Убить сову (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 55

Целительница Марта тронула её за плечо, пытаясь успокоить.

— Ну хватит. Слова не важны, ребёнок вряд ли что-то понимает кроме успокаивающего тона и доброго голоса. Беатрис права, полный живот или пустой — это ей понятнее.

В конце концов, срезать тряпки с тела Гвенит пришлось Целительнице Марте и мне. Целительница Марта попросила Османну заниматься лечебницей в ее отсутствие, но эта бессердечная маленькая дрянь постоянно пыталась свалить на меня заботу о Гвенит, говоря, что занята другими поручениями. Должно быть, считает себя чересчур высокородной, чтобы мыть какую-то несчастную старуху.

Голое тело Гвенит выглядело жалко. В интимных местах уже не было волос, кожа на животе обвисла и пожелтела, как у ощипанной птицы. Руки у неё тоже обгорели, хотя и меньше, чем ноги. Она была холодна, как лёд, но не дрожала. Мы с Целительницей Мартой попытались приподнять её за руки и вымыть, но грязь въелась так глубоко, а сморщенная кожа так истончилась, что мы не решились тереть. Да и зачем? Легче ей от этого не станет и жизнь не продлится.

Целительница Марта смазала лекарственным снадобьем ожоги, натёрла грудь старухи согревающей мазью. Комнату заполнил едкий запах скипидара. Маленькая Гудрун всё это время сидела на корточках у очага и грызла кусок хлеба, смоченный в похлёбке. Она жадно, обеими руками запихивала еду в рот, словно боялась, что кто-то отнимет. Рыжие волосы, освещённые огнём, падали на лицо. Девочка казалась странно спокойной, как будто забыла о существовании старухи, но задрожала и забилась в дальний угол, увидев вошедшую Настоятельницу Марту.

— Ну, как она? — спросила Настоятельница Марта, глядя на Гвенит, как будто поинтересовалась ценой на хлеб. В этой женщине нет ни крошки человечности и сострадания.

Целительница Марта покачала головой — по её мнению, никакое зелье уже не могло удержать Гвенит в этом мире.

— Может, нужно пустить ей кровь? — спросила Настоятельница Марта. — Если бы она хоть ненадолго очнулась, чтобы исповедаться...

— Она так плоха, кровопускание лишь ослабит её и ускорит конец.

— Нет ли какого-то лекарства, чтобы привести её в чувство? — Настоятельница Марта похлопала Гвенит по руке, но умирающая не открыла глаз.

— Попробую дать ей немного тёплого вина с пряностями, если, конечно, она сможет пить — сказала Целительница Марта и прихрамывая поплелась к двери. — Но лучше сама помолись о ней, Настоятельница Марта — чтобы привести её в чувство нужно гораздо больше, чем могу я.

Когда я неожиданно проснулась, маленькая Гудрун склонилась над своей бабкой. Глаза старухи были открыты, она что-то шептала девочке, но я не могла разобрать слов. Целительница Марта, сидящая у очага напротив меня, предупреждающе вытянула руку.

— Дай им немного побыть вдвоём, — тихо сказала она. — Осталось недолго. Османна пошла за Настоятельницей Мартой.

Конечно, это всё Османна. Как только эти двое появятся, тут же оттолкнут прочь бедную маленькую внучку Гвенит.

Целительница Марта укоряюще посмотрела на меня, как будто прочла мои мысли.

— Настоятельница Марта должна знать. Нужно дать этой женщине возможность примириться с Богом. — Она поворошила огонь, и от него в темноту полетели искры. — И, похоже, молитвы Настоятельница Марты были услышаны. Я и не надеялась, что Гвенит сможет говорить.

— А ты уверена, что это не твоё вино ей помогло?

Её морщинистое лицо расплылось в улыбке.

— Скорее всего, и то и другое. Хорошее вино, подкреплённое горячей молитвой, может творить чудеса.

Настоятельница Марта в сопровождении Османны ворвалась в комнату. Она отодвинула в сторону Гудрун и низко склонилась над Гвенит, вцепившись в её тощее плечо.

— Исповедайся, и сможешь сбросить бремя грехов, уходя из жизни. Какое бы зло ты не делала, если раскаешься в этот последний час, Господь по милости своей простит тебя.

Но старуха только слабо усмехнулась.

— Поздно, госпожа. Моих грехов не перечислить.

