Поймите меня правильно - Чейни Питер - Страница 1

• 1/51
• Следующая

Не поймите меня не правильно!

Вы можете ехать в Мексику. Пожалуйста! Можете, с моими лучшими пожеланиями, забрать хоть всю эту проклятую страну, и делайте с ней, что хотите. Что касается меня, мне не нужно ни клочка этой земли, ни даже комочка песчаника, прилипшего к моим ботинкам, ни солончаковой пыли, залепившей мои миндалины.

Что ж, выходит, та красотка из Марехуалы была права? Должен сознаться, в ее словах есть здравый смысл. Она говорила, что американцам Мексика не приносит ничего хорошего с тех пор, как там начались всякие неприятности вокруг нефти. Но она была права только наполовину.

Не только американцы, ни одна другая нация не получит здесь ничего хорошего, за исключением, конечно, самих мексиканцев. А мексиканец — это такой человек, который отдаст вам что бы то ни было только в двух случаях: когда он собирается помирать или когда эта вещь ему абсолютно не нужна. Эти парни до того скупы, что даже, как говорят у нас на Севере, не подарят вам прошлогоднего снега.

Лично я отношусь к ним с предубеждением. По мне лучше провести время в компании с неуживчивым тигром, чем ссориться с одним из мексиканских парней, так ловко орудующих своими ножами. Я скорее решусь отнять ведерко с обедом у сотни диких аллигаторов, чем сказать мексиканской красавице, что мне что-то перестал нравиться ее профиль и у меня пропала охота продолжать с ней флирт.

У противоположной стены кабачка какой-то парень в узких брюках и смешной шляпе заливает своей спутнице о том, какой он был первоклассный тореадор в свое время. Судя по выражению лица его дамы, она уже слышала этот рассказ раньше, и даже неоднократно, и что ей все это очень не нравится, даже если все это было правдой. Может быть, это его жена. Если так, то я могу сказать одно: плохой у нее вкус, на ее месте я бы уж лучше вышел замуж за быка.

Я заказал себе еще стаканчик текилы, и когда официант вернулся с выпивкой, у нас завязался легкий вежливый разговор. Он сказал, что я очень мило говорю на их жаргоне, в ответ на это я начал заливать, что мой отец по материнской линии был мексиканцем, и вообще всякую чепуху в этом же роде.

Так мы с ним флиртовали довольно долго. Наконец парень разоткровенничался. Он рассказал, как ему надоело каждый вечер разносить напитки в этом заведении, что он очень хотел бы жениться, но ему все время приходится откладывать свадьбу, так как не хватает монеты. На что я сказал: в жизни часто приходится встречаться с подобными ситуациями, но что если он будет умником, я, может быть, подвину ему с десяток долларов, американских, разумеется.

Я сказал: я американец и болтаюсь здесь детому, что подыскиваю ранчо для одних богачей из Нью-Йорка. На это он заметил, что американец, который собирается в настоящее время купить в Мексике ранчо, должен быть абсолютным психом, хотя, с его точки зрения, добавил он потом, все американцы психи.

Говоря это, он все время смотрел на меня какими-то отсутствующими глазами. Я достал из кармана бумажник и начал пересчитывать свои банкноты. К этому занятию он проявил заметный интерес.

Тогда я спросил его, не знает ли он парня по имени Педро Домингуэс. Он говорит: нет, что-то не помнит, но если немного подумает, может быть, вспомнит и все мне сообщит. Он тут же оживился и сказал: ну да, он вспомнил парня по имени Педро Домингуэс и что тот непременно сегодня же вечером зайдет в кабачок.

На это я как раз и надеялся.

Жара невыносимая. Как в аду. Где-то в деревушке по пыльной дороге тащится местный парень и наигрывает на гитаре одну из бесчисленных нудных мексиканских мелодий, от которых у меня в глазах темно. Кругом такая унылая давящая обстановка, что мне кажется, если бы я сейчас начал умирать, я бы почувствовал огромное облегчение.

Какой-то однорукий парень сидит в углу и изо всех сил старается выжать лимон в свою текилу. Изредка он бросает на меня такие многозначительные взгляды, что я уже начинаю подумывать, не догадался ли тут кто-нибудь о том, кто я такой. От этой мысли мне стало еще более жарко, а воротничок вроде стал еще больше давить.

Сидящие в кабачке бабенки все какие-то костлявые, сухопарые. Мексиканские женщины или уж очень красивые, или вот такие, как эти, и я лучше уж согласился бы в седьмой раз посмотреть какую-нибудь старую картину, чем любоваться такими образинами.

