Совсем не Золушка!. Трилогия (СИ) - Панина Валерия - Страница 24

Его Величество с удовольствием оглядел сидящую за обеденным столом увеличившуюся семью. С некоторых пор несколько раз в месяц вся семья, включая детей, за исключением совсем уж сисечных, обедала в полном составе. Дед из Редьярда получился куда качественнее отца. После десерта - вафли принцессы Бруни были неотъемлемой частью ритуала - король поднялся, с шиком поцеловал снохе кончики пальцев и приказал:

- Арк, зайди с женой ко мне в кабинет. Прямо сейчас.

В кабинете Аркей отодвинул для Бруни кресло, потом сел сам. Редьярд откинулся на регулируемую спинку похожего на трон кресла - очередного подарка из Драгобужья.

- Я получил вчера прошение. Очень необычное, - король был нарочито серьезен. - Оно касается судьбы одной молодой особы, чьи родители проявили вопиющее непонимание ее самых сердечных чаяний и устремлений. Я согласен с этой девицей. При нынешней широте взглядов, которую проповедуете Вы, сын мой, - кивок в сторону принца, - и Вы, моя дорогая невестка, даже удивительно, что в этом вопросе вы проявили, кхм, узколобость и закостенелость взглядов.

- Это там так написано, Ваше Величество? - переглянувшись с женой, спросил принц.

- Нет, это я, - с гордостью ответствовал король. - Так вот. Она хочет учиться в Военном университете. Да вот, сами прочтите, - и он протянул Каю исписанный аккуратным Рыськиным почерком свиток. Аркей прочитал, отметил, что дочь благоразумно не сослалась на пример Рагнара Неразумного, и отдал прошение Бруни. Принимая от той прочитанную бумагу, Редьярд небрежно объявил:

- Я удовлетворил это прошение. Более того, я приказал казначею внести плату за обучение.

- Но... - начал Аркей.

- Я сказал, пусть учится! - прогремел Реьярд. - Взяли моду - с королями спорить! - Тут он стукнул кулаком по мраморной столешнице. - Все, идите!

Аркей и Бруни встали, поклонились грозному Величеству согласно правилам этикета и вышли.

У двери в королевскую приемную стояла бледная Росинта. При виде родителей она кинулась было к ним, но вдруг как будто одернула сама себя и остановилась, опустила голову.

- Рысенька, да ты что? - испугалась Бруни, обнимая Рыську за щеки и заставляя глядеть на себя. - Ты что?

- Мама, папа, - голос у Рыськи был несчастным и жалким. - Вы на меня теперь рассердитесь?

- Росинта, - отец положил руку ей на плечо. - Что бы ты ни сделала, мы всегда будем тебя любить.

- Всегда, - эхом отозвалась Бруни. - Всегда.

Они стояли втроем, обнявшись. И Рыське казалось, что если бы мама и папа ее не обнимали, она растаяла бы, как маленькое облачко, и исчезла.

Глава четвертая, в которой героиня пожинает плоды своей настойчивости.

Через неделю после начала учебного года Рыська весила на добрых семь фунтов меньше, чем до торжественного построения. Набор синяков день ото дня становился разнообразнее и по размеру, и по цвету. Самые ранние были глубоко-фиолетовые с желтой каемкой, а самые свежие - оптимистично-багровые. Бруни украдкой вздыхала и заказала у мастера Жужина примочек и мазей. Туалетный столик в Рыськиной комнате выглядел как аптекарский прилавок. По мере потребления пустеющие склянки тут же заменялись новыми. Синяки держались стойко и не сводились. А вот царапины и ссадины, надо отдать им должное, заживали на рыси, как на собаке.

Появление фарги в качестве курсанта первого курса вырвало шквал или даже бурю противоречивых эмоций у офицеров и курсантов. В одном и те, и другие были полностью согласны. Она курсант, и спрашивать с нее надо так же, как с остальных. Она девчонка - так пусть убедится, что ей здесь не место. И уж совсем ей не прощали то, что она действительно была и быстрей, и ловчей, и смелее многих, а потому и обгоняла, и клала на лопатки. Поэтому если в учебном бою два парня не считали особо зазорным проиграть - ну, проиграл и проиграл, со всеми бывает, то в паре с Рысеной парни бились до последнего. И после проигрыша, а такие случались не так уж редко, ходили злые и требовали реванша.