Неожиданно тощая рука сжала запястья Настоятельницы Марты. Старуха тянула её к себе так яростно, будто хотела утащить с собой в ад.

— Оулмэн... я видела, как он летел... они его разбудили. Священник не успел...

— Оулмэн — просто нелепый слух, пустоголовые молоденькие девчонки вечно болтают глупости. Не трать на это то немногое время, что у тебя осталось. Тебе следует думать о собственной бессмертной душе.

Старуха снова потянула её к себе.

— Те, кто его разбудил, узнали только половину заклинания... и не могут им управлять... Священник слишком слаб... но ты... в тебе живёт дух ведуньи... Тебя не испугать, ты сильная женщина. Ты... Помни об этом.

Настоятельница Марта возмущённо отдёрнула руку.

— Во мне дух Христа, как и во всех здесь. И поверь, нас не испугать никакими кознями Сатаны.

Старуха тяжело закашлялась, потом, задохнувшись, откинулась на спину и прикрыла глаза.

— Моя Гудрун... — с трудом выговорила она, — заклинаю... присмотри за ней... не дай им причинить ей боль.

Девочка неподвижно стояла рядом, у кровати. Если она и понимала, о чём речь, то не показывала вида.

— Не дай запереть её в клетке... всё дикое умирает в неволе... Позаботься о ней, и моё благословение будет с тобой. А если бросишь — я прокляну тебя...

Настоятельница Марта опустилась на колени у кровати и попыталась снова, более мягко:

— Гвенит, ради твоей бессмертной души, хочешь примириться с Господом?

— Чего нам мириться? Ни я не говорила с Богом, ни он со мной, и причины для ссор у нас не было.

— Гвенит, мы все рождены в грехе. Мы все оскорбляли Бога. Но тебе ещё не поздно спастись от адского пламени.

Старуха снова открыла глаза, как будто собиралась ответить, но взгляд остановился на Османне, стоявшей позади. Она поманила девочку согнутым, как птичий коготь, пальцем. Османна не шевельнулась.

— Как твоё имя, дитя?

— Ос... Османна, — прошептала девочка.

Гвенит раздражённо махнула рукой.

— Не это имя, дитя. У тебя есть другое.

Настоятельница Марта вцепилась в тощую руку и встряхнула так, будто пыталась вытряхнуть мысли из старухиной головы.

— Гвенит, твоя душа в смертельной опасности. Если умрёшь непрощённой — гореть тебе в муках до самого Страшного суда. Ты должна...

— Скажи мне своё имя, девочка, — выдохнула старуха.

— Я избавилась от старого имени, — краснея проговорила Османна.

— Ты не избавилась ни от чего... верни своё имя... Тебе не будет покоя... пока ты не найдёшь своё имя.

— Она бредит, — проворчала Настоятельница Марта. Она низко склонилась над старухой. — Слушай, Гвенит, ты умираешь. Тебе нужно думать о Боге. — Настоятельница Марта говорила медленно и громко, как с глухой.

— А разве Он когда-нибудь думал обо мне, госпожа?

Глаза старой Гвенит закрылись. Она слабо вздохнула и затихла. Слышалось только потрескивание дров в очаге. Целительница Марта подняла прозрачные голубоватые веки старухи, коснулась глаз, поднесла к ее губам перо. Мне показалось, что прошла целая вечность, но перо не пошевелилось.

Гудрун переводила взгляд с одной из нас на другую, потом на свою бабку. Она медленно вытянула сжатую ладонь, осторожно, одним пальцем, тронула лицо старухи и отдёрнула руку, словно обожглась. Девочка отшатнулась, широко, как воющая собака, открыла рот, но не издала ни звука. Она застыла на месте, и упала на пол, прежде чем кто-либо из нас успел ее подхватить. Гудрун тряслась и задыхалась, изо рта у неё пошла пена. Мы беспомощно смотрели, не в силах ничем ей помочь.

— Мог бы выбрать для свидания местечко потеплее, — тихонько пропел голос Хилари из-за деревьев.

Я обернулся, но никого не увидел. В роще было пусто. До заката оставалось ещё около часа, но небо закрывали облака, моросил дождь и казалось, уже наступали сумерки.

— Помню, ты говорил, что никогда больше не захочешь со мной видеться, — в голосе Хилари звучала насмешка. — А я — наоборот, что ты сам станешь умолять меня вернуться, не забыл?