Джек Ричер, или Вечерняя школа - Чайлд Ли - Страница 11

– В каждом консульстве? До сих пор? Сомневаюсь. Думаю, нам следует рассчитывать только на себя. И вы правы, будет очень непросто. Особенно учитывая, что в том доме наверняка есть черный ход и нам с самого начала придется разделиться.

– Может быть, у Уотермена есть люди, – сказал Ричер.

– Эта операция должна быть более масштабной.

– Мы можем получить все, что пожелаем. Так сказал Рэтклифф.

– Только я не уверена, что именно он имел в виду. Он скажет, что, даже если будем наблюдать за той квартирой, мы подвергнем иранца риску. И окажется прав. Возможно, потребуется две полные недели, и малейший промах – или если они заметят одного и того же человека дважды – провалит явочную квартиру, и они сообразят, почему это произошло. У нас связаны руки.

Ричер ничего не ответил.

Они пошли назад в свой отель, и на улице в двух кварталах от него увидели четыре полицейские машины, припаркованные друг за другом у тротуара. Восемь копов в форме ходили от дома к дому, нажимали на звонки, разговаривали с людьми в вестибюлях, потом двигались по следующему адресу. Опрос свидетелей. Значит, произошло что-то очень нехорошее.

Они собрались пройти мимо, но их остановил полицейский и спросил по-немецки:

– Вы живете на этой улице?

– Вы говорите по-английски? – спросил Ричер.

– Вы живете на этой улице? – спросил коп по-английски.

– Мы остановились вон в том отеле, – ответил Ричер, махнув рукой вперед.

– Как давно вы здесь?

– Мы заселились утром.

– Ночной рейс?

– Да.

– Из Америки?

– Как вы догадались?

– По вашей одежде и поведению. Какова цель вашего визита?

– Туризм.

– Ваши документы, пожалуйста, – попросил коп.

– Правда?

– В соответствии с законом Германии вы обязаны по просьбе полиции показать свои документы.

Ричер пожал плечами и засунул руку в карман, чтобы достать армейское удостоверение личности. Никаких проблем, чтобы его отыскать, у него не возникло, поскольку там особо ничего больше не лежало, и он протянул его полицейскому. Нигли последовала его примеру. Коп записал их имена в блокнот и вежливо вернул документы.

– Спасибо, – поблагодарил он их.

– А что случилось? – спросил Ричер.

– Задушили проститутку. До того, как вы приехали. Хорошего вам дня.

Он отвернулся и зашагал прочь, оставив их стоять на тротуаре.

В этот момент американец находился менее чем в пятистах ярдах от них, на параллельной улице, – брал напрокат машину в маленьком агентстве, втиснувшемся между двумя невысокими домами. Он хотел убраться из города всего на несколько дней. Даже несколько часов. Глупая реакция на случившееся, как у ребенка: если я тебя не вижу, то и ты меня не видишь. Впрочем, он не особо беспокоился. Даже совсем не беспокоился. Там не было камер, и он не оставил ни отпечатков пальцев, ни своей ДНК. В этом он не сомневался. Однако находиться в городе все равно не стоило. Он решил, что, пожалуй, поедет в Амстердам, а потом вернется. Все, что с ним происходило, напоминало падение, и он уже не мог остановиться.

Ричер и Нигли вернулись в отель, и служащий за стойкой сказал, что им дважды звонил из Америки джентльмен по имени Уотермен. Двенадцать дня в Гамбурге, шесть утра на Восточном побережье. Значит, появилось что-то важное. Они поднялись в номер Нигли, который был ближе, и оттуда позвонили Уотермену. Трубку взял его помощник Лэндри. Значит, они уже все встали и работают. Через минуту подошел сам Уотермен и сказал:

– Вам нужно вернуться. У нас появились новые сведения. Складывается впечатление, что все меняется.