Официант стоит в дверях и смотрит на улицу. По стене, что напротив меня, ползет ящерица.

Я еще раз посмотрел на официанта и решил, что он очень похож на ящерицу. У него какие-то совершенно пустые, без всякой искорки глаза, которые, вероятно, никогда не меняют выражения, даже если он увидит, что тебя поджаривают на костре. Пожалуй, это может его только рассмешить.

Я закурил сигарету, подозвал его и сказал, что он мне кажется очень умным парнем, и если ему удалось вспомнить относительно Домингуэса, может быть, он вспомнит также одну дамочку, которая живет где-то в здешних местах, дамочку по имени Фернанда Мартинас.

Он улыбнулся. Он сказал, что сеньора Мартинас каждый вечер в 11 часов заходит к ним в кабачок, она поет здесь. И в то же время, как она бывает у нас, Домингуэс обычно вертится где-нибудь поблизости. Он говорит, что Домингуэс иногда, когда захочет, бывает очень грубым, и вбил себе в голову, что он один имеет права на сеньору Мартинас и не собирается ни с кем ее делить.

Интересно, куда сейчас пошел официант? Может быть, он выскользнул из боковой двери, чтобы разбрехать все тому толстяку-хозяину, которого я видел при входе сюда? Меня предупредил и, что хозяин этого заведения не так уж плох, а все остальные здесь страшные вруны и никогда не скажут тебе правду, даже если им за это заплатить.

Я сижу, смотрю сквозь раскрытые двери на дворик и думаю: почему это мне всегда попадается такая работа? Почему, черт возьми, не поручить мне дело хотя бы где-нибудь в Нью-Йорке?

Может быть, вы сами хорошо знаете мексиканских женщин. Они или очень хорошие, или ужасно сволочные. И большей частью они как раз сволочные. Даже если они обладают прекрасными формами, характер у них вредный. Чистая кислота. Может быть, это потому, что они слишком много едят?

В кабачок вваливаются все новые и новые парни. Изредка входят и дамы. Все садятся за столик и заказывают вино. Два или три парня взглянули в мою сторону, но не обратили на меня особого внимания. А если бы обратили, то обязательно взглядом дали мне понять, что я им не понравился. Мексиканцам вообще никто не нравится.

Минут через десять ко мне подошел хозяин. Довольно жирный тип, щегольски одетый. Рубашка украшена серебряным шнурком, а на голове огромное черное сомбреро. Пояс штанов почти перерезает его пополам, так что живот даже немного свешивается через него. Мне этот парень очень не понравился.

— Сеньор, — сказал он. — Вы спрашивали о сеньоре Домингуэсе. Может быть, я вам могу помочь?

— Может быть, можете, — сказал я, — а может быть, и нет.

Мне ужасно надоели эти мексиканцы. Еще несколько лет назад, когда я впервые начал заниматься мексиканскими делами, мне сказали, что с мексиканцами нужно во что бы то ни стало держаться вежливо. Я это отлично сам понимаю, но бывают моменты, когда мне трудно удержаться в рамках вежливости. Вот и сейчас как раз наступил такой момент.

— Сеньор, — начал хозяин и развел руками. Я увидел, что ладони у него потные, ногти грязные, а пальцы похожи на когти огромной птицы. — Обычно я не вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, сеньор, — продолжал он. — Но я заметил, что как только сюда приходят люди и спрашивают Домингуэса, всегда происходят какие-то неприятности. — Он снова развел руками. — Я не хочу, чтобы в моем заведении происходили какие бы то ни было неприятности, сеньор.

Я посмотрел на него.

— Почему бы вам не освободить ваши ноги от тяжкого груза и не сесть, толстячок? — сказал я ему. — Я понял вашу речь таким образом: есть кто-то, кто хочет переправить вашего Домингуэса через государственную границу. Вероятно, Домингуэс один из тех проклятых бандитов, которыми так и кишат ваши места? Может быть, — продолжал я, выдувая огромное кольцо дыма, — он тот самый парень, который три недели назад перерезал горло почтовому курьеру, доставлявшему почту из Соединенных Штатов в Нью-Мехико? Кажется, вы, мексиканцы, неплохо живете в последние дни. В день, когда ваше правительство не отбирает у какого-нибудь иностранца нефтяные источники, вы восполняете этот пробел индивидуальными реквизициями.

• 1/51
• Следующая