Дольф Хейлигер - Ирвинг Вашингтон - Страница 10

Я говорил уже, что путешествие по Гудзону в те времена было событием из ряда вон выходящим; в самом деле, подобная поездка обдумывалась так же тщательно, как в наше время путешествие за океан. Нередко шлюпы находились в пути по нескольку дней; благоразумные шкиперы убирали паруса, когда дул свежий ветер, и на ночь становились на якорь; они нередко останавливались и для того, чтобы послать на берег лодку за молоком к чаю, без которого почтенные старые дамы не могли просуществовать на судне ни единого дня. Кроме того. ходило множество слухов об опасностях, таящихся в Таппан-Зее и в прибрежных горах. Короче говоря, осторожный бюргер, прежде чем решиться на подобное путешествие, толковал о нем много месяцев и даже лет, и никогда не пускался он в путь без того, чтобы не привести в порядок дела, составить завещание и заказать в голландских церквах молебны о плавающих и путешествующих.

Дольф мог быть уверен поэтому, что во время переезда у него будет достаточно времени: он успеет хорошенько обдумать свое положение и подготовиться к тому, что ему делать в Олбани.

Хромой кривоглазый шкипер всем своим обликом постоянно напоминал ему, правда, о его сне, и это порою снова ввергало его в смятение и тревогу, но в конце концов его жизнь в последнее время представляла собою такое смешение грез и действительности, его дни и ночи настолько переплетались друг с другом, что ему постоянно казалось, будто он живет и движется в царстве иллюзий. Впрочем, есть даже нечто вроде мимолетного утешения в сознании, что тебе на этом свете терять уже в сущности нечего; по этой причине Дольф несколько успокоился и решил насладиться сегодняшним днем.

Назавтра начались горы. Во второй половине безоблачного жаркого дня судно плыло уже, подгоняемое приливом, между суровыми горными кряжами. Царило ничем не нарушаемое безмолвие, которое обычно властвует над природою, истомленною летним зноем; свалившаяся доска или весло, упавшее случайно на палубу, порождали эхо, грохотавшее в горах и перекатывавшееся вдоль берегов; если шкиперу случалось отдать приказание, тотчас же незримые голоса с каждого утеса принимались без устали его передразнивать.

Дольф в немом восторге любовался сменявшимися перед ним картинами великолепной природы. Слева Дундерберг [* ] громоздил свои лесистые кручи, вершину над вершиною, лес над лесом, возносясь в глубокое летнее небо. Справа смело вдавался в реку дерзкий Антонов Нос [* ]. над которым кружил одинокий орел, а дальше гора шла за горою, пока, как казалось, они не сплетали друг с другом руки, заключая в свои объятия течение могучей реки. При взгляде на широкие впадины, как бы выдолбленные то здесь, то там между кручами, или на леса, уходящие высоко в небо и дремлющие на краю какого-нибудь нависшего над бездной обрыва, с листвою, которая, будучи освещена золотыми лучами солнца, казалась совершенно прозрачною, Дольф ощутил в себе беспредельное восхищение перед этой спокойною роскошью.

Среди этих красок он заметил вдруг груду блестящих, похожих на снег облаков, которые виднелись над западными вершинами гор. За нею следовали такие же груды, каждая, казалось, проталкивала вперед предшественницу; ослепительные и яркие облака причудливо громоздились на синем небе. Прошло немного времени, и послышались глухие раскаты грома, ворчавшего где-то в горах. Река, еще недавно спокойная и зеркальная, отражавшая небо и берега, теперь начала покрываться в отдалении черною рябью, поднятой пробегавшими порывами ветра. Беспокойно, с пронзительным криком метались птицы, известные под именем рыболовов; они стремились укрыться в гнездах на высоких сухих деревьях; вороны, каркая во всю глотку, летели к расщелинам скал; вся природа, казалось, чувствовала приближение грозы.

Тучи клубились уже над горами; их снежные вершины все еще продолжали сиять и искриться, но склоны, лежащие ниже, стали темными, как чернила. Упали первые крупные и редкие капли; ветер крепчал; волны стали завиваться барашками. Наконец вершины гор будто прорвали вздувшиеся, как пузырь, тучи, и с шумом хлынули потоки дождя. Молнии перескакивали с тучи на тучу и, извиваясь, низвергались по скалам и разбивали в щепы могучие, раскидистые деревья. Оглушительными взрывами громыхал гром; эхо отбрасывало его раскаты с горы на гору; они обрушивались на Дундерберг и перекатывались в бесконечной теснине между горными кряжами; каждый мыс отвечал новым эхом, пока откуда-то издалека не долетало мычанье Быка [* ], который хотел, казалось, перекрыть своим ревом грозу.

На некоторое время стремительно несущиеся черные тучи, туман и густая пелена ливня совершенно закрыли берег. Стало темно; неожиданно сгустившийся мрак казался тем более жутким, что его то и дело прорезывали вспышки молний, сверкавших сквозь потоки дождя. Никогда еще Дольфу не доводилось видеть такого неистовства стихий; казалось, будто буря пробивает себе дорогу через теснины в горах и ввела в действие всю небесную артиллерию.

Судно, увлекаемое бешеным ветром, который усиливался с каждым новым порывом, неслось теперь на всех парусах; так продолжалось до тех пор, пока оно не достигло места, где река делает крутой поворот, кстати, единственный на всем ее протяжении [* ]. Как раз в тот момент, когда они поворачивали, на них ринулся вырвавшийся из горного ущелья яростный ураган, пригнувший к земле лес, видневшийся впереди, и в мгновение ока превративший реку в сплошные белые гребни и пену. Шкипер своевременно заметил опасность и приказал убрать паруса; но прежде чем его приказание могло быть исполнено, вихрь всей своей силой навалился на шлюп и накренил его набок. Все перепугались до смерти; все на судне пришло в смятение; хлопанье парусов, свист и рев ветра, брань шкипера и команды, крики пассажиров – все смешалось, все слилось с грохотом и раскатами грома. В разгар этой суматохи шлюп, к счастью, выпрямился; одновременно главный парус вывернулся в противоположную сторону; рея, к которой он был прикреплен, пронеслась вместе с ним над шканцами, и Дольф, неосмотрительно глазевший на тучи, не успел опомниться, как очутился в воде.