Пыльными дорогами. Путница (СИ) - "Amalie Brook" - Страница 40

Позже я поняла, что к чародеям всегда с почтением относятся. У меня хоть и не было еще посоха, а все за колдунью принимали. Ладимира побаивались, а уж от Осьмуши и вовсе чуть ли не разбегались. Дитя ушедшей, мол, перевертыш.

Его - то совсем не видно было. Сказывала Хельга, что уж вторую ночь парень в Доме Предсказаний ночует. Хотела я найти его, пошла как-то по темным коридорам, где сама ушедшая заблудится. Да и наткнулась на Лесьяра. Хранитель строго брови свел, путь мне посохом преградил да погрозил пальцем:

- В чужие дела не суйся, не то добра не наживешь, - сказал и исчез.

Я только охнула, видя, как он в темноте растворяется.

Ох, чур меня!

Всеслав до дня испытания появляться не велел. Сказал, мол, готовься, сил набирайся. Я и послушала.

Слонялась по каменному дому, не знала, куда себя деть. Потом оделась в новое платье, косу переплела и решилась пойти по Трайте погулять. Может, увижу чего нового, думы тяжкие прочь уйдут.

Улицы все шумными были да яркими. Залюбовалась я на торговые ряды и не заметила, как до площади с деревянным помостом дошла.

Князь наш белардский скор на суд и расправу. Как найдется лиходей, так враз его старейшины приговорят. Доски помоста вон от крови побурели - видно много головушек буйных слетело под топором палача.

Отвернулась я от него и нос невольно зажала. Будто смрадом повеяло.

Нехорошее тут место, злое. Кажется, прислушайся и вопли предсмертные услышишь. Духи ведь они не все пристанище находят. Иные только и знают, что на место смерти своей возвращаются.

На другом конце площади высился другой помост - яркий, цветной. Там скоморохи переезжие давали представление. Пели, смеялись, играли на гуслях и флейте.

Я подошла ближе.

- Трепещи, враг лютый, смерть твоя пришла! - кричал паренек с фальшивой бородой и в тряпичном доспехе, размахивая деревянным мечом. В коленях у него была зажата палка с конской головой. - Отпусти княжну и я пощажу тебя!

Напротив скомороха стоял еще один - в костюме красного трехглавого змея. Он крепко обнимал за пояс хорошенькую девку в синем платье и с венком на голове.

- Убей его!

- Убей гадину!

- Поделом охальнику!

- Голыми руками его! - кричали зрители, размахивая руками, толкаясь и стараясь лучше увидеть происходящее.

Змей все не отпускал девицу, и богатырь кинулся в бой. Не успел он нанести удар, как гадина трехглавая дохнула огнем. Народ ахнул и невольно припал к земле.

Скоморох пустил огненные столбы еще трижды - люд попритих, увидев колдовское пламя. Две бабы с воплями упали без чувств. Дети малые расплакались. Часть зрителей от греха подальше стала расходиться.

Скоморохи почуяли неладное, и, побоявшись потерять заработок, богатырь быстренько убил гадину трехглавую, чем вызвал всеобщую радость.

Я кинула мелкую монетку в шапку мальчишке, проходящему по толпе, и двинулась дальше. Смотреть больше было не на что.

Старую сказку о Зимушке-княжне и трехглавом змее я услыхала еще в детстве. Дед Талимир, наш сказитель, не раз рассказывал ее у костра.

«Стоял на берегу реки Марвы славный град Тиреж. Правил благородной крови князь Мстиша и была у него красавица дочь Зимушка.

Жили люди мирно, ничего не боялись. Да вдруг случилось в Тиреже-граде лихо - налетел змей треглавый из заморских краев. Стал он людей сжирать да посевы жечь.

Собрались чародеи, решили извести гадину. Только не вышло у них - ничего окаянный не боялся. Тогда принесли дары ему княжеские и попросили уйти, оставить честный люд в покое.

Змей только посмеялся над ними, всеми тремя пастями оскалившись. Велел он княжеские дары вернуть, а взамен попросил княжну молодую ему в жены отдать. Обещал взять ее да убраться восвояси - за Огненные горы.

Передали князю Мстише слова змея и тот опечалился. Не было у него никого, кроме Зимушки-красавицы. Не было краше девки во всем Тиреже, не было искусней мастерицы. А уж как запоет Зимушка, так само солнышко из-за тучек выходит ее послушать.

