Катавасия (СИ) - Семёнов Игорь - Страница 29

      - Да будет бытие его к радости всего сущего, Родом сотворённого!

      - Слава! - в последний раз отозвалось по поляне.

      Выкатили поближе бочонки с пивом, нанесли закусок, завели хоровод. Весело звенели песни. Двинцов пил, ел, веселился со всеми, пытался подпевать, неумело вступал в пляску.

      День миновал свою середину. К Двинцову подошёл Семён, напомнил, что пора прощаться. Настроение сразу испортилось. Уходить не хотелось. Принесли туго набитый мешок-заплечник.

      Вадим в расстройстве даже не поинтересовался, что ему уложили. Дубок принёс плащ, тонко выделанный из львиной шкуры (и как успели только!). Ратибор и Здравко обрядили Вадима в тонкую ажурную кольчугу, тугой перчаткой облегшую тело поверх дарёного же поддоспешника из толстой кожи (которые, впрочем, Вадим, примерив, стащил, аккуратно свернув - не грести же в этом!), вручили шишак с навеской-бармицей, боевые шипастые перчатки, нож, меч длиной в полтора локтя. Ратибор спросил необидно:

      - Управишься с мечом?

      - Фехтованием когда-то занимался, так дело схожее, приноровлюсь как-нибудь.

      - Ч-е-е-м?

      - Бой на шпагах. Ну, это вроде меча, только тонкие и лёгкие.

      - Ну ладно, авось, управишься. Эх, времени нет, а то б я из тебя воина за седьмицу сделал! Теперь не я - жизнь делать станет. Ну, прощай, зла не держи, пойду я, ждать не буду.

      Пожали руки, расстались. Ратибор, уходя, обернулся:

      - Вадим! Ты помни нас, может и встретимся где. Смотри только: с нечистью поведёшься - из-под земли достану, из пекла выну и ноги поотрываю!

      Провожали Вадима дед Семён, Здравко с Малушей, вездесущая Златка. Вышли на берег Днери. Здравко откуда-то из камышей вытянул лодку-однодревку, пару вёсел, побросал в неё Двинцовские пожитки.

      Семён по-стариковски многословно инструктировал:

      - Коня не даём, и мало их у нас, и не с твоим уменьем по лесам шастать, да и водою к людям выйдешь скорее. Греби вниз по течению, а устанешь, так река сама понесёт. На ночь только приставай, лодку на берег вытягивай, чтоб не унесло. Как ночевать станешь, хлебца маленько в воду брось, водяного задобрить, скажи громко: "Принимайте гостя! Тогда и ложись смело, тронуть не должны. А наткнёшся на кого, не теряйся, главное - не беги, спины не открывай, авось и отобьёшься. К заболоченным местам не вставай, на упырей нарваться можно. Дён через пять, если от зари и до зорьки плыть станешь, на град выйдешь, Зовётся Ростиславлем. Люди там нашего языка живут. Пристанешь, обживёшься, там и смекнёшь, как дальше жить будешь. Ты, главное, грамоте выучись. Это ж тебя каждая ворона засмеёт, неграмотного. Не бывало ещё такого, чтоб кто из славов читать-писать не мог. Крест свой носи, пока не разобрался, только лишним людям не показывай: не каждый поймёт правильно, того гляди, за чернушника примут, доказывай потом. Ну всё, бывай, сынок!

      Напоследок все обнялись, прощаясь. Златка подошла последней, протянула резной оберег на кожаном шнурке: солнечное колесо Рода с лучами-спицами, загнутыми посолонь:

      - На вот, мой надень. Коли не веришь пока, так на память о нас носи. Под рубаху-то не прячь, вот так, теперь правильно. Весточки о себе передавай, коли по пути берегинь встретишь.

      Златка вдруг хлюпнула носом, приподнявшись на цыпочки, чмокнула Двинцова в щёку, отошла.

      Вадим запрыгнул в лодку, взялся за вёсла. Следом забрались Пух с Фомой, расселись. Здравко, зайдя в воду, с силой толкнул лодку. Помахали друг другу руками. Вскоре лодка скрылась за прибрежными камышами, Двинцов выгребал на стремнину.

      Провожающие еще некоторое время стояли на берегу. Семён вздохнул:

      - Пропадёт парень!

      - Авось сдюжит! - возразил Здравко.

      - Каркаете, каркаете, ничо с ним не сделается! - запальчиво, со слезой в голосе возразила Златка.

