Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. - Каменецкий Евгений - Страница 54

За месяц стремительного наступления наши войска сокрушили «Восточный вал», освободили от оккупантов Белоруссию и Литву, форсировали во многих местах Неман, вошли в Латвию…

И вот — 7 августа 1944 года. Что можно добавить к словам наградного листа, приведенного в начале очерка? Прежде всего то, что Алхимов к этому времени становится командиром батареи.

Как уже было сказано, заградительным огнем удалось отсечь пехоту врага. Однако его танки прорвались сквозь боевые порядки 262-го стрелкового полка и приблизились к наблюдательному пункту командира 5-й батареи 261-го тяжело-пушечного артиллерийского полка. Алхимов мог отойти, и никто не упрекнул бы его за это. Но он остался на своем наблюдательном пункте и продолжал управлять огнем батареи и дивизиона. Казалось, выхода уже нет — артиллеристы обречены. Алхимов приказал личному составу взвода управления разобрать противотанковые гранаты, приготовиться к бою и вызвал огонь батареи на себя. Исход этого боя известен: шесть подбитых танков противника и бегство остальных с поля боя.

Помню Алхимова и в решающие дни штурма Кёнигсберга. В лихо сдвинутой шапке, распахнутой шинели, с орденами Отечественной войны и Красной Звезды на гимнастерке (Звезду Героя Владимир не успел получить, хотя указ уже был опубликован), пронесся он на своей машине мимо моего наблюдательного пункта и скрылся в горящем переулке. Его батарея неотступно сопровождала пехоту, обрушивая залпы по скоплениям противника и его огневым средствам. Взятием Кёнигсберга, а затем Пиллау, разгромом группировки фашистов на Земландском полуострове закончились боевые действия нашей артдивизии в Восточной Пруссии… Впереди были сражения на Востоке страны. Впереди был Хинган.

Отгремела война. Для многих переход на мирное положение не был легким. Но Алхимов добивался увольнения из армии, твердо решив окончить Ленинградский финансово-экономический институт. В этом Владимир Сергеевич был настойчив. Он трижды приходил ко мне и убеждал, просил, даже требовал. Но время было сложное, начиналась «холодная война». Поэтому командование всячески стремилось сохранить опытные боевые кадры. Не скрою, среди тех, кто не давал согласия на увольнение из армии, был и я. А тем более по отношению к Алхимову: Герой Советского Союза, артиллерист «от бога», командирские способности, колоссальный боевой опыт, неповторимый путь. Вот для кого были открыты двери военной академии! Я рисовал перед ним самые радужные перспективы. Но отважный начальник разведки артдивизии оставался неумолимым. Твердо настаивал на увольнении в запас, чего и добился в конце концов.

Начался новый, послевоенный, и тоже неповторимый путь еще молодого человека, любимого нами. Он был жаден к знаниям, не терял времени: окончил финансово-экономический институт, Всесоюзную академию внешней торговли, защитил кандидатскую диссертацию. Более 25 лет работал в системе Внешней торговли и стал известен многим деловым людям капиталистического мира. Американский бизнесмен — президент фирмы «Оксидентул Петролиум» Арманд Хаммер называл заместителя министра внешней торговли СССР В. С. Алхимова «выдающимся деловым человеком», добавляя, что «многие американские банкиры могли бы поучиться у него».

В английском языке есть выражение: «человек, сделавший самого себя». Зарубежные журналисты нередко применяли его к заместителю министра внешней торговли СССР, а затем и председателю Правления Государственного банка СССР, депутату Верховного Совета СССР, Герою Советского Союза Владимиру Сергеевичу Алхимову. Сам он говорит о себе иначе: «Меня воспитала и учила Советская власть».

