Пыльными дорогами. Путница (СИ) - "Amalie Brook" - Страница 58

- Ты чего не спишь? - тихо прошептал Ладимир, приподнимаясь на локте.

Я ласково провела рукой по его лбу, отводя в стороны растрепавшиеся пряди.

- Не спится чего-то...

Он поцеловал меня в плечо, а после сгреб в охапку и прижал к себе.

- Ох, лисица ты, лисица, рассвет ведь скоро.

- Погоди, не скоро еще, - прошептала, удