Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 29

— Так же, как помог моему мужу, отче? Так, как ты защитил Ральфа?

Услышав ярость в материнском голосе, дети испуганно сжались, они цеплялись за её ноги и прятали лица в её юбках. Малышка Марион расплакалась.

— Ральф был твоим другом, отче. Он всегда защищал тебя, что бы ни говорили о тебе, он в это не верил. А ты... ты протащил его через всю деревню, как зверя. Ты связал его. Заставил его стоять в могиле, пока засыпал землёй. И ты объявил его мёртвым, отче. Живого человека, моего мужа... ты сказал, что он мёртв, перед его друзьями, перед соседями, семьёй... перед его собственными детьми. Ты сказал им, что отец умер.

В первый раз за этот вечер она взглянула прямо на меня, в глазах блеснули слёзы ненависти, и она гневно смахнула их рукой. Если бы она ударила меня кулаком в живот, мне не было бы больнее. У неё нет права ненавидеть меня после всего, что я сделал, пытаясь защитить её и Ральфа.

Ещё в тот день, когда пролил на руку Ральфа горячий воск, я понял, что у него страшная болезнь. Я пытался сохранить тайну, но как только об этом пронюхала мерзкая сплетница Летиция, скрываться стало невозможно. Не успел я прочесть «Отче наш», как новость разнеслась по деревне. Если бы я не объявил при всех Ральфа умершим, как наказывает церковь, д'Акастеры донесли бы на меня епископу. Филипп только этого и ждет. А епископ Салмон поступил бы просто — если я так или иначе не исполню свой долг, на этот раз меня ждёт более суровое наказание, гораздо более суровое.

— Джоан, поверь, я не хотел этого делать. Но у меня не было выбора. Я должен поступать, как требует закон. Если бы я отказался, это сделал бы другой. Деревенские могли бы взять дело в свои руки. По крайней мере, теперь он в безопасности.

— Не благодаря тебе, — резко ответила Джоан. — Может, те женщины, что забрали его, и чужестранки, но они друзья ему, больше, чем ты когда-либо был. Я неучёная, отче. Я не умею читать, но понимаю, что такое милосердие. Оно есть у этих женщин, что бы о них не говорили. Та, их главная, да в её мизинце больше доброты, чем во всех вас, священниках, вместе взятых. Остаться в твоём доме? Я скорее позволю перерезать себе горло на дороге, чем проведу ещё ночь в Улевике.

Джоан подхватила детей и потащила к двери. На пороге она обернулась.

— Знаешь, отче, надеюсь, сплетни о тебе и той монашке окажутся правдой, тогда гнить тебе в аду, где всем вам, священникам, и место.

Она шагнула в темноту и исчезла.

Я всегда любила утренние часы, слабый рассветный свет, робкое начало нового дня. Ещё не прозвонили утреню, в бегинаже тишина и всё погружёно в сон. Я стояла на коленях на покрытом камышом полу, глядя на деревянное распятие над кроватью.

— Свят, свят, свят Господь Саваоф. Господи, пошли благодать Твоего Духа на тех, кто мёрзнет и голодает...

Раздался резкий стук в дверь. Дверь распахнулась раньше, чем я успела встать с колен. В комнату ворвалась Привратница Марта, задыхающаяся и взволнованная.

— Идём скорее, Настоятельница Марта, посмотри, что у ворот.

— Кто там в такой час? Или кому-то так срочно нужна помощь Целительницы Марты, что подождать нельзя? Сейчас начнется утреня. Проведи их пока в гостевой зал.

Она покачала головой и потянула меня за рукав.

— Прошу, Настоятельница Марта, идём быстрее.

Пальцы у неё дрожали, и я встревожилась. Что в этом мире могло так её напугать?

Привратница Марта, женщина из местных, вдова, не умела читать и писать, но идеально подходила для службы, к которой привёл её Бог — невозмутимая, практичная, такую трудно напугать. Чтобы она так встревожилась, должно произойти нечто ужасное.

Не теряя времени, я поспешила за ней через пустой двор, в одной рубашке и плаще. Она остановилась, не подходя к воротам, и махнула рукой, что-то мне показывая.

Это лежало на пороге. Я подошла ближе. На решетке из ивовых прутьев лежала распятая амбарная сова с раскинутыми крыльями. Клюв сжимал блестящий побег тёмного плюща, другие во множестве обвивали плетёный каркас. Перья и листья трепетали от утреннего ветра.