Несколько слов еще об одном качестве В. С. Алхимова. Когда-то в Венляровской средней школе учителя отмечали его литературную одаренность. Рассказы и стихотворения Володи Алхимова получили одобрение земляка — Александра Твардовского… Фронтовые дневники Алхимова были восторженно встречены сотрудниками Литературного института, которые предложили ему кое-что в них переделать. Однако он категорически отказался, поставив «крест» на своей литературной карьере. Полюбилась ему поэма Константина Симонова «Сын артиллериста». В ней ведь тоже о подвиге артиллериста, вызвавшего огонь на себя, что повторил и Алхимов. И стихотворение на эту же тему он написал на следующий же день, после сражения с фашистскими танками, под свежим впечатлением от только что пережитого. Были в нем такие строки:

_{Фотографии С. Амиршоева и В. Алхимова см. в иллюстрационной вкладке.}

Три солдата сидят на пологом берегу моря и дымят самокрутками. Седой Каспий тихонько шевелит крупную гальку, лениво перекатывает под свинцово-серой кожей бугры мускулов-волн. С первого взгляда солдаты все на одно лицо: у каждого коротко остриженные волосы, на плечах выцветший госпитальный халат.

Даже ранения у них одинаковые. Большинство держит забинтованную руку на перевязи; у иных свою, живую ногу, заменяет пара костылей.

— До чего же подлый фашист! — удивляется неискушенный прохожий. — Как по заказу: парней калечит только в конечности!

И невдомек человеку, не бывавшему в огненном пекле, что так много раненых в руки и ноги он видит лишь по одной причине: только они и могут самостоятельно выйти из душных палат. А те, кому раскаленный свинец угодил в грудь, живот или голову, месяцами лежат неподвижно на койках, устремив в потолок тоскливый взгляд.

Однако первое впечатление обманчиво. Достаточно побыть среди этих видавших виды парней полчаса, чтобы разглядеть, как непохожи они — не только внешне, но и по характерам. По лицу каждого почти безошибочно можно определить меру пережитого. Тот, кто приставал к товарищу с расспросами, еще явно «зеленый». Звать его Семеном. На вид лет восемнадцать; щеки, не знавшие бритвы, сохранили юношеский румянец. Он еще не был на фронте: задолго до прибытия на передовую их эшелон разбомбили немцы, и парня ранило в пятку. Это обстоятельство служит неисчерпаемой темой для добродушных подначек. Приятели уверяют юношу, что не следовало-де показывать врагу именно эту часть тела!

Иначе выглядит Иван Пикалов. Бывалому разведчику есть о чем порассказать. Иной, может, и прихвастнуть не прочь, но Ивану нет в этом надобности: за него говорят боевые награды. На синей бязи халата поблескивают ордена и медаль.

Нравится этот разбитной парень — песенник, балагур — и Георгию Хаеву. Познакомились они на днях в госпитальном клубе, где для раненых, способных ходить, устроили концерт. Иван оказался с ним рядом. Заметив, что Георгию пришелся по душе исполненный номер, разведчик протянул к нему ладонь:

— Давай, своей здоровой похлопай о мою!

Так они и аплодировали весь вечер — вдвоем в две руки.

Теперь и Георгий Хаев присоединяется к просьбе новобранца: ему тоже хочется услышать рассказ бывалого воина.

— А чем особенно хвалиться? — говорит Иван. — Конечно, разведчик, он должен все видеть, все знать, все понимать. Тут, главное, смекалка нужна, чтобы быстро разобраться что к чему, быстро принять решение. Однако же разведчиком никто не родился. Можно овладеть этой специальностью. Вот хотя бы ты, Георгий. Почему бы тебе не стать разведчиком?

— Куда мне? — смущается Хаев. — Смелость у меня не та…

— Как это не та! — начинает уже горячиться Пикалов. — Ты в боях-то бывал?

— Приходилось. Начал в Калининской области, потом в госпиталь угодил: руку прострелили. Оттуда под Калач прибыл. Стали армию Паулюса окружать. Почти и замкнули уже кольцо. А тут меня осколок подстерег. Под мышку угодил. Подлечили врачи, и попал я под Белгород. Здесь, когда летом 1943-го фашисты пошли в наступление, вклинились они в боевые порядки нашей дивизии. Далеко их не пустили; сами стали атаковать, да не рассчитали, оторвались от наших боевых порядков. Вот тут мы и попали под огонь наших же «катюш». Как только жив остался — не знаю. Тринадцать ран сразу получил! Вот и опять на излечении…