Ранним вечером они сели в самолет «Люфтганзы» и оказались среди молодых людей, по большей части летевших поодиночке, странных и не очень, похожих на выпускников университетов, отправившихся путешествовать. Они приземлились в Штатах через два часа после того, как покинули Германию, в середине вечера, восемь часов в воздухе минус шесть временных зон. Забрали свой «Шевроле» из гаража кратковременного хранения, покатили в темноте в Маклин и припарковались рядом с более новыми «Шевроле», которые выглядели так, будто за время их отсутствия не сдвинулись с места. Рядом с ними стояли два черных фургона. Ричер и Нигли вошли внутрь и обнаружили, что все, включая Рэтклиффа и Синклер, набились в кабинет и ждут их. Впрочем, ждали они не слишком долго. Высокое звание имеет свои преимущества.

– Вы как раз вовремя, – сказал Рэтклифф. – ФАА [3] держало нас в курсе прогресса вашего самолета, а полиция информировала насчет движения на автострадах.

– Что мы пропустили? – спросил Ричер.

– Один кусочек головоломки, – ответил Рэтклифф. – Что вы знаете про компьютеры?

– Однажды видел.

– У всех компьютеров внутри есть такая штука, которая устанавливает время и дату. Маленькая цепь. Очень простая и дешевая, созданная еще в те времена, когда пользовались только перфокартами и данные требовалось втиснуть в восемьдесят колонок. Чтобы сэкономить биты, год стали обозначать двумя цифрами, а не четырьмя. Например, одна тысяча девятьсот шестьдесят писали как шестьдесят, тысяча девятьсот шестьдесят один – шестьдесят один. И так далее. Им требовалось дополнительное место. И все было отлично. Тогда. Но нам следует подумать о «сейчас». Мы с вами не успеем заметить, как тысяча девятьсот девяносто девятый превратится в двухтысячный, и никто не знает, будут ли прежние системы двух цифр функционировать так же. Или они решат, что наступил тысяча девятисотый, а может, девятнадцатитысячный… Или вообще нулевой. Возможно, они просто перестанут работать. И это приведет к катастрофическим последствиям во всем мире. Мы можем остаться без коммунальных услуг и инфраструктур. Города – без света. И вы в одно мгновение потеряете все свои деньги.

– У меня нет денег, – сказал Ричер.

– Но вы понимаете, что я имею в виду.

– А что говорят те, кто придумал эти цепи?

– Они либо давным-давно ушли на покой, либо вообще умерли. В любом случае они не предполагали, что эти программы продержатся больше нескольких лет. Никаких документов не осталось. Просто компания умников собралась в лаборатории, чтобы решить стоявшую перед ними тогда задачу. Никто не помнит подробностей. И у нас нет гениев, которые могли бы разработать эту систему в обратную сторону. Кроме того, существует подозрение, что они неправильно поняли григорианский календарь и забыли, что двухтысячный год – високосный. Как правило, все, что делится на сто, таковым не является. В отличие от числа, делящегося на четыреста. Так что мы в полной заднице.

– А какое это имеет отношение к нашему делу?

– Мир все больше и больше зависит от компьютеров. Интернет к двухтысячному году может стать серьезной силой, и это умножит нашу проблему, потому что он опутает своей сетью мир, соединив все со всем. Ставки растут, люди начинают волноваться, они понимают размеры бедствия. В ответ находчивые предприниматели пытаются написать программные корректировки.

– А это еще что такое?

– Что-то вроде волшебных пуль. Ты вводишь новый код, и твоя проблема решена. На этом можно сделать кучу денег, поскольку рынок огромен. Миллионы людей во всем мире должны заранее предпринять меры, чтобы предотвратить возможные проблемы. Причем срочно. Настолько срочно, что пользователи будут сначала устанавливать новые программы и только потом думать – и, таким образом, станут уязвимы.

– Перед чем?

– Еще один фрагмент. До нас дошли сведения, что существует готовая корректировка и она продается. Внешне она выглядит совершенно невинно, но только внешне. На самом деле это «троянский конь». Как вирус или червь, но не совсем. Это состоящий из четырех цифр календарь, но его действие можно приостановить, используя удаленную команду. Через Интернет, который с каждым днем развивается все сильнее. Компьютеры во всем мире выйдут из строя – правительственные, коммунальных служб, корпораций и обычных людей. Представьте, какую власть такая программа даст человеку. Подумайте о хаосе, который разразится. И о возможностях шантажа. За такое кто-то непременно согласится заплатить сто миллионов.