Спасатель 2 (СИ) - Калмыков Александр - Страница 6

— Стойте! Поле! Дай поле!

Пруссы, заинтригованные необычным поведением противника, действительно остановились, ожидая чего-нибудь интересного, а Доманег, к которому немец и обращался, машинально вышел из строя.

Однако он тут же понял, что поступил вовсе не так, как ожидали вармийцы. У прусских ратников еще не имелось вековых воинских традиций, как у русских дружинников и западных рыцарей. Раньше они ополчались на битву исключительно для защиты своих селений, а с недавних пор и сами начали устраивать набеги на соседей, но лишь с целью пограбить и быстро уйти с добычей. Вот и сейчас главной целью для них было расправиться с лиходеями, претившим их селению, а вовсе не сгинуть понапрасну, показываю удаль. К чему глупо погибать в единоборстве с лучше вооруженным и обученным рыцарем, когда проще забросать его издали острыми и тяжелыми предметами, а после, навалившись гурьбой, заколоть пиками.

Вникнув в мотивацию вармийцев, русич сразу пожалел, что согласился заразиться с тевтонским рыцарем. Никто из союзников и не подумал бы его упрекнуть, если бы он не откликнулся на призыв, а вот теперь сделанного не воротишь и придется драться, а этот бой вполне может стать последним. Конечно, Доманег был воином, и притом не из последних. Гавша не зря выделил его из остальных дружинников. Но все-таки по факту он оставался всего лишь кметем, хоть и получившим недавно чин боярина. А вот перед ним стоял настоящий боярин - с измальства обученный владеть мечом, прошедший через сечи и повидавший немало противников. С таким даже Гавше было бы непросто сладить.

Тем временем пруссы чуть отступили, дав место для поединка, и тевтонец, выйдя вперед, помахал мечом, приглашая к бою. Доманег понял, что у него будет шанс только на один-единственный удар, и следует получше взвесить, куда его направить.

Интересно, есть ли у рыцарской брони слабые места? Говорят, что когда крестоносцы воевали в Святой Земле то, спасаясь от тамошней жары, они никогда не надевали поддоспешник, и сильным ударом по кольчуге тевтонца можно было без труда было сломать кость её обладателю. Однако, в прохладном северном краю рыцари снова начали поддевать под кольчугу набивные стеганки, хорошо смягчавшие удары. Конечно, очень уязвимое место у супротивника имеется, это лицо. Оно почти полностью открыто, и лишь нос защищен коротким наносником. Однако тевтонец как раз ожидает удара вверх и даже приподнял щит. Так куда же бить, может, под нижнюю кромку щита? Ноги противника полностью прикрыты кольчужными чулками, а колени еще и стальными пластинами, и кажутся неуязвимыми. Однако дружинник хорошо знал, что защиту ног всегда делают слабее, чем броню на плечах. Так, поножи обычно изготавливают из тонкого металла, и наверняка железные колечки ногавиц потоньше, чем на кольчуге.

Наотмашь ударив рыцаря краем щита в голову и тем самым заставив противника отпрянуть, Доманег буквально упал на бок и что было сил рубанул немца пониже колена. Меч разрезал стальную проволоку кольчужного полотна, пронзил плоть и почти полностью перерубил кость голени. Мгновенно вскочив, боярин изготовился к обороне, но вопречник упал на песок и, казалось, уже не сможет подняться. Впрочем, тевтонец не собирался сдаваться. Не обращая внимания на хлынувшую из раны кровь, он отбросил щит и, опираясь на длинный меч, поднялся на здоровую ногу. Вытащив левой рукой кинжал, рыцарь выставил его, приглашая к продолжению поединка. Но продолжение было недолгим. Мощным ударом щита Доманег вновь сбил с ног незадачливого поединщика и, не став добивать павшего, отошел назад.

Увидев, что немцы потеряли самого сильного воина, пруссы закричали так, что было слышно за версту, а Кодрун, участие которого в бойне уже не требовалось, отвел часть дружины и указал своим воинам на корабли. Еще на этапе планирования операции по разгрому тевтонского десанта, посланцы русского князя особо настаивали, чтобы пруссы не дали уйти ни одному немцу.

Разобрав наготовленные еще накануне веревки с крючьями, вармийцы, как и было заранее оговорено, столкнули на воду лодки и расселись по скамьям. Обойдя все шлюпки, Кодрун назначил в экипажах старших и, не без подсказок Доманега, определил для каждой кимбы маршрут и алгоритм действий, а затем зычным голосом прокричал команду отчаливать.

