Накануне (СИ) - Логинов Александр Анатольевич - Страница 32

   В горнице стало невыносимо душно. Пот лил ручьем по лицам бояр, но они продолжали сидеть в шубах и шапках. Якун усмехнулся. Известное дело - шубы скрывают кольчуги и оружие. Не доверяют бояре, боятся.

   -- Все вы пострадали от произвола нашего князя, -- вновь начал вести речь Якун.

   -- Произвол творил ты, боярин Якун, -- подал голос один из бояр, сидевший не на самом почетном месте, а ближе к краю.

   -- Верно, -- легко согласился новгородец. -- Так режьте меня! Вот он я!

   Боярин единственный, не считая хозяина терема, был без шубы. Рванул за ворот кафтана, так что добротная заморская ткань затрещала, а медные пуговицы разлетелись в стороны. Боярин стоял, расправив плечи, открытой грудью бросая вызов недовольным. Гордо поднятый подбородок, плотно сжатые губы и жгучий взгляд произвели впечатление на бояр. Никто из них не посмел достать оружие. На это он и рассчитывал. Подослать убийц, как бывало уже не раз, бояре вполне способны, но при видоках, да еще на трезвую голову, никто не рискнет связываться с Якунов. Себе дороже выйдет. Седина в волосах не мешала Якуну валить ударом кулака быка, на кулачках новгородец мастерски бился.

   Боярин наслаждался произведенным впечатлением, когда Борис Жидиславич, из бывших суздальских бояр, перебравшихся во Владимир во времена отца нынешнего князя, выкрикнул тонким голосом, никак не вязавшимся с его комплекцией. Был боярин высок и могуч, обладал крутым нравом и большой спесью, как все потомки князей, лишившихся титула. Он старший в своем роду насчитывающем восемь братьев с их сыновьями, да у самого боярина четверо взрослых сыновей, да родня в Суздале осталась, да в Ростове родичи сидят. Сильный род, с которым нельзя не считаться.

   -- Князь пришлых привечает! Одаривает златом серебром, -- фальцетом выкрикнул боярин Борис.

   Бороды скрыли усмешки бояр, но начало было положено. Раздались выкрики:

   -- Хочет князь правит самовластно, как не к ночи будь помянут князь Андрей.

   -- А у меня Рогатинские сеножати отнял!

   -- Так взамен иную землю тебе дали! И по более.

   -- За тридцать верст!

   -- Бояр притесняет!

   -- Советов не слушает!

   Якун дал боярам выговориться и лишь когда страсти поутихли, произнес:

   -- Господа володимирская сама может управлять княжеством, -- Якун замолчал, делая паузу и сказал, как отрезал. -- Князь нам не надобен!

   В горнице повисла гнетущая тишина. Страшные слова сказаны. Бояре переглядывались, втянув головы в плечи.

   -- Как бы беды не накликать... -- осторожно произнес боярин Судислав.

   И началось:

   -- Вот-вот, Игоревичей повесили в Галиче и что вышло...

   -- Князя Андрея убили...

   Боярин Нефед оцепенел. Среди убийц князя Андрея были его родичи, поплатившиеся жизнью за содеянное зло. Брат убитого князя жестоко отомстил убийцам. Не сразу, но отомстил. Дворы разметал, добро на поток пустил. Дядья успели серебро спрятать в надежном месте, доверившись младшему брату. А отец Нефеда - старый хитрован. Боярин подозревал, что отец, вымаливая прощение, сам погубил братьев. По их души он сделал большие вклады в церкви, и на закате жизни постригся в монахи. Но то дела минувшие. Давно уже нет самовластного князя Андрея, ущемлявшего боярскую вольность, а дело его живет...

   -- Грех на душу брать не будем, -- поспешил уверить бояр Якун. -- Скажем князьям - путь чист. Станем приглашать на княжение того, кто нам люб.

   -- Правильно! Как в Новгороде, -- впервые подал голос хозяин терема боярин Матвей Андреевич.

   -- Киевляне не боятся прогонять тех, кто им не люб, а мы что, хуже? -- пропищал боярин Борис.

   Бояре загалдели. Очень заманчивую перспективу нарисовал боярин Якун. От веку так шло, что боярские вольности - незыблемы.

   И никто не вспомнил, что бойню устроить в Исадах подговорили своих князей бояре, что раздор среди князей подогревался боярами. Тот же Якун нашептывал князю на рязанских князей, подговаривая проучить рязанцев. Но князь предпочитал решать дело миром.