Обидные прозвища и оскорбительные слова летели в Рыську как ядра во время осады крепости. За свои двенадцать лет Рыська привыкла быстро и легко обзаводиться друзьями, и от такого все время хотелось плакать. Рыся гордо вздергивала подбородок и делала вид, что ее это не касается. И даже ночью, намазывая особо болючие синяки очередной Жужиновой бодягой, уговаривала себя не реветь. Ночью приходила мама, садилась на кровать, долго гладила непокорную дочь по непутевой голове и вздыхала, глядя на высунутую из-под одеяла пятнистую руку или ногу. В пять утра Рысена вскакивала, торопливо умывалась и одевалась, на ходу завтракала и убегала. Отец то же никаких речей не произносил и хлопотать за Рыську не собирался. Однако в первый же выходной, дав дочери немножко отоспаться, увел ее в тренировочный зал и до самого ужина натаскивал ее в бою на мечах и рукопашном бое. В следующий выходной все повторилось.

Лин и Нили, ее единственные друзья в университете, расплачивались за дружбу тем, что ежедневно дрались за Рыськину честь в малом дворе за туалетами, извечном месте для выяснения отношений. Дрались один на один и двое против толпы. Рыська ни о чем не знала, только один раз спросила у Нили: 'Вы с Лином опять с фингалами! Мои синяки заразные, что ли?' и ежедневно таскала им из дворца что-нибудь вкусненькое. От предложенных припарок оба гордо отказались, сказав, что они не девчонки. Но дважды случайно забытые Рысей флакончики-горшочки успешно заныкали.

И через три недели, и через четыре седмицы ничего не изменилось. Рыська отлично осваивала теорию, неплохо практику, по-прежнему ходила в синяках и не жаловалась. Народ постепенно привыкал к рыжей фарге и перестал задирать ее по каждому поводу. Ну, то есть задирал по каждому второму.

Еще через неделю у первого курса провели контрольную. Результаты контрольной были поразительно успешными. Дело в том, что два брата, погодки Хрюрь и Мрырь Пампуцкие, нагло выкрали у полковника Шакпи правильные ответы и раздали всему курсу. Кроме... Правильно, Росинты Гольди. Тем не менее, именно у нее в ответах не было ни одной ошибки (остальные благоразумно ошиблись один-два раза), и именно из ее книги совершенно случайно выпали записи полковника. Ее результаты были аннулированы, а сама она приговорена к суткам на губе и розгам.

Рыська молча сняла мундир и рубашку, легла на лавку и сказала спине капитана Свониша:

- Я готова.

Капитан вздохнул и приступил к исполнению наказания. Он старался бить не так сильно, но тренированная рука опускалась с привычным усилием. После десятого удара капитан, морщась от жалости, приказал одеваться. Рысена поднялась с лавки, на секунду спрятала лицо в рубашку, смахивая слезинки, оделась и прошла из пытошной в камеру.

Братьев Пампуцких курс дружно отлупил за туалетами. Через маленькое зарешеченное окошко Рыське просунули ватрушку, связку колбасок и записку: 'Г-жу Б. предупредили'. Рыська вытерла мокрые щеки, с аппетитом поужинала, и первый раз за курсантскую жизнь заснула с улыбкой.

Веслава Гродена, помимо несения службы в Черном полку Королевской гвардии, озаботили общей подготовкой новобранцев. Ему вменили нещадно и ежедневно гонять первокурсников и в хвост (у кого был) и в гриву (даже у кого не было). Курс построился на плацу и приготовился внимать. Вместо этого лейтенант Гроден скомандовал отжиматься. На неосторожный вопрос Хрюря: 'Сколько раз?', Весь ответил с неуловимой интонацией полковника Торхаша:

- Как звать? Так вот, Хрюрь. Все отжимаются, пока не упадут и еще раз не упадут. А ты - пока не помрешь.

После такого жизнеутверждающего сообщения Веслав продолжил прохаживаться вдоль рядов, время от времени тыкая в оттопыренные не по уставу зады ножнами. Остановившись над старшеньким Пампуцким, господин лейтенант смотрел, как несчастное тело извивается, как больная гусеница, и подбадривающе говорил: