Вышибая двери - Цхай Максим - Страница 31

Еще и близким людям сны про меня снятся непонятные. Хотя они не в курсе практически. Вчера одной приснилось, что я живу в лесу и мне там хорошо. Звала она меня обратно, а я из леса вышел, с большим волком рядом, посмотрели оба на нее грустно и ушли обратно. Сегодня другая рассказала, что ей привиделся большой дом, из которого надо уйти, но в нем мужики какие-то обо мне говорят и надо им на глаза не попасться; открывает она окно, а туда влетает ворон и садится на стол.

Видно, что-то происходит в астрале.

Турок Али, узнав о конфликте с Альмисом, нашел его телефон и предупредил, что если с моей головы упадет хоть волос, то он, Али, придет к албанцу в гости.

Да, кстати, благодаря этому напряженному времени я наконец-то совсем бросил баловаться пивом и курить. Пиво сменил на кофе, а сигареты — на жвачки. Не до того, нужно быть в форме.

* * *

Ну что ж, если не брать во внимание албанскую мстительность, то вроде бы пока все рассосалось. Слава богу, вторую неделю тишина. Да будет так и в дальнейшем. Наверное, помнит, собака, сто с лишним килограммов живого веса, придавившие его к полу, и мою руку на своем горле. Интересна реакция знакомых албанцев. Они все, как по команде, стали меня сторониться. Это не страх, нет. Это… Похожая реакция бывает у одноклассников, когда ты, старый приятель, вдруг взял и школу поджег. Вроде оно и не жалко, и здорово даже, но как-то неуютно теперь с тобой. Вот совершенно такое же выражение лица у албанской молодежи. Чинно здороваются и тут же исчезают на другом краю дискотеки. Ну и к лучшему. Дистанция тоже должна быть.

Бесмир навел в Ренебурге шороху. Без особого кровопролития, так как оказалось, что это был не снос танцхауса, а просто большая драка. Его вызвали только потому, что число дравшихся албанцев превысило критическое — их там оказалось более десяти человек. Тюрштеерам попало заодно с другими.

Бесмир нашел всех отморозков. Те били себя в грудь и посыпали голову пеплом. Собрав это раскаянно воющее стадо, Бесмир держал речь, краткий смысл которой таков: «Если еще раз увижу кого-то из вас возле этого диско, у него останется самый важный выбор в жизни: либо он добровольно летит в Косово, либо… остается в Германии навечно». Профилактика всегда лучше хирургического вмешательства.

Ну что ж, из всего можно извлечь бонусы, если захотеть. Я действительно бросил курить и пить пиво. И не тянет даже. Зато с перепугу приналег на штангу и раскачался так, что уже не на битюга похож, а на небольшого уютного слона.

* * *

Сидя под утро с друзьями в ночном кафе, даже не понял, а как-то всем нутром ощутил, до боли, до скребущей тоски: если встретил единственную, именно свою женщину, бросай все ради нее, плюй на все — на карьеру, на деньги, на обстоятельства. Закрой глаза на здравый смысл, на ее прошлое, совместное будущее и логику жизни.

Вцепись в нее всей душой, руками, зубами, как волк овце в холку, за волосы ее за собой тащи. Пусть орет и кусается — потом забудет, станет целовать и плакать от счастья. Не слушай ее вопли и истерики, она дура. Не отдавай. Не теряй. Не жалей.

И будешь счастлив. Со временем, конечно, забудешь об этом, но все равно. А если нет, жалок ты. Потому что жалкой будет жизнь — при карьере, при деньгах, при здравом смысле, — если с твоей женщиной кто-то другой.

* * *

Вот чего у мусульман не отнять, так это умения по — настоящему дружить.

Моему охраннику позвонил Альмис. Спрашивал, не сержусь ли я, и просил прощения за свое плохое поведение. Мол, был выпивши и не сознавал, что делает. Просил передать большой привет нашему общему другу Али.

А ведь всего месяц назад он клялся среди своих, что мне не жить! И тут такой поворот! От пафосных обещаний кровной мести до «прошу прощения, что вам пришлось меня отлупить…» — неделя времени. А с этим раздолбаем Али, похоже, шутки плохи… И это при том, что самому Али в мою дискотеку вход запрещен.

* * *

Прочел о небывалом экономическом подъеме в Германии… Ура! Я за. Осталось только его найти. В кармане у себя искал, по Кобленцу ходил… не нашел! Впрочем, в последнее время в Кобленце не то что экономического бума, лишней урны не найти. Количество их раза в три сократили, экономит город. Но к подъему это, понятно, отношения не имеет. Интересно, где он все-таки? Наверное, прочно застрял в СМИ.

В соседнем городе убили полицейских. Мужчину и женщину. Обоим прострелили головы, забрали оружие — и тю-тю. Власти закрыли город, не выехать, не въехать, и все равно убийц не нашли. Ну-ну… Может, поищете теперь под Таллином или Пловдивом?

Когда полгода назад в бегущей строке программы новостей я прочел о том, что некий турок, осужденный за сбыт наркоты, сбежал прямо из зала суда, — гомерически хохотал. Я этого «некоего» прекрасно знал. Салман уже отсидел два года за поножовщину. Теперь ему дали шесть. Смылся, несколько дней прятался у родственников, а потом дунул обратно в Турцию. Ищи-свищи. Недавно его двоюродный брат, придя в танцхаус, передал мне от него привет.

Эх… Германия. Страна оранжерейных лопухов.

* * *

— Пошел вон, Куруш! Хватит уже!

— Бу-га-га! Ваш паспорт! Сожалею, но сегодня вы в дискотеку не войдете.

— Куруш, достаточно, не смешно.

— Нет, смешно. Увы, Макс, твое время прошло! Я теперь!

Всё. Нашло котяру счастье. Куруш сегодня с самого начала смены хохочет и машет руками. В заключение от полноты чувств выпер меня за дверь танцхауса и не впускает обратно. Вчера на вечеринке «Ночь женщин» он вытянул три номера телефона у девиц, одна другой краше. С двумя уже встретился, третья должна вот-вот прийти в танцхаус.

Я же получил только один номер. Правда, у меня несомненное преимущество — я его не просил, сама дала. Это единственная причина, почему на светящемся счастьем лице Куруша время от времени появляется смущенная улыбка, и единственное основание, позволяющее мне ходить гоголем. Не меланхоличным писателем Гоголем, а толстой выёжистой птичкой-гоголем.

У Куруша гон. Его распирает от энергии, освобожденной взорвавшимися в крови под натиском горячих немецких девиц гормонами. Рядом с нами стоит его гопникоподобный четырнадцатилетний брат, который от него в восторге, а меня боготворит и — как бы сказать точнее? — мифологизирует. Мальчишка мечтает стать тюрштеером, так что Куруш выпендривается еще и перед ним.

— Да, Макс, теперь я самый привлекательный тюрштеер! Хо-хо!

— Чего это?

— Ты уже слишком стар для этого. Смотри, еще полгода назад ты говорил: «Все самые красивые девочки — мои». А теперь… Только один телефончик! А у меня три! Всего полгода прошло!

— Ни фига, это ты постарел и научился кое-чему.

Ржем так, что в дверь просовывается голова директора Ганса.

— Ганс, скажи, что я гораздо красивей Макса!

Ганс смеется:

— Ну, глядя на Макса, я начинаю понимать, что красота понятие относительное…

Нет, сегодня действительно какой-то особенный день.

Пользуясь тем, что парочка на входе согнулась пополам от одобренного свыше хохота, проскальзываю внутрь. Куруш с шуточным возмущением наваливается на меня, пытаясь снова выпереть на улицу. Он тоже тяжеловес, но все-таки боксер — не станет пускать в ход кулаки в приятельской возне, а я всю жизнь занимался борьбой, так что в этой дружеской потасовке у меня преимущество. Кельнеры с интересом смотрят на наше противоборство. Гости, касса — все побоку. У Куруша гон.

Неожиданно он отпускает меня, и на его раскрасневшемся от прилившей крови лице появляется умильная улыбка. Рослая белокурая немка в короткой джинсовой юбке решительным шагом подходит к нему и молча, обхватив за курчавую голову, целует в губы. Ну… немки имеют свою специфику. Куруш что-то шепчет ей на ушко, и она, милостиво кивнув мне, шествует внутрь дискотеки. Он самодовольно гладит бородку. Его брат восторженно смотрит вслед прекрасной Брунгильде.