отдела. Атмосфера на заводе была обычной для большинства бывших оборонщиков, пытающихся выплыть за счет кредитов, сдачи в аренду большинства своих помещений, выпуска товаров народного потребления (конверсия, однако!) и создания множества различных предприятий. Вся жизнь продолжалась по инерции. По инерции шла работа, по инерции - быт. Изредка и обоюдно скучно встречался с одногруппниками по институту. С Кауриным больше не виделся, в гости к нему не ездил, дабы не травить душу. Выпивка, причём в любой компании, давно уже не привлекала. Любовь, ярко вспыхнув на последнем курсе института, доведшая Двинцова до исступления, выплеснувшись несколькими десятками стихотворений, до обидного глупо сгорела, оставшись болезненной точкой в памяти. Временами вспоминались, как самые прекрасные мгновения жизни, и единственный набег в тихое кафе, и совместная поездка на неделю в Архангельск, и боль прощального вечера с надеждой, что расстаются не навсегда, и пребывание на грани помешательства вечером после отлета Лики, когда в каждой встречной женщине мерещилась она, и глупая по-детски обида на отсутствие ответов на письма, и последующее желание поскорее забыть, если не забыть, так сжечь за собой мосты, повлекшее идиотски поспешный брак, и полученное запоздалое нежное письмо, так и оставшееся без ответа, письмо, при взгляде на которое, кажется, что-то оборвалось в груди одновременно со страшной мыслью: "Поздно". В браке что есть силы пытался заставить себя полюбить жену, в огромнейшей мере того заслуживающую, обманывал самого себя. Она, по всей видимости, сразу почувствовала "что-то не то", поэтому и была категорически против брака с Вадимом с самого начала. И только феноменальное таранное упрямство Двинцова дотащило их с Галиной до дверей ЗАГСа. Семья, так толком и не сложившись, развалилась через полгода. Брак остался зарегистрированным, так как бумажка для обоих ровным счетом ничего не значила. Жить по инерции продолжали в одной квартире, превратив её в подобие общежития. Друг другу практически не мешали, оба пока и не помышляя о создании новых семей, поставив крест на такой возможности. Детей, к счастью, завести не успели, так что травмировать разрывом, кроме самих себя, было некого. Временами даже дружески общались, обсуждая интересные обоим темы. Заведённых животных считали общими. Оставшееся совместным хозяйство свелось к поочерёдному приготовлению полуфабрикатных ужинов с раздельным употреблением последних.