Заставь меня ошибиться (СИ) - Гейл Александра - Страница 30

— Лиз? Мать моя женщина! — восклицает, отшатываясь. — Тебя вообще не узнать, Гастон совсем ненормальный? И почему у тебя его телефон?

Оба ее вопроса справедливы, но отвечаю я только на один:

— Мы вместе на задании.

— Гастон на задании? С каких пор? Так, неважно! — обрывает она сама себя. — Я бы я с огромным удовольствием потрепалась, но у меня минут десять времени! Тут творится какой-то… — пауза, обозначающая, что Ив все еще девушка порядочная. — В общем, мне нужен наш куратор. Срочно.

Либо мне мерещится, либо на белоснежной коже Ив отчетливо видны синяки. Наклоняюсь ближе к дисплею в надежде, что показалось.

— У тебя что, отметины на шее? От рук?

— Лиз… — укоризненно говорит она. — Ты позовешь Гастона? У меня мало времени.

Не на шутку испугавшись, быстро иду к двери ванной и стучу в нее до тех пора, пока не открывается, являя взору нашего куратор в одном лишь полотенце.

— Кто там? — спрашивает он деловито, словно и не было никакого срыва.

— Ив.

Чертыхнувшись, он выхватывает у меня из рук телефон, отключает камеру и тут же за это получает:

— Серьезно? — ехидничает Ив, но тему не развивает, а переходит к сути. — Слушай, Гастон, хуже объекта-идиота только невезучий идиот… Они действительно сделали все, как мы думали, кроме одного: не найдя требуемой суммы, они решили не брать заем, а «доложить» обменные кейсы фальшивками. Запихали игрушечные сто пятьдесят тысяч на дно в полной уверенности, что их никто не обнаружит. Разумеется, курьеров перестреляли на месте, а деньги забрали. И теперь у них нет денег, но есть долги перед фальшивомонетчиками. И теперь уже не один, а двое конченных отморозков жаждут выпустить нам всем кишки. Гастон. — На имени куратора голос Ив срывается. — Я не знаю, что делать. Не соображаю от страха. Нас же всех перебьют здесь. Почему бы тебе просто не забрать меня отсюда к чертям собачьим? Этому двору чудес все равно крышка.

— Ив, — с горечью начинает он. — Хоть что-то есть? Хоть фальшивая банкнота для анонимки в Бюро. Пусть уже потом сами разбираются.

— Как ты предлагаешь мне ее стащить? — спрашивает она.

Странный вопрос, учитывая, что мы обе знаем прекрасный метод: гримируешься, встречаешься с мужчиной, выпиваешь с ним, поднимаешься в номер, одна таблетка наркотика изнасилования, и у тебя несколько часов на то, чтобы обшарить номер.

— За мной следят даже в туалете. — Вот теперь понятно.

Я стучу по плечу Гастона и указываю на свою шею, призывая присмотреться. Совершенно очевидно, что за Ив не только следят. Но куратор кивает и отворачивается. Ни слова не говорит.

— Незаметно собери самые необходимые вещи, я скоро с тобой свяжусь. Будет подкрепление.

— Поняла. Жду.

Ив отключается первой, и я смотрю на Гастона такими огромными глазами, что он сначала отворачивается, а потом снова на меня смотрит.

— Разве не нужно ее вытаскивать оттуда как можно быстрее?

— Нужно, — кивает он. — Но только не лететь туда с эвакуирующими вертушками.

— То есть?

— Если я начну говорить комиссии, что задание провалено, а затем переводить исполнителей в другие отделы, то команду расформируют быстрее, чем ты успеешь сказать слово «гуманность». Приходится искать другие способы.

— А если ее там задушат?! — возмущаюсь.

— Тогда комиссия обрадуется и пустит спецслужбы искать труп, — без обиняков отвечает Гастон, а у меня от удивления открывается рот. — Тая, я делаю все, чтобы не допускать такого, но ты и сама догадываешься, на что способны люди. Мы не можем себе позволить бежать в кусты при малейших признаках опасности.

