Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 4

Внезапно я снова услышала голос. Он шёл откуда-то прямо передо мной. Вместо того чтобы убежать от опасности, я наткнулась на неё.

— Для Яндила, владыки подземного мира, я проливаю кровь белого оленя. Прими её, как мою кровь. Пей.

Голос звучал не дальше нескольких ярдов от меня, но поляна казалась пустой. Руки стали липкими от пота, несмотря на ночной холод, а сердце колотилось так яростно, будто вот-вот выскочит из груди. Хотелось бежать, но я слишком боялась, что меня заметят, если пошевелюсь.

— Для Тараниса, владыки этого леса, я обнажаю плоть белого оленя. Прими её, как мою плоть. Ешь.

Дрожа от страха, я вцепилась в ствол дерева, чувствуя, что если отпущу его, мне не устоять на ногах. Потом я увидела какое-то движение. Через серебристую поляну ко мне ползла чёрная тень, и это был не человек. Над его грудью возвышалась длинная узкая морда с парой ветвистых рогов, а позади болтались четыре или пять длинных хвостов. Казалось, оно ползло прямо к тому месту, где стояла я. Оно извивалось, тянулось ко мне. Я зажмурилась, стараясь не закричать.

— Дух белого оленя я приношу в дар Рантиполу, владыке воздуха. Прими его, как мой дух. Поглоти его.

Я открыла глаза, слишком испуганная, чтобы бежать. Существо стояло перед зияющим дуплом дуба, спиной ко мне. Теперь, когда его осветила луна, я поняла смысл увиденного кошмара. Нет, это был не монстр. Это мужчина, высокий и крепко сложенный. С его плеч свисала шкура оленя с рогатой головой. Зверя забили совсем недавно, в холодном ночном воздухе от шкуры ещё шёл пар. Кровь влажно сверкала в лунном свете. Я чувствовала её запах.

— Я пришёл к двери трёх миров. Позволь мне войти. Ка! [6]

Человек отбросил с головы капюшон. Потом поднял голову оленя и водрузил поверх своей головы. По его коже и волосам стекала кровь. Схватив дымящуюся шкуру обеими руками, он завернулся в неё, как в плащ. Когда человек поднял голову, оленьи рога вскинулись вверх, словно бросая вызов луне.

— Услышь меня, Таранис, владыка погибели, великая несправедливость совершена с тобой и с нами, твоими слугами. Когда-то твоё создание, порождение отчаяния и темноты, правило этим местом. И эта долина носила его имя. Твой демон нёс всем, кто не повиновался тебе, смерть в этом мире и мучения в мире ином. Каждый человек понимал, как он страшен, и в страхе обращался к тебе и к нам, твоим слугам. Но сто лет назад, в канун Самайна, к этому порогу пришли женщины. Они не сумели убить твоего демона, но изгнали его в сумеречное время, в место теней, где протекают бесчисленные дни и безымянные годы. Сегодня ночью я открываю эту дверь, чтобы найти знание, которое снова вызовет демона. Другие до меня пытались укрыться под шкурой оленя, но гибли прежде, чем прокричит петух, ибо не были достаточно сильны, чтобы выдержать твоё испытание, и за эту слабость ты уничтожил их. Этой ночью умирает старая ведьма Кэйлич. Этой ночью рождается Цернуннос, бог плодородия. Я охотился. Я убил. Я принял его облик и его силу. Он перерождается в эту ночь, и я перерождаюсь вместе с ним.

Человек поднял вверх огромные руки с крепко сжатыми кулаками и закричал, обращаясь вверх, к звёздам.

— Таранис, владыка ночи, даруй мне знания, чтобы вызвать твоё создание к жизни, дай власть вернуть его и силу, чтобы справиться с тем, что поднимается из темноты! Ка!

Он наклонил голову и одним стремительным движением нырнул в чёрное дупло огромного дуба.

Я в оцепенении смотрела туда, где исчез этот человек, напуганная услышанным, не в силах пошевелиться. Поляна застыла в тишине. Деревья трепетали, затаив дыхание. Внезапно меня охватила паника, и ноги снова смогли двигаться. Они слишком сильно дрожали, чтобы бежать, и мне удалось сделать только несколько шагов, когда позади я услышала громкое шуршание. Как будто налетевший ветер закружил сухие листья, вот только ветра не было. Я ничего не могла с собой поделать и обернулась. Я должна была посмотреть.