      С ней быстро согласились, развернулись, и пошли по домам. С вечера была очередь Здравко заступать в дозор, обходить берег Днери. Семён погрузился в предстоящие заботы по подготовке Златки к принятию памяти о прошлом её существовании. "Как она, непоседа такая впечатлительная, прошлый груз тяжкий примет? Ох, нелегко успокоить будет!" - думал старик.

Глава 9

      Во дворе загорланил петух. Берёзка, поморщившись, перевернулась на левый бок, натянув покрывало на голову. Просыпаться не хотелось, тем более, что ей только что снилась милая бабушка Соболиха.

      Во сне всё шло по-прежнему: бабушка (по годам-то она Берёзке и в прабабки годилась - целых пятьдесят вёсен минуло!), моложавая, стройная, никто и тридцати не давал, весело напевая, перебирала разложенные на столе пучки сушеных трав, попутно рассказывая внучке:

      - Всякую траву в свой срок брать надо, чтоб она силу настоящую имела, да на всякую траву да всякий раз слова особые говорить-приговаривать надобно: одни поёшь, когда траву берёшь, другие говоришь, как варить станешь, а уж когда кого пользовать начнёшь - тут и третьи слова пришёптывать будешь. Тогда-то и толк будет, и прок, и людям в радость. И ещё: каждая трава, каждое деревце свой нрав имеют, а пращуры их - судьбу свою особую. Вот ёлка, к примеру: и красива навроде, а зайди в ельник - и на душе смурно станет, и бежать оттуда хочется. Злое это дерево. Потому и не ставят дома из елового бревна, и щепки в доме еловой быть не должно: не будет тогда в доме ни счастья, ни здоровья. И про осину всё это тоже сказать можно. Однако то, да не совсем. Палки осиновой нечисть боится, а на которых из них осина и погибельно действует. А коли осина на перепутье трёх дорог выросла да и засохла - злее дерева не сыщешь. Под таким и заночевать - упаси боги. Одной щепицей с такого дерева , меж брёвен воткнув, стену разворотить можно. А вот кора ольховая почему багряна? Позавидовал когда-то Чернобог Роду, сам творцом живого стать решил. Вылепил он из глины волка, пострашней сделать старался. Да только оживить не смог, нет у него силы, как и не было никогда. Род, врагу на посрамление, душу живую в волка вдохнул. Бросился волк тогда на Чернобога. Испугался тот, к ольхе спасаться побежал, приняла она его к себе, влез враг уж было, да изловчился волк, хватил зубами за ногу, да и откусил врагу пятку. Пролилась кровь вражья на ольховую кору, с той поры ольха и багряна, а волк - из первых Чернобоговых супротивников. И псы наши, от волка-прародителя род свой ведущие - тоже. Кровь вражью раз на зуб попробовав, издали ныне нечисть чуют. И до нынешней поры - где осины стоит, там и нечисть вьётся. Потому в грозу и нельзя под осину вставать - боги, врага видя, молнии туда мечут. Однако же и от осины толк быть может. Лучше нет, как нечисть на осиновых дровах сжечь! Слыхала я даже от старых людей, что Бабу-Ягу пересилить можно, только осиновыми корнями придавив. Ну, внученька, это более богатырям знать надобно. А вот это ты запомни: змею убитую - на осине весит надо, иначе оживёт она и человека укусит. Тоже, если и укусила кого змея, так, кровь из ранки отсосав, молви затем заговор над осиновой корой, а потом той корой место укушенное и потри. А буде кто болеет тяжко и давно, так посади его на осиновый пень и пусть сам он скажет: "Осина, осина, прими мою трясину, дай мне леготу!". Дитя малое не спит - опять из осины зыбку сделать (толечко в избу не вносить), да положить младенца на малое время... А то ещё липа - навроде и доброе дерево, оно ведь человека и обует, а то и - оденет. А сруби её - отомстит: обязательно тот человек в лесу заплутает! Да и любая трава, не то - дерево - живые, и боль чуют, и ласку. Потому, срывая траву, поклонись ей низенько, да попроси прощенья, да расскажи о нужде своей, объясни, что не пустой забавы ради губишь, а миру на пользу. И поймет тогда трава тебя, и простит, и, пред смертью своей, силой могучей из земли сырой нальётся, чтоб долю свою, Родом, заповеданную, по полной исполнить. А лучше, так положи пред тем у травки той или дерева кусочек хлебушка, чтоб выбежала древесная душа полакомиться, да и отлетела без мук и боли... А жаер возьми - травка простая, болотная. Кинь корешок её в мису с водой нездоровой, и вычистит жаер водицу...