Думал князь, думал, а делать нечего. Надо ему народ свой вызволять. Велел он дружинникам верным княжну к змею отвезти.

Уж как плакала девица, как о пощаде просила. Да только народ не позволил ее вернуть. Князю и тому против люда не пойти было. Усадили Зимушку-княжну в сани и повезли из города.

А как до ворот доехали, так и преградил им там путь витязь. Плащ его белый за спиной развивается, снег на темные кудри ложится, а доспех на солнце блестит.

«Не дам я вам княжну гадине трехглавой отдать, - молвил он. - Коль отдашь мне ее в жены, князь, так убью змея».

Мстише призадумался, почесал бороду, потом глянул на дочь, на слёзы ее горькие и ответил:

«Твоя воля. Коли убьешь змея, твоей княжна станет».

Змей тот, что на Тиреж нападал, хитер был. Решили люди обмануть его, заманить в ловушку. Оставили княжну привязанной к старому дубу на опушке леса. Стояла она долго, до самой темноты, на ветру, на снегу. Уж закоченела вся, а змей все не показывался.

Но стоило лишь птахе подняться на крыло, мелькнула громадная тень. Опустился змей перед княжной. Та сразу чувств от страха лишилась. Разорвали когти острые веревки будто нитки шелковые. Схватил змей девицу и уж улетать собрался. Да не успел.

Явился пред ним витязь, и схлестнулись они в битве не на жизнь, а на смерть. Бились долго и яростно. Щит богатыря от огня колдовского оплавился. Княжна все подле змея была, с места сойти не смела.

Исхитрился богатырь и ударил змея в самое сердце. Взвыл тот, расправил было крылья, а после рассыпался пеплом серым и ветер его развеял, и следа не осталось.

Подхватил витязь княжну на руки.

«Спас я тебя от змея лютого. Моя ты теперь, Зимушка».

Улыбнулась княжна.

«Имя хоть назови, суженый мой».

«Властимиром звать меня».

Набежали тут дружинники княжеские, проводили их в город. А на следующей седмице сыграли шумную веселую свадьбу. Весь Тиреж мед пил за праздничными столами.

Только вот в разгар веселья мелькнула фигура незнакомая. Прошла сквозь толпу женщина с закрытым лицом, в одеждах темных, легких, будто по ветру развевающихся. Подошла к молодым, кивнула легонько и ушла. Никто не видел, куда. Исчезла, будто в воздухе растворилась. Глаза ее только запомнили - белые будто ледяные. Сказывали чародеи, то сама ушедшая была. Решила поглядеть, кто змея могучего погубил.

А Властимир с Зимой прожили много лет счастливо и потомки их до сих пор по земле белардской ходят.»

Пока я сказку вспоминала, не заметила, как и до берега Марвы дошла. Дед Талимир ладно умел ее рассказать - тихо так, спокойно, будто колыбельную.

Улыбнулась я. Любовь и добро завсегда верх берут - уж в это верю.

Воды Марвы текли широким мутным потоком. Грязь и зловонье, стекающие со всего города, оказывались тут. Течение быстро уносило их, ненадолго очищая реку.

Рыбаки гомонили вокруг своих утлых лодчонок. Бабы, через раз смеющиеся, перекрикивались с ними, стоя на узком мосточке. Перед ними лежало грязное белье. Как только умудряются стирать в грязной воде? Ума не приложу. У нас-то в Растопше вода была чистая, родниковая.

Вдали виднелись маковки княжеского терема, а у него стояли лодьи со спущенным парусом. Не скельдианские то лодьи. На ихних вон паруса с драконами, воронами да волками лютыми. А на наших солнышко ясное всегда - красное на желтом.

- Эй, девица?

Я оглянулась.

- Не меня ль потеряла, огнёвая?

Мужик средних лет, в рубахе с закатанными рукавами, уперся в бока и с прищуром на меня глядел.

- Не тебя, работничек, не тебя, - откликнулась я.

- Жаль, чего ж? - засмеялся он, оглаживая короткую бородку. - А что ж тут делаешь? Никак на Марву полюбоваться пришла?

- Да не на что у вас тут любоваться, уважаемый. Одна грязь да вонь.

Он усмехнулся.

- А отчего ж чародейка тогда забрела в наши края?

- С чего взял? Посоха-то нет у меня.

- Посоха нет, а вот узор особый - то есть.