   -- А что люди скажут? -- среди гомона, вопрос боярина Мирона грянул как гром среди ясного неба.

   В горнице наступила гнетущая тишина. Народ любил своего князя и не считаться с этим - опасно.

   Хозяин терема первым нашелся что ответить:

   -- Ты, Мирон милостыню раздавай поболее, вклады в церковь делай - серебра не жалей.

   -- Легко сказать - не жалей, -- скривился боярин. -- А где его взять?

   -- Не прибедняйся, Мирон, -- укорил боярина Якун. -- Все знают, что богатства - несколько храмов построить можно.

   -- А ты чужое богатство не считай! -- ощетинился боярин. -- У тебя самого поболее будет!

   -- Верно, -- согласился Якун. -- Потому и говорю, что завтра сделаю вклад в храм и серебра не пожалею. Триста гривен пожалую!

   Кто-то из бояр присвистнул от удивления. Бояре, поднявшиеся с лавок, стояли, переминались. Речь зашла об очень больших суммах, к такому повороту они не были готовы.

   -- На том и порешим, -- с улыбкой произнес Якун, хорошо знающий прижимистость бояр. -- Серебра не жалейте, потом с торицей окупится.

   Бояре стали расходиться. Якун задержался, дождавшись, когда последний боярин уедет со двора, он спросил Матвея, обращаясь к боярину уважительно по отчеству:

   -- Матвей Андреевич, кого не было? Кто отказал нам?

   Боярин не торопился с ответом. Достал из шкафчика кувшин, кубки серебренные, разлил заморское вино. Протянул наполненный вином кубок Якуну и только потом ответил:

   -- Как мы и думали - Лазарь и Горислав.

   Якун обдумывал услышанное. Все приглашенные в той или иной мере были ущемлены великим князем, копя обиды на великокняжескую власть. Но кто знает, как поведут себя бояре? Не побегут к князю с доносом? Якун не мог рисковать.

   -- Кажется, Лазарь чинил обиды Богуславу?

   -- Это которому? -- уточнил Матвей Андреевич.

   -- Не из новых, заезжих, а из старых суздальских.

   -- Отнял полон во время похода на мордву.

   -- И сказывают, что повздорил с молодым князем Федором Ярославичем...

   -- И-иии, -- замахал руками Матвей Андреевич. -- Пустое мелют.

   Боярин осторожно подкрался к дверям, резко распахнул их, убедившись, что никто не подслушивает. Выглянув в сени, он вернулся назад, подозрительно глядя на Якуна.

   -- Боишься послухов в своем доме? -- усмехнулся Якун.

   -- Опасные речи ведешь, боярин, -- предупредил Матвей Андреевич.

   -- Девку ту, что питье подавала княжичу, -- медленно произнес Якун пристально глядя в глаза боярина, -- помнишь? Кажется, ее звали Ульянкой?

   -- Откуда мне знать? -- ответил боярин, отведя глаза в сторону.

   -- Ее еще потом нашли на пожарище, -- напомнил Якун.

   -- Нашли и нашли... Что с того? -- Матвей Андреевич не хотел вспоминать те события.

   Федор сын князя Переяславского Ярослава Всеволодовича, брата нынешнего великого князя, умер перед самой своей женитьбой на княжне Феодулии, дочери князя Михаила Черниговского. Было ему всего тринадцать лет, а невесте шел двадцать первый год. Смерть княжича выглядела весьма подозрительно. Ходили слухи, что его отравили. Подозрение падало на псковских и новгородских бояр. Михаил Черниговский отказывался признавать старшинство свояка. Псков также не признавал старшинства владимирского князя. Сам же Юрий Всеволодович хотел с шурином решить споры мирно. Не всем это нравилось. Потом поползли слухи, что к смерти княжича приложили руку старое суздальское и ростовское боярство.

   -- Так жива она! -- на выдохе, максимально понизив голос, произнес Якун.

   -- Ить, как жива? -- опешил боярин.

   -- Жива, -- все так же шепотом ответил боярин, сверля взглядом испуганного Матвея Андреевича. -- И много чего интересного рассказала.

   -- Врет! Все врет! Наветы на меня наводить вздумал? -- опомнился боярин.

   -- Может и врет, -- слишком легко согласился Якун. -- Князь Ярослав сам решит.