Полоса невезения - Каплан Виталий Маркович - Страница 32

Я шел по зимнему парку, чистому и безлюдному, где припорошенные белым еловые лапы прямо-таки просились на новогоднюю открытку, а в мягких солнечных лучах искрился еще не тронутый оттепелью снег. И лишь спутанные цепочки птичьих следов заполняли пустоту этих ненаписанных никем страниц.

Однако настроение мое ничуть не отвечало окружающей безмятежности. Я знал: ничего уже не изменить, грядущее записано и оприходовано в каком-то потертом гроссбухе, и мне остается лишь идти по скрипучей, утоптанной дорожке навстречу тоске. Даже повернись я и шагни обратно - все равно дорожка, лукаво искривившись, привела бы меня в залитый бледным светом Мраморный зал, где уже выгнулась мне навстречу огромной голубой запятой Струна, а в наэлектризованном воздухе сгустилась музыка.

Расплыться кляксой под осенней луной сейчас казалось милостью, незаслуженным подарком судьбы. Пуля в затылок - и конец. Ни стыда, ни боли, ни гниловатого привкуса несбывшихся надежд... Увы, все будет иначе. Пустота прогнется, треснет, вырвется на волю бешеная музыка, тонким сверлом войдет в мой мозг, подчиняя себе, выдавливая из съежившейся души то, что еще оставалось моим.

А вокруг, по колено в сугробах, стояли они, в кургузых курточках и вязаных серых шапках. Посиневшие губы слегка дергались, время от времени выдавливая сгустки слов:

- Мы прощаем тебя, Уходящий... Мы прощаем тебя...

И с каждым выдохом взлетало морозное облачко, возносясь к подернутому неясной дымкой небу. А там, над головой, яичным желтком плавало солнце, больше похожее на луну - ту самую, скучно взиравшую на пролитые в сухую траву человеческие кляксы.

Я хмуро шагал мимо них, стараясь не встречаться глазами с напряженными детскими лицами. Кто же пригнал их сюда, выстроил шеренгами, заставив твердить безнадежно-ледяные слова? Им бы не это, им бы в салочки сейчас, или на санках - но, похоже, детской в них осталась лишь оболочка. А душу выгрызла та самая, хищно изогнутая голубая запятая, раздувшийся на горизонте исполинский червь - то ли смерч, то ли выползший из темных сказок дракон. Добрый дракон, заботливый... Ему виднее, ему и карты в руки... и карты, и планы, и автоматы, и бамбуковые, расщепленные на конце палки.

Увести бы их отсюда, из этой стылой неподвижности, туда, где настоящее солнце и настоящая трава... только нету уже таких мест.

И тут кто-то коснулся моего плеча. Вздрогнув, я обернулся.

Это был он, рыжий пацан с ломающимся голосом. Все в той же футболке и застиранных джинсах.

- Ну, привет, - удивленно пробормотал я, уставясь в скуластое, испещренное капельками веснушек лицо.

- Взаимно, - кивнул мальчишка, и в воздухе повисла бесцветная пауза.

- Не холодно тебе? - наконец сказал я, окидывая его взглядом. Одежда, мягко говоря, не по сезону.

- Мне-то не холодно, - пацан смотрел под ноги. - Я же не отсюда. Вот им, - кивнул он на замершие ребячьи шеренги, - им холодно. А будет еще холоднее.

- Ну и что теперь делать?

- Этим другие займутся, Константин Дмитриевич, - устало протянул пацан. - А у вас своя дорога.

- Туда, что ли? - я показал глазами на вздыбившуюся у горизонта Струну.

- Угу, - кивнул он. - Только иначе, чем вы думаете.

- Откуда ты знаешь, что я думаю? - ухмыльнулся я. - Экстрасенс, что ли?

- Если бы... - без улыбки произнес мальчишка. - Только это неважно. Важно другое. Меня к вам послали, чтобы передать: она рвется. Запомнили? Она рвется.

- Ладно, - кивнул я машинально, совершенно не понимая, о чем речь. - А знаешь... - неожиданно выдохнул я, - вот уже полгода, как меня никто Константином Дмитриевичем не звал. Только Антоновичем.

- Как его? - махнул рукой вбок пацан, и, глянув туда, я увидел...

Костя стоял в снегу, но не тонул в нем - казалось, снег расступался возле его ног. Потому что белое его лицо было белее всех снегов мира, вместе взятых.

- Привет, тезка... - едва двигая губами, прошелестел он, и хотя между нами было не больше двух метров, мне показалось, будто звук доносится из невообразимых, за миллионы световых лет далей.

- П-привет... - лязгнув зубами, отозвался я. Не то чтобы мне сделалось страшно - хуже, чем было еще совсем недавно, видимо, и не бывает, обрадуешься любому страху, если он заменит скучную безнадежность. Но все-таки мурашки пробежали у меня по спине, и что-то встрепенулось глубоко-глубоко, точно форточка где-то во мне открылась.

- Все нормально, тезка... - медленно сказал он. - И что именем моим назвался - правильно. Ты даже сам не знаешь, насколько правильно. Но тебе надо знать... про меня, и Ленку, и девчонок... кто тогда отдал приказ... Кто кого спасал на самом деле... И ты узнаешь... когда-нибудь. И вот когда узнаешь - не мсти, понял? Им уже взвешено и отмерено. А сейчас мне пора, зовут меня.

- Мне тоже пора, - сообщил рыжий мальчишка.

- Ты хоть скажи, как тебя звать, командир? А то неловко как-то общаться с безымянным.

- Вы будете смеяться, - ответил пацан, - но я тоже Костя.

- Трое тезок на снегу... - прошелестел Ковылев. - Картина маслом. Ладно, ребята, разбегаемся...

Мне вдруг совершенно непонятно отчего стало весело.

- Слушай, - повернулся я к младшему из нас, - а ты умеешь решать квадратные неравенства?

Тот сморщил переносицу

- Так себе, - минуту подумав, честно признался он. - У меня вообще по алгебре был тройбан.

- Ну, это лечится, - хмыкнул я, и хотел еще что-то добавить, но воздух неожиданно дрогнул, переливаясь крошечными рыжими огоньками, дохнул мне в лицо полынной горечью, сгустившись, выгнулся сверху какими-то округлыми сводами.

А пространство, точно упругая, до предела натянутая пружина, вдруг взорвалось ломким, рассыпающимся тысячей льдинок колокольным звоном, и я не сразу понял, что это верещит мой настроенный на мелодию "вечерний звон" будильник. И нет ни окоченевших ребятишек, ни обоих моих тезок, ни рассыпчатых снегов. А только дождливое утро понедельника.

- Вот, - возгласил Кузьмич, покинув свое кресло, - настал тот знаменательный день, когда... Короче, сегодня - первый твой самостоятельный выход. Жаль, конечно, что без Гусева, он бы поднатаскал, ну да ладно, будем жить по принципу "здесь и сейчас". И потому в помощь тебе, - он сделал паузу, мечтательно оглядывая развешанные скрипки, - вызвалась Елена Ивановна.