Привратница Марта застыла в воротах, как будто боялась, что эта мерзость может взлететь прямо ей в лицо.

— Ты видела, кто это оставил?

— Она молча покачала головой, не отводя взгляда от распятой птицы.

— Но ты знаешь?

Кивнув, она ответила так тихо, что мне едва удалось расслышать:

— Мастера Совы.

— Зачем они оставили такое у ворот бегинажа?

Она повернулась и поглядела в сторону лечебницы.

— Ты взяла к нам прокажённого. Для деревни он умер. Никто не должен давать ему убежище. Это... эта птица — проклятие Мастеров Совы.

Она задрожала и закрыла лицо руками, словно хотела защититься от колдовства.

— Лист плюща — символ Святой Троицы. Как может это растение навредить нам, Его слугам?

— У нас издавна плющ считают знаком дьявола, — угрюмо пробормотала она. — Он убивает тех, вокруг кого обвивается.

— Но мы же не верим в старые россказни, так, Привратница Марта? А теперь принеси мне охапку самого сухого хвороста и головешку из очага. И не говори ничего остальным. Ни слова об этом, поняла? Ничего это не значит. Я не хочу, чтобы дурацкие слухи пугали детей.

Она кивнула и торопливо ушла. Я закрыла за ней ворота, оглядев кусты и деревья по обеим сторонам дорожки. Они наблюдают? Пускай. Они в самом деле думали, что нас можно напугать и мы выгоним Ральфа? Тогда они недооценили меня.

Привратница Марта вернулась, чуть приоткрыла ворота и просунула факел и палки.

— Я зажгла его от свечи в церкви.

— Могла бы взять огонь и из кухонного очага, он точно так же горел бы, — резко ответила я, раздражённая её страхом, но крепко схватила головешку, благодарная за то, что сделала Привратница Марта.

— Иди внутрь и закрой ворота. Не позволяй никому их открывать, пока я не вернусь. И не звони в колокол к утрене, пока я не скажу.

Я с трудом оттащила от ворот раму с совой. Она оказалась тяжелее, чем выглядела, но мне удалось стянуть её с дорожки на обочину, в заросли сорняков. Я завалила её сухим хворостом и сунула в кучу факел. Перья тут же загорелись, вспыхнули и сморщились в облачке едкого дыма, потом появился запах горящей птичьей плоти. В воздух взвились клубы синего дыма, сворачивающегося в спираль на ветру. В бледно-розовом утреннем свете за деревьями показались другие столбики дыма — от кухонных очагов в далёкой деревне. Мир просыпался. Далеко, в церкви, ударил колокол к утрене. Этим утром наш колокол прозвонит позже. Я не буду ничего объяснять. Ивовый каркас трещал, пожираемый пламенем. Переплетения плюща расправлялись и снова изгибались по траве в жаре костра, тлели, но не горели. Плющ не горит.

Покровитель кожевников, ибо с него живьём содрали кожу, прежде чем обезглавить

— Попомни мои слова, затевается что-то плохое, — пробормотала Привратница Марта, бросив мрачный взгляд на гостевой домик.

— Но они никак не объяснили тебе, зачем пришли? — спросила я, следуя за ней через двор.

— Придётся тебе самой спросить. Они отказались мне сказать, — она потопала назад к воротам, явно очень обиженная.

Я с минуту смотрела ей вслед, пытаясь подготовиться к встрече незваных гостей. Мне удалось лишь выведать у Привратницы Марты, что это мужчина и женщина, назвавшиеся матерью и дядей затворницы Андреа, они прибыли узнать, не найдётся ли у меня нескольких минут встретиться с ними. Я понимала, должно быть, это что-то серьёзное. Вряд ли Андреа просто послала их передать мне привет, и как только я вошла в гостиную — сразу поняла, что Привратница Марта не ошиблась, предсказывая неприятности.

Женщина сидела на краешке стула, беспокойно оглядываясь, пальцы теребили жёлтый платок, обрамляющий морщинистое лицо. Седой мужчина, так похожий на неё, что я сразу поняла — это её брат, беспокойно ходил взад-вперёд по тесной комнате. Стоял жаркий день, и его лицо покрылось капельками пота, но он казался слишком взволнованным, чтобы спокойно сидеть. Глядя на пыльную одежду и измученные лица, я поняла — эти люди проделали длинный путь, чтобы встретиться со мной, и не стала задавать вопросов, предложив им сначала лёгкое угощение.