Нельзя сказать, что пруссы, доселе не строившие лодок крупнее небольшой долбленки, враз превратились в опытных моряков. Из всех племен только помезанцы успели приобщиться к азам кораблестроительства и научились строить ладьи, на которых плавали по Висле. А вармийцы, не имевшие практики совместной гребли, поначалу крутили веслами вразнобой, больше мешая друг другу и почти не продвигаясь вперед. Однако очень быстро действия их стали довольно слаженными. Они дружно поднимали и опускали весла по команде старшего, уверенно и сравнительно быстро ведя шлюпки к цели.

Одним из “капитанов” кимб князь назначил Андрея, дав ему в помощники хорошо говорившего по-славянски воина, чтобы тот заодно служил толмачом. Это было весьма предусмотрительно, ведь командовать без переводчика, одними лишь жестами, довольно непросто, а изъясняться с пруссам словами еще сложнее, ибо вармийская речь довольно странная. Вроде бы ясно, что этот язык не чужой русскому, но он весь какой-то исковерканный и непонятный. Видно, и от того, что пруссы долго жили на отшибе у края мира, а также по причине близкого соседства с немцами и балтами. Взять, скажем, любое простое слово, например, “два”. Почти во всех славянских языках оно звучит одинаково, а вот у прусов и поморских славян уже переиначено на немецкий манер - “двай”. “Ночь” тоже звучит скорее по-германски, чем по-славянски, а в слове “лауксна” - “луна” чувствуется балтийское влияние. Если не спеша поразмыслить, то кое-как понять сказанное пруссами можно, да и то не всегда. К примеру, младший вождь вармийцев Пьопсо называет Кодруна “тистиесем”, и поди разберись, то ли это означает “тесть”, то ли “тятя”, а может что иное. Понятно, что в бою ломать голову над каждой командой недосуг, а то можно сломать её уже в прямом смысле слова, так что все приказы лучше перетолмачивать.

Как бывалый дружинник, не раз плававший на стругах, Андрей быстро распределил роли - кому держать щиты, кому грести, а кому стрелять из луков. Свой снаряженный самострел русич положил на колени, внимательно следя, чтобы его оружие никто не трогал. В этот день ему уже не раз приходилось отпихивать любопытных пруссов, впервые в жизни увидевших арбалет и тянувших руки к забавной игрушке. Ведь одно неверное движение, и спущенная тугая тетива легко перережет вены на руке неосторожного дикаря. Но занятый делом экипаж не имел возможности отвлечься ни на секунду, и Андрей, успокоившись, сосредоточился на командовании шлюпкой:

— Взнять горе! Долу! Горе! Долу!

Гребцы быстро сообразили, что означают команды, и перетолмачивать их больше не приходилось. Кимба вырвалась вперед, опередив прочие лодки, и первой приблизилась к “Пилигриму” - наибольшему из двух коггов.

Меж тем последние сопротивляющиеся тевтонцы, коих Кодрун уже не удостаивал своим вниманием, отступили в воду по пояс и, не выдержав яростного напора самбов, копьями подталкивавших своих недругов в воду, бросили оружие. Видя, что своим уже ничем не помочь, а лодки с неприязненными пруссами приближаются, шкиперы коггов одновременно скомандовали обрубить якорный канат и поднять парус. Однако стихнувший ветер совершенно не благоприятствовал немцам. Провисшие паруса еле-еле тянули корабли, тщетно пытающиеся отвернуть от берега, и шлюпки угрожающе быстро сокращали расстояние, а остановить их было нечем. На коггах осталась только пара лучников и не имелось ни одной ручной баллисты. Стрелки безуспешно пытались отогнать пруссов, но их стрелы, в основном, попадали в выставленные на носу шлюпок щиты. Кое-кого из абордажных команд, правда, все-таки удалось ранить, но потери лишь разъярили нападавших, заставив их грести быстрее.

Приблизившись почти вплотную, вармийцы выпустили тучу стрел, затем окружили корабли, зацепили рулевые весла коггов, чтобы затруднить им маневрирование, и лишь после этого начали забрасывать веревки с кошками. Собственно, высота борта у корабля была небольшой. Лишь на носу да на корме, там, где возвышались башенки-надстройки, пришлось бы карабкаться на высоту почти двух саженей, а так планширь был всего лишь по плечо человеку, стоящему в шлюпке. Окажись такая стена на суше, витязи играючи перемахнули бы ее даже в доспехах. Но процедура абордажа с качающейся кимбы для сухопутных жителей, робких в море, представлялась издевательски сложным глумом. Даже просто причалить к вражескому кораблю и то оказалось весьма непросто.