Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна - Страница 3

Неотрывно смотрю на пламя свечи, зубы стучат о глиняную чашку. Мятно-малиновый запах отвара ничуть не успокаивает, руки и ноги до сих пор холодные, овечье одеяло давит на плечи. Рядом тихо вздыхают старые служанки, в комнату которых меня подселили на эту ночь. Даже здесь слышно, как Октазия кричит на Иду. Именно из-за Иды ставни не были закрыты. Сторожу тоже перепадёт. Всем, наверное. Единственное, чего нельзя сделать — рассказать о происшествии страже. Я в который раз говорю себе, что это умолчание объясняется нежеланием Октазии пятнать свою репутацию (она уже сказала, что меня пытался убить один из моих любовников, узнав, что я спуталась с кем-то ещё), а не тем, что она защищала нападавшего. Теперь, чуть успокоившись, я не уверена, что нападал Вездерук. Надеюсь, это был не он, а какой-нибудь сумасшедший, грабитель или попутавший дом убийца, не зря же нападавший сказал «Хватит», хотя я ничего не делала. Но если ко мне влез Вездерук — он совсем рехнулся, и это страшно. — Кто тебя может так ненавидеть, деточка? — шелестит старая женщина на соседней койке. — Н-не знаю, — сипло отзываюсь я. Какой смысл посвящать её в ссору с Вездеруком? Она не сможет меня защитить, только пострадает за сплетничество, если распустит об этом язык, и Октазия её услышит. Тогда мне тоже влетит. — Но это точно не мой любовник, — поясняю я, и внутри разгорается гнев на то, как громко Октазия высказала своё обвинение. — У меня нет любовников. — С такой-то внешностью? — хмыкает старушка с другой койки. — Ох, девка, ты поспешай, наш бабий век короток. Сейчас тебе стоит только поманить, и любой твоим будет, пользуйся, глядишь, и выкупишься быстрее. А то потом захочется, да поздно. — Глупости, — бормочу я в чашку. Но старушка посмеивается: — Эх, мне бы твои годы. Внутри бушует раздражение: они сговорились, да? Почему едва я здесь появилась, мне постоянно советуют кого-нибудь соблазнить, чтобы заработать на этом? К щекам приливает румянец, глаза жжёт, и наконец появляются слёзы. Пережитый ужас наваливается на меня с неистовой силой. Рука дрожит, я едва успеваю поставить чашку на пол, когда меня начинает трясти от подступающих рыданий. Закусив губу, я утыкаюсь в подушку и давлю в себе крик и слёзы. Я должна быть сильной, я должна пережить это всё и вернуться домой, к своей нормальной жизни. Всё, что происходит здесь — временно, это просто дурной сон. Как всегда, эти увещевания немного успокаивают, рыдания замирают, но остаются в груди тяжестью, словно боги положили на моё сердце камень. — И чего разревелась, дурёха, — бормочет старуха, предлагавшая мне пользоваться моментом. — Сама ты дурёха: девочка ещё не созрела, — отзывается другая и гладит меня по спине. — По виду этого не скажешь: в самом соку девка. — Не обижайся на неё, она не со зла, — она продолжает вяло меня поглаживать. — Но тебе надо подумать о том, чтобы быстрее расплатиться. Скоро вернётся молодой господин, и коли положит на тебя глаз — не отвертишься. С чего бы вдруг сыну Октазии — Марсесу — меня желать? Можно подумать, у нас мало смазливых девушек, и многие из них, как и я, долговые рабыни. Хочется верить, что меня он не тронет, ведь даже ради скорейшего освобождения торговать собой я не стану.

Нападение психа с ножом для Октазии, конечно же, не повод освободить меня от работы или хотя бы уменьшить число обязанностей. Наоборот, она нагрузила меня больше обычного, будто я виновата в том, что ей пришлось ночью вставать. С тяжёлой головой и странно одеревенелыми мышцами я подметаю, мою, стираю, снова мою пол у двери после гостей, готовящих хозяек к балу (последние примерки, ювелир, учителя манер и танцев, цветочница, каретник). Бесконечная череда дел, перемежаемая короткими трапезами. И как выкроить время, чтобы переговорить со знакомыми из города? Как набраться смелости выйти за ворота? Я и на задний-то двор выхожу с замиранием сердца. Над столицей сгущаются сумерки. Обычно я успеваю закончить дела раньше, чем зажигают дополнительные светильники, но сегодня комнату для гостей додраиваю, когда работают только личные слуги Октазии и близняшек, дежурный по дому и сторожа. Одной в комнате неуютно, я поминутно оглядываюсь то на окна, хотя ставни заперты, то на задвижку двери. — Дух дома, помоги, — без особой надежды шепчу я: духи похожи на хозяев домов, а значит, помощи не видать, как своих ушей. И снова думаю, как избавиться от обязанности прислуживать во дворце. Конечно, там я буду ограждена от Вездерука (если он вдруг туда не наймётся), но дома я была бы в ещё большей безопасности. Я просто обязана с кем-нибудь договориться на обмен. Даже если ради этого придётся отдать гроши, что я накопила Фриде на подарок. Но как выйти из дома и избежать неприятностей? Сейчас поздний вечер, и хотя я собираюсь пройтись по благополучным районам, нельзя отрицать, что одинокой девушке нечего делать на улице города после заката. Вот если бы я была старушкой… Внезапная идея пронзает меня так сильно, что я перестаю выгребать пыль из-под кровати: я ведь могу переодеться. Взять вещи у какой-нибудь старой служанки, спрятать волосы, наклониться пониже — кому нужна бабка? Задумка настолько меня воодушевляет, что я в считанные минуты заканчиваю уборку и мчусь в комнату, куда меня определили после нападения. Вездерук не помешает мне выйти в город!

