Жестокие и любимые (ЛП) - Вульф Сара - Страница 12

Зеленый указатель с белой надписью «УНИВЕРСИТЕТ ШТАТА ОГАЙО» вырисовывается на обочине дороги. Я достаю брошюру с картой и указываю маме направление к кампусу. Повсюду пышные деревья и кусты роз, а изумрудно-зеленый газон пестрит в лучах легкого послеполуденного солнца. Все здания, включая большие общежития, старой кладки, а по окнам и колоннам в римском стиле тянется плющ. Вокруг сотни детей с родителями, которые напоследок прогуливаются со своими чадами или рядом с машинами обнимают их на прощание, или помогают донести багаж до общежития.

Мама паркуется и выходит, а у меня желудок сводит от волнения, когда я нащупываю дверную ручку. Вот оно. Именно здесь заканчивается мое детство.

Провожу пальцем по ожогам от сигарет на запястье, проверяя, что рукав их прикрывает. Беру свои слова обратно. Мое детство закончилось уже очень давно.

Мама не в силах взять мой тяжелый чемодан или рюкзак, поэтому я сама тащу их на второй этаж, она же просто следует за мной. Моя крохотная белая комната находится прямо рядом с пожарной лестницей. Ковра нет, только холодная плитка. Напротив друг друга стоят две кровати, разделяемые залитым солнцем окном, они такие высокие, что кажется, будто сделаны как минимум для Хагрида. Рядом с кроватями два стола с первоклассными орудиями пытки для задницы – деревянными стульями. Два шкафа ждут, когда их заполнят обувью, презервативами, уведомлениями о проваленных экзаменах или чем-то еще, чем заполняют студенты пустые пространства. Может, разбитыми мечтами.

Моя соседка уже заявила права на левую часть комнаты, поэтому я бросаю свои вещи справа. Мама суетится возле кровати, застилая ее постельным бельем, которое она подготовила заранее, а я наблюдаю за ее работой. Я буду скучать по тому, как она делает такие незначительные вещи. Осматриваю шкаф соседки: гитара, множество армейских курток и походные ботинки. Ее стол усыпан серебряными украшениями: сережками-гвоздиками, кольцами с черепами, ожерельями со сферой смерти и шипами. Класс! Мы поладим.

Когда мама заканчивает заправлять кровать, мы спускаемся вниз и, расположившись на лужайке, впитываем солнце. Она берет мою руку и поглаживает ее большим пальцем.

– Прости, Айсис, – вдруг выдает мама.

– За что? За то, что не родила меня на неделю или две позже? Я ТАК хотела быть львом. А не каким-то долбаным раком.

Мама криво улыбается.

– Нет, не за это. За... я не знаю. Мне кажется, я не очень хорошо справилась со своими обязанностями. Но полагаю, так думает каждый родитель.

Я сжимаю ее руку.

– Ты сделала все, что могла. Тетя это поняла. Мы обе поняли.

Она кивает и сжимает мою руку в ответ.

– Я просто рада, что этот год провела с тобою. Даже... даже несмотря на то, что было трудно.

Теперь я знаю, как выглядит сожаление. Я видела его в каждой черточке лица Джека на похоронах. И уже никогда не забуду, даже если забадубийцы похитят меня и прочистят мне мозги. Мама носит сожаление, как шаль – легко, но крепко обмотавшись. Я обнимаю ее и кладу голову ей на плечо.

– Все хорошо. Было весело. Трудно, но весело, и я многому научилась, большему, чем за всю свою жизнь, поэтому я очень рада, что переехала к тебе. Спасибо за то, что ты самая лучшая мама.

Она обнимает меня одной рукой и, запустив пальцы мне в волосы, начинает плакать.

– Я люблю тебя, Айсис.

– Я тоже тебя люблю! – смеясь, восклицаю я сквозь подступившие к глазам слезы. – Я буду по тебе скучать.

С ней я буду видеться чаще, чем с Кайлой, однако расставание все равно причиняет острую боль. Я настолько же хороша в прощаниях, как и Тарзан в одежде.

По крайней мере, Лео за решеткой, так что несколько лет она будет в безопасности.

Я с замиранием сердца смотрю ей вслед. Вдруг что-то внутри меня резко падает вниз, а затем воспаряет назад, и я снова вижу школу.

Я одна.

