Русская фантастика – 2017. Том 2 (сборник) - Гелприн Майкл - Страница 15

От каждого!!!

Могла ли Россия какое-то время идти по пути, к примеру, Китая? У нас, конечно, нет полутора миллиардов трудолюбивых китайцев, воспитанных в духе конфуцианства. Так уж получилось, что у нас нет должного уважения к старшим и, увы, нет столь необходимого нам почтения к предшествующим поколениям, создавшим нашу цивилизацию.

Но спасибо предкам: они собрали из лоскутов самую большую в мире страну, с ее неисчерпаемыми ресурсами. Нам надо лишь с умом пользоваться тем, что оставили нам в наследство наши предшественники.

К счастью, у нас нет крайнего индивидуализма, свойственного жителям Запада. Мы – мост между ним и Востоком. И это всегда поддерживало во мне веру в немалую роль России в истории.

– Скорее всего, причина – в родовой травме, – сказал врач, осмотрев меня, пятилетнего. – И, к сожалению, с годами миопатия будет лишь прогрессировать. Атрофия мышц ног, затем рук. Ну, вы понимаете…

В начале своей жизни я не только ходил, но и бегал. Я этого не помню, но мама говорила. И еще мама старалась убедить меня, что со временем прогресс науки позволит мне встать на ноги. Так что первый импульс к идее машины времени дала именно она.

Сама того не желая.

А потом пропал отец. Мама говорила, что он мог погибнуть во время войны в Югославии или в Ливии (это когда наши спасали Каддафи). Но я ей не верил. Впрочем, отца я не осуждаю. Заботиться о больном ребенке так, как заботится о нем мать, не каждый мужик сможет.

Мне, как инвалиду, делали скидку, и я мог вообще не вылазить из Сети. Для этого маме пришлось побегать по разным инстанциям. Она всячески пыталась вселить в меня веру, что со временем все станет лучше, рассказывала о Николае Островском и Алане Маршалле, книгу которого «Я умею прыгать через лужи» читала мне, когда я еще сам не умел читать. В детстве я перечитывал эту книгу, когда бывало особенно тяжко. Но позднее меня особенно заинтересовала судьба Стивена Хокинга.

Может быть, потому, что он был ученым?

Нет худа без добра: пока сверстники играли в футбол и маялись прочей дурью, я сутками сидел у компьютера. К счастью, я вовремя осознал пагубность виртуальных игр, хотя именно они создавали иллюзию того, что я двигаюсь, бегаю и сражаюсь.

Но я хотел «прыгать через лужи» в мире реальном.

Меня грела мысль о том, что многие инвалиды, наперекор своим невзгодам, добились неизмеримо большего, чем их розовощекие мускулистые современники. К примеру, Циолковский, который из-за глухоты не мог учиться в нормальной школе. Или Александр Беляев, годами прикованный к постели. Я уже не говорю об Иване Ефремове, который начал писать свои рассказы во время приступа загадочной болезни. Да и свои романы о космическом будущем человечества он написал в периоды обострения этой болезни.

…Переход прошел штатно. Я находился на глубине двадцати метров, под дюнами Финского залива. То есть шесть этажей песка и глины давили на хронокапсулу, но я об этом не думал. Конечно, я волновался – не хотелось завалить дело на финальном этапе. Ведь это был многолетний труд тысяч людей. Которые, правда, не подозревали, на кого они работают.

Теперь я пребывал в давно забытом состоянии. Это просто непередаваемо, ощущать, что от тебя отключились тысячи серверов с миллиардами терабайт информации. Странно было осознавать, что теперь от плавного течения мыслей тебя не отвлекут никакие сообщения, вызовы или звонки. Наконец-то я остался наедине с собой. Компьютеры во мне – не в счет. Это капля в море по сравнению с тем, что было.

Мысленно пробежал по базам данных. Блоки хроноскачков, телепортации и невидимости были в норме. Знания по эпохе, в которую попал, всплывали мгновенно. На английском, французском и немецком я теперь мог говорить на уровне образованного гражданина Российской империи конца девятнадцатого века. При необходимости мог изъясняться на испанском, итальянском, грузинском и других языках. Просто надо было активировать соответствующие блоки.