ГЛАВА 3. Встречи в городе «Что, вся столица решила обслуживать бал?» — после седьмого отказа меня потихоньку охватывает ужас, я ухожу всё дальше от дома в надежде, что следующая моя знакомая здорова, свободна на этот день и ещё не подписалась на работу во дворце. На небе разгорается луна, споря со светом всё более редких фонарей. Дома в респектабельном районе построены из привозного светлого камня, но на улицах, на которые я ступаю теперь, стены домов всё темнее, пятачки садов всё меньше. Патрульные тоже встречаются реже. Я оглядываюсь по сторонам: старик тянет тележку, две служанки идут, тесно прижавшись друг к другу, тихо бряцают оружием три стражника. Опомнившись, я слегка пригибаю спину и продолжаю изображать старушку. Всё спокойно, но не могу отделаться от ощущения, что на меня смотрят. «Это просто страх, — уверяю я себя. — Не выдумывай». На углу впереди масляно блестят листья апельсинового дерева в саду купеческого двухэтажного дома. «Только бы Лива согласилась», — я прибавляю шаг и сворачиваю в переулок. Мне не раз доводилось по поручению Октазии приходить сюда. Встав на выступ в стене возле калитки, я поднимаюсь на цыпочки, просовываю руку в щель между створкой и балкой, но тяну не вниз, а вверх, нащупываю рычаг. Замок щёлкает, и я торопливо вхожу в сад. Тихо забрехала собака. Сердце бьётся всё сильнее: «Только бы Лива со мной поменялась». Лёгкая запущенность залитого лунным светом сада напоминает о доме, и я как никогда сильно мечтаю на выходные вернуться домой, посмотреть, как выглядит мой дом и мой сад, обнять маму с папой, Фриду, послушать о её будущем муже… — Кто? — окрикивает сторож. — Это Мун из дома Октазии. Я к Ливе. — Лива уже во дворец отправилась, она там прислуживает нынче. — О… — Внутри всё сжимается. — Простите за беспокойство. Под вялое тявканье собак и ворчание сторожа выхожу в переулок. И Лива тоже не подменит… Ночной воздух холодит кожу, ветер с пролива несёт запах морской воды. — Что же делать? — бормочу я. У меня есть ещё знакомые, но живут они дальше, на границе со старым городом, а там не самые спокойные места. И идти далеко, а меня, несмотря на переживания, одолевала накопившаяся усталость, и мышцы ныли. Калитка приоткрывается, и сторож высовывает бородатое лицо: — Ты чего тут? — Думаю, — понуро объясняю я. — Об чём? — Нужно найти, кто бы согласился подменить меня на императорском балу. Я готова приплатить сверх того, что дают они. — О как, — сторож чешет макушку. — А чего так? — У сестры свадьба будет. Хочу съездить, да вот хозяйка… — Погоди, щаз спрошу, — сторож прикрывает за собой дверь. Сердце бешено колотится в приступе надежды: вдруг, вдруг… Хочется сжимать кулаки, но я заставляю себя скрестить пальцы на удачу и, глядя на луну, мысленно умоляю её помочь мне. Время тянется мучительно долго. Надежда охватывает меня, греет изнутри, я уже представляю себя, идущую по дорожке к дому, и как Фрида бросается мне на шею… Калитка открывается. — Нет, никто не согласился, — вздыхает сторож. У меня внутри холодеет. А он добавляет виновато: — Прости, что обнадёжил. — Ничего, — голос дрожит, сердце разрывается. — Спасибо, что попытались. Не думая ни о чём, кроме тепла, согревшего меня при мысли о семье, я отправляюсь дальше.