Со мной такого, как с Ив, не случалось. Один единственный раз я испугалась за свою жизнь: когда вместо меня чуть не пострадала невинная женщина. В остальном, везло. Случайно ли? У меня нет ответа. Мне попадались разные типы: держатель концерна, торгующий бытовой химией, в составе которой содержались запрещенные препараты, банальный наркоделец, грязный политик… Но жестоких не было. Одного мне Гастон вообще «подарил» (так и сказал). Тот парень был гениальным поддельщиком шедевров искусства. В свободное время принимал опий, делил себя на трех девиц (одной из которых была я) и прокололся, взяв себе в агенты члена нашей команды. Самое простое и приятное из моих заданий, плюс, в качестве бонуса я научилась прилично рисовать. Даже пыталась оттянуть завершение как могла. Но Гастон меня пристыдил: велел заканчивать «играться».

И теперь, спустя столько лет, я узнаю, что Ив избивают и круглосуточно караулят… Внезапно становится на стыдно за наши надуманные проблемы: за Винса Лайта, за инцидент на кухне и склоки с Лео. Разве не должны мы поддерживать друг друга всеми возможными способами?

Мне вспоминаются первые годы — в штабе, когда я становилась свидетельницей подобных авралов каждую неделю, и было принято не добавлять Гастону проблем. Теперь совсем отвыкла, а ведь зря… То, что у него накопился опыт, не означает, что не выматывают неурядицы. Есть куча заданий, на которых все идет действительно криво, а мы с Лео ведем себя с куратором как с любым другим исполнителем… а ведь от него зависит благосостояние всей команды. На нем все держится. Зря он взялся за этот Мичиганский проект.

— Я сейчас же пошлю к ним людей, с Ив все будет хорошо. Не смотри на меня как на чудовище, — говорит Гастон, не разобравшись в причинах моего пристального взгляда.

— Я не считаю тебя чудовищем, — отвечаю, немало удивившись.

Он медленно кивает, будто испытующе. Видимо, ожидал, что я продолжу спорить об Ив… Или о чем-нибудь еще.

— И никогда не считала, — добавляю зачем-то. Зря, наверное.

Да нет — точно зря, потому что он наклоняется и касается губами моего рта. Это не поцелуй. В смысле не настоящий. Поверьте, я знаю. И Гастон тоже знает. У прикосновений есть азбука, и для ее понимания переводчик не нужен. Жест поддержки, принятия, возможно, предполагающий большее однажды, но не сейчас. Чуть серьезнее дружеского объятия, чуть меньше, чем ласка небезразличного человека. Мы просто стоим, соединившись губами. Не мало и не много. Достаточно, чтобы любой успел отступить при желании.

— Тебе нужно разобраться с делами Ив, — говорю, все же отрываясь первой. — А мы с Лео займемся кроликами.

— Иди, — отвечает он негромко.

Я киваю, но спускаюсь в мастерскую. Мне нужно немножко привычного уединения, чтобы прийти в себя.

В булочной Миссис Марвелл сегодня обсуждают всего две вещи: разрушения после урагана и оленя, доставшегося счастливице Имоджин Андерсон, причем, судя по числу вовлеченных в разговоры, события получаются чуть ли не равнозначными. И, как ни странно, обе темы так или иначе связывают со мной. Окончательно позабыв о том, как на прошлой неделе жалели «бедняжку Лайта» и гневались на нас с Лео, на этой женщины идут ко мне с сакраментальным вопросом: как построить надежную крышу, которую не свернет набок и не унесет. А затем, услышав парочку простых, как табурет, советов, начинают восхищаться подвигом обаятельного мистера Сайтена, который осчастливил миссис мэр своим подстреленным подарком. Так же от дам я узнаю, что олень весит целых семьдесят килограммов, а выкупить его рога армия желающих, но Харви Андерсон уже пообещал вернуть ценный трофей Гастону. Честно говоря, я понятия не имею, что делать с рогами оленя. Надеюсь только, мой сосед по спальне не собирается повесить их над кроватью.

Когда я добираюсь до прилавка, весь мой день оказывается расписан встречами с владелицами раскуроченных беседок и собачьих будок, но стараюсь заполучить возможность переговорить с булочницей. Меня очень заинтересовало ее хобби по втыканию иголок в вены жителей городка… Как же это так выходит, что женщина открывает пекарню, перебрасывает свое творение на помощниц, а сама помогает в госпитале?

— Миссис Сайтен, — приветствует меня булочница, сопровождая слова по обыкновению сухой улыбкой.

— Миссис Марвелл, — киваю в ответ. — Сегодня мне, пожалуй, что-нибудь с лаймом, мятой… и еще орехами. На ваш вкус.