Поляну всё ещё заливал призрачный свет, но она не была больше безмолвной и тихой. Земля повсюду вздымалась. Листья, корни и трава поднимались, будто тысяча кротов прокладывала под землёй путь наверх. Земляные холмы вырастали всё выше и выше, пока вдруг все они не лопнули, и из них наружу хлынул поток насекомых — жуков, червей, сороконожек, налитых кровью пауков и огромных белых личинок — все твари, что питаются мертвечиной, потянулись из грязи вверх, к лунному свету.

На землю невозможно было смотреть — каждый дюйм кишел жирными насекомыми, и все они сползались к огромному дубу. Крылья жуков щёлкали и шуршали, насекомые роились вокруг ствола, стремясь к чёрной утробе дуба. Они скользили в дупло, где исчез человек, и я услышала, как он задыхается. Потом, когда огромный поток насекомых проник под кору и заполз в дупло, стоны сменились диким криком боли и вызова.

— Я отдаю тебе свою кровь, Яндил, я отдаю тебе свою... кровь!

Голос, идущий из глубины дупла, перешёл в крик, в вопль агонии, как будто все эти могильные твари жрали его, срывая с костей живую плоть.

Второй из трех дней костров Белтейна и день святой Вальпургии. Вальпургия родилась в графстве Эссекс (Англия) в восьмом веке. Стала настоятельницей двойного монастыря Хайденхайма (Германия), управляя одновременно монахами и монахинями.

Меня внезапно разбудил громкий лай. Все собаки в Поместье тявкали. И неудивительно — похоже, мимо наших ворот неслась шумная охота. Я выглянула в створчатое окно.

Хотя ещё едва рассвело, на дороге у Поместья толпились чужаки, спешащие на ярмарку, в Улевик. По камням грохотали телеги. Девчушки гнали большие стаи шипящих гусей. Старухи тащили на длинных верёвках блеющих коз, которые путались под ногами уличных торговцев, сгибавшихся под тяжестью тюков с товаром. В длинных тяжёлых повозках, запряжённых волами, среди тюков и бочек сидели на корточках женщины, болтали или пели. Дети бежали рядом, цепляясь за повозки, визжа и смеясь, когда фургон подбрасывало в дорожной колее. Молодые люди перебирались через канаву к насыпи, где распустились жёлтые первоцветы, и бросали букетики хихикающим девушкам в тележках, выпрашивая поцелуи. Хотелось бы мне быть в одной из этих телег, хотелось, чтобы какой-нибудь мальчик осыпал цветами мои колени. Но я знала — никто и никогда не попытается получить мой поцелуй.

Я оделась намного раньше остальных членов моего семейства и нетерпеливо шагала взад-вперёд по огромному холлу. Мне отчаянно хотелось быть там, среди толпы. Но матери и сёстрам требовалось, чтобы каждая складочка на их покровах лежала идеально ровно. Думаю, они делали это для того, чтобы заставить остальных ждать, зная, что Майский день не начнётся без нас, поскольку мой отец, лорд Роберт д'Акастер, был хозяином этой ярмарки.

И наконец, отец возглавил шествие нашей семьи и слуг по Улевику, в сторону Грина. Он с важным видом шёл впереди, широко расставляя толстые ноги, как маленький мальчик, намочивший штаны. Несмотря на холодный день, мясистое лицо уже раскраснелось и вспотело от усилий. Мать плелась рядом, держа его под руку, потупив взгляд, словно боялась того, что может увидеть. За ней чинно, рука об руку, следовали мои сёстры-близняшки, Энн и Эдит. Никто не сказал бы, что они мне родня.

Я похожа на мальчишку, как всегда говорила мне мать, слишком маленькая, слишком худая, слишком бесцветная. Волосы у меня каштановые, как у матери, только мои вьются, и как обычно, этим утром они отказались держаться в причёске, хотя горничные долго драли их гребешками. Девушки ворчали и ругались, уверенные, что мать накажет их, но им не стоило волноваться. Она всегда и во всём винила меня, так почему бы и не в этом, как обычно?

Волосы Энн и Эдит, конечно же, гладко причёсаны, идеально заплетены и уложены кольцами за ушами, как их закололи горничные. Обе мои сестры унаследовали рыжеватые волосы отца и бледное лунообразное лицо матери. Целомудрие близняшек мать охраняла пуще собственных драгоценностей, поскольку отец требовал, чтобы ни одна из них даже не поднимала на мужчину взгляд до того, как в целости и сохранности не будет выдана замуж. Отец решил сохранить богатство в семье и пообещал одну из моих сестёр своему племяннику Филиппу. Которую Филипп выберет — отцу было неважно. Но тот не спешил выбирать — слишком много удовольствия ему доставляли служанки.