Никто в университете меня не знает. Мне придется все начать сначала. Мимо меня проносится поток сотен первокурсников, вытаптывая лужайку и мое чистое девичье сердце. Они смотрят сквозь меня. Я более безлика, чем император Палпатин до того, как снял свой капюшон. Над входом в громадную библиотеку большими буквами написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ЖИТЕЛИ ШТАТА ОГАЙО!».

– Я бы сказала «Добро пожаловать в Ад». – Раздается голос слева от меня. Рядом со мной стоит высокая крупная, но не толстая, девушка с семью серьгами в ухе. Ее круглое, пухлое лицо подчеркивают выкрашенные в ярко-розовый цвет и сбритые с боков волосы. А ее армейские ботинки и фланелевая рубашка выдают все, что мне нужно знать. Передо мной величайшая агрессивная личность. Мне одновременно хочется и быть ею, и завязать с ней драку, чтобы потом я могла похвастаться, что она меня ударила. Девушка моргает своими густо накрашенными подводкой карими глазами.

– Что?

– Я думала вслух? Я иногда так делаю. Доктора говорят, что это, возможно, синдром Туретта³, но я считаю, что это высочайший эволюционный процесс человечества. Однажды все в мире будут похожи на меня, и это будет круто!

Розовые брови девушки взлетают вверх, и она смеется. Искренним, богатым смехом, похожим на густое рагу, а не на жиденький суп, как у большинства девочек.

– Иветта. Иветта Монро. – Она протягивает мне руку, и я отвечаю на рукопожатие.

– Айсис Блейк. Но друзья зовут меня Сумасшедшая. Или Идиотка. А иногда сочетают оба варианта.

Иветта ухмыляется.

– Теперь нас таких двое.

И тут я узнаю на ней одну из восхитительных сережек в виде черепа. В моей комнате есть точно такая же!

– Это прозвучит немного по-сталкерски, но я не могу не заметить, что ты обезглавила Джека Скеллингтона и прицепила его череп себе на ухо.

– Что я могу сказать? – Иветта пожимает плечами. – Мне нравятся кости.

– Как ни странно, мне тоже, ведь наши скелеты поддерживают сложную мышечную систему и без них мы были бы просто комками плоти. А еще у нас не было бы средних пальцев, которые так здорово демонстрировать людям. Ты в комнате 14В?

У Иветты расширяются глаза.

– Да, так ты....

– ТВОЯ СОСЕДКА ПО КОМНАТЕ!!! – визжу я. Проходящий мимо парень вздрагивает и показывает мне средний палец, в ответ я громко сообщаю ему, что за это он должен быть благодарен своему скелету. Иветта выглядит довольной. Она закидывает руку мне на плечи, и мои ноги чуть ли не на два дюйма погружаются в мягкую землю.

– Ты первая, – говорит она, ведя меня к общежитию.

– Первая для чего? Для гонки на трех ногах? Что ж, должна предупредить: сейчас у меня в наличии только одна хорошая нога, другая же небритая и несексуальная...

– Первая делишься своей историей. Откуда ты?

– Из Огайо. Ой, нет. Из Флориды! Да, из Флориды. Я там выросла, а в начале выпускного года переехала сюда. А ты? О-о, дай угадаю… преисподняя. Ты из Ада!

– Я точно из Ада. И имя ему Канзас.

– Мне нравится незаваренная лапша рамэн и водить как маньяк, – продолжаю я.

– Я ненавижу все, кроме бекона и соленых огурцов, и я не умею водить.

– Однажды, в третьем классе, я засунула себе в нос конфету, чтобы произвести впечатление на мальчика. Спойлер: он не впечатлился.

Зато, похоже, я впечатлила Иветту! Она смотрит в окно.

– Я начала курить, потому что уже сейчас знаю, что брошу учебу.

Ее честность убивает. Чистая, недраматичная, скромная честность. Именно этого у меня никогда не было. А должно было! Будь во мне хоть крупица подобной откровенности, может, я спасла бы чью-то жизнь.

– Моя подруга покончила с собой, – говорю я. Иветта смотрит на меня секунду, минуту, которая ощущается часом, и я не хочу, чтобы это заканчивалось, потому что она видит меня, а не смотрит сквозь меня, как остальные в этом месте. Иветта открывает дверь, и мы заходим в комнату.

Она указывает на свою кровать.

– Это моя половина. Это твоя. – Луч солнца падает на ее розовые волосы.

Я киваю, и она улыбается.

– Пойдем поедим.

* * *