Испорченная кровь (ЛП) - Фишер Таррин - Страница 45

дышу. Закрываю глаза и чувствую его вес, сначала

немного, потом всё сразу. Его тело тёплое. С моих

губ срывается шокированный стон. Я хочу обернуться

вокруг него, поглощать его тепло, но не шевелюсь.

Айзек подтягивает меня вверх, чтобы его руки легли

мне на спину. Мои глаза по -прежнему закрыты, но я

чувствую его дыхание на лице.

— Сенна, — тихо зовёт он.

— Мммм?

— Перекатывайся вместе со мной.

У меня уходит минута на то, чтобы понять, чего

он хочет. Мозг человека работает, как плохой

интернет, когда заморожен. Айзек хочет завернуться

со мной в кокон. Я так думаю. И с трудом киваю.

Моя шея одеревенела. Он натягивает край одеяла

вокруг нас, и я напрягаюсь. Кажусь себе хрупкой,

будто мои кости сделаны изо льда. Его вес может

меня раздавить. Мы кутаемся в одеяло и, в конечном

итоге, оказываемся на боку. Чувствую тепло Айзека,

он прижимается ко мне спереди, а тепло огня

согревает спину. Я понимаю, мужчина нарочно

расположил меня так, чтобы я оказалась ближе к

огню.

Мои руки прижаты к его груди, и я

прижимаюсь к ней щекой. Он до сих пор пахнет

специями. Начинаю перечислять их все в голове:

« Кардамон, кориандр, розмарин, тмин, базилик... ».

Через несколько минут дрожь стихает. Айзек тянется

к моему запястью. Я не знаю зачем. На самом деле,

меня это не волнует. Мужчина прижимает свой

большой палец к моей коже. «Проверяет пульс», —

догадываюсь я.

— Я умираю, доктор? — спрашиваю тихо.

Требуется много энергии, чтобы выстроить слова в

правильном порядке, и даже тогда, когда я

произношу их, мой мозг видит розовую лопату,

лежащую на ярко-зелёной траве.

— Да, — отвечает он. — Мы оба. Все мы.

— Это утешает.

Айзек целует меня в лоб. Его губы холодные, но

тепло мужчины возвращает меня к жизни. Немного,

по крайней мере.

— Когда в последний раз ты позволяла себе

чувствовать? — язык доктора заплетается, будто он

пил, но алкоголя уже давно нет, это холод делает

Айзека таким.

Качаю головой. Для таких, как я, чувства

опасны. Но нечего бояться, если всё равно умираешь.

Отклоняю голову, чтобы он смог прочитать ответ в

моём выражении лица.

Айзек касается моих скул своими руками.

— Могу ли я заставить тебя чувствовать? Ещё

один раз?

Я цепляюсь за него и сжимаю свои кулаки на

его рубашке. Мой ответ — да.

Его рот такой тёплый. Мы дрожим и целуемся,

наши тела отхватывает тепло и желание. Нам

холодно, и мы слабы. Эмоционально уничтожены, но

отчаянно пытаемся чувствовать друг друга, и

чувствовать надежду — последнюю искру жизни.

Нет ничего радостного или сладкого в наших губах.

Только безумие и паника. Чувствую вкус соли. Я

плачу. Поцелуй, наверное, пробил мои сл ёзные

протоки.

Когда мы заканчиваем целоваться, то лежим в

тишине.

Своими губами он прикасается к моим волосам.

— Мне очень жаль, Сенна.

Я дрожу. Ему жаль? Ему?

— Чего?

Мне кажется, что проходит миллион лет,

прежде чем Айзек отвечает:

— В этот раз я не могу спасти тебя.

Я плачу у него на груди. Не потому, что Айзек

не может. Потому, что он хотел.

Мне кажется, что я задремала. Когда я

просыпаюсь, дыхание Айзека устойчивое. Думаю, он

всё ещё спит, но когда я двигаюсь, чтобы сменить

позу, он убирает руки с моей спины и позволяет мне

двигаться, пока я снова не чувствую себя удобно. Мы

лежим так в течение нескольких часов. Пока полено

не сгорает окончательно, и я не понимаю, что

наступил день, даже если больше непонятно когда

день, а когда ночь. Но тут мне хочется разрыдаться от

облегчения и горя. Я вспоминаю всю невыразимую

боль последних лет, от которой он спасал меня своей

нежной любовью. Мы скоро умрём. Но, по крайней

мере, я умру рядом с тем, кто меня любит.