Невидимый дроид пробился на поверхность, и я осмотрел окрестности.

Свинцовое небо нависало над Сестрорецком. Ветер гнал к песчаным дюнам волны, бурлящие как шампанское, наливаемое в бокал.

«Надо же, какие ассоциации, – подумал я. – За дам, господа!»

Взглянув на приборы, убедился, что попал куда надо. Переход прошел идеально.

Слава богу, я родился не в Древней Спарте. Там меня еще в детстве сбросили бы с утеса. Но если уж мне суждено жить, то в глубине души я надеялся, что когда стану всезнайкой, обязательно придумаю такое, что смогу не только ходить, но и в космос летать, и вообще много чего добьюсь из того, о чем мечтал, читая фантастику.

Лет в семь я уже представлял себя на месте героя фильма «Аватар», разгуливающего в чужом теле по экзотической Пандоре (у Стругацких, что ли, Кэмерон заимствовал название планеты?), а в четырнадцать – занялся разработкой интерфейса «мозг – компьютер».

В те годы были очень популярны идеи трансгуманизма, дарившие массам надежду на бессмертие. Если уж не в своем теле, то в теле робота. Фантасты об этом писали на протяжении многих лет, однако трансгуманисты уверяли, что киборги и бессмертие станут реальностью в ближайшие десятилетия.

Однако для меня это было слишком долго. Ведь с годами у меня начали отказывать и руки. Они становились настолько слабыми, что я с трудом двигал мышку.

Это стимулировало к тому, что я вычерпал из Сети все, что мог, об интерфейсе «мозг – компьютеры». Видимо, поэтому в шестнадцать меня приняли на работу в крутую секретную оборонную лабораторию. В виде исключения.

В двадцать лет я уже мог силой мысли руководить действиями боевых роботов, а в двадцать пять стал… киборгом. Не таким, конечно, как Робокоп, но вроде того. Меня поместили в металлическое тело, внутри которого беспомощно болтались мои атрофированные конечности. Это было нечто среднее между роботом и экзоскелетом. В нем я вскоре не только ходил, но и бегал. И даже летал.

И все-таки это было не то, о чем я мечтал. Я чувствовал себя хилым придатком к могучему механизму.

И я продолжал тайно работать над созданием хронокапсулы. Как еще можно было покончить с моей бедой?! Ведь только наука будущего могла вернуть меня к полноценной жизни, поскольку современная медицина ни на йоту не приблизилась к излечению моей болезни.

Прошло еще несколько лет. Я упрямо шел к поставленной цели. К тридцати трем годам внешне я уже мало отличался от обычного человека. Теперь я обладал квазиорганическим телом, в которое было включено около половины моих натуральных органов и множество гаджетов, дающих мне самые разнообразные возможности. Теперь мозг мой был на порядок мощнее мозга обычного человека, потому что он напрямую был связан с мощными компьютерами, которыми я нашпиговал свое тело.

Тюнингом своего мозга и синтетического организма я занимался тайно, и никто в лаборатории не подозревал, каких высот я достиг. Отныне я мог усилием воли взломать любые коды и погрузиться в интересующие меня банки информации.

Как, впрочем, и в банки финансовые.

Вся армия хакеров планеты не могла бы выполнить и доли тех взломов и операций, которые я совершал. К тому же я научился разнообразным финансовым аферам, которые позволяли доставать средства, необходимые для дальнейших исследований. Промышленный шпионаж, создание подставных фирм, выходы в офшоры – я не брезговал ничем. Десятки исследовательских фирм и научных лабораторий проводили необходимые мне исследования, не подозревая, на кого работают. Мощнейшие компьютеры, удаленные от меня на сотни и тысячи километров, обрабатывали миллиарды терабайт информации, повинуясь моим мысленным командам.

Для подстраховки я создал цифровые копии своего мозга и множество дублей тела. Их я снабдил автономными источниками питания и надежными системами жизнеобеспечения. Когда я, к примеру, занимался видимостью какой-нибудь рутинной работы для своей захудалой лаборатории, мои дубли подписывали где-нибудь в Гонконге или Вашингтоне необходимые документы.