Айзек как осязание. Почему я раньше до этого

не додумалась? Он обнимал меня, пытаясь избавить

от кошмаров, а теперь обнимает, чтобы защитить от

холода. Мужчина прикасается именно там, где боль

сильнее всего, и вскоре боль отпускает. Точно, Айзек

— осязание. Мне снова чудится розовая лопата. Я

чувствую зёрна молотого кофе между зубами. Потом

вижу Великую китайскую стену и понимаю, что мозг

работает плохо, показывая мне образы того, что

находится в мо ём подсознании. Когда в сво ём

воображении я вижу стол — тяжёлый деревянный

стол с резным верхом, который стоит на кухне на

первом этаже, мне кажется, что это очень важно.

Словно я сплю, а мой мозг подсказывает, что писать.

Но какое отношение всё имеет к столу? Меня осеняет

догадка, но я так устала, что не в силах держать глаза

открытыми. « Главное не забыть», — говорю я себе.

— « Не забыть, что стол…»

Огонь гаснет.

Наши сердца замедляются. Мы обречены.

Я просыпаюсь. Я не умерла. Надавливаю на

грудь Айзека, чтобы разбудить. Он не двигается. Его

кожа на ощупь странно холодная и ж ёст к ая. « О,

Боже».

— Айзек! — толкаю его с тем малым

количеством силы, что у меня есть. — Айзек!

Прижимаю ухо к его груди. Мои волосы у меня

во рту, падают в глаза. Не могу добраться до пульса

на его шее. Я в ловушке между ним и одеялом. И

собираюсь испытать приступ астмы. Чувствую, что

он надвигается. В этом одеяле не хватает воздуха.

Всё, что я слышу — это собственное бешеное

дыхание. Я должна распутать нас, но он тяжёл, как

тысяча фунтов. Толкаю его на спину и изо всех сил

пытаюсь выбраться из одеяла. Борюсь за воздух,

тогда как мои дыхательные пути сужаются. Я должна

выбираться вверх и наружу. Когда я свободна от

свёртка, воздух бьёт по мне. Очень холодно. Это

необходимо моим лёгким, но я не знаю, как его туда

втянуть. Отодвигаю одеяло от лица А й з е к а и

прижимаю пальцы к его шее. Снова и снова бормочу:

« Пожалуйста».

« Пожалуйста, не умирай.

Пожалуйста, не оставляй меня здесь одну.

Пожалуйста, не оставляй меня.

Пожалуйста, не дай мне испытать приступ

астмы прямо сейчас».

Я

чувствую

пульс.

Он

очень

слабый.

Поворачиваюсь на спину и хриплю. Это страшный

з вук . Звук смерти. Почему я всегда умираю? Я

выгибаю спину, мои глаза закатываются. Я должна

помочь Айзеку.

« Стол!... Что со столом?»

Я знаю. Вижу всё то, что видела прошлой

ночью в своём бреду. Стол из моей книги. Я писала

об этом в переносном смысле. Образ, что все великие

вещи совершаются вокруг стола: отношения, планы

войны, приёмы пищи, которые позволяют нашим

телам выживать. Стол представляет собой жизнь и

выбор. Мы видим его в Камелоте, когда рыцари

короля Артура собирались вокруг круглого стола, а

также в картине «Тайная вечеря». Мы видим его в

рекламе, где семьи едят обед, смеясь и передавая

корзины хлеба. Я писала о том, что стол был

источником. Я была на начальн ом этапе моих

отношений с Ником и пыталась проиллюстрировать,

где всё пошло не так. Нам нужно было вернуться к

столу,

чтобы

вдохнуть

жизнь

в

умирающие

отношения. Это было мелодраматично и глупо, но

См о т р и т е л ь Зоопарка воплотил это в жизнь.

Установил его на нашей кухне, а я отказывалас ь

видеть.

Я поворачиваюсь на колени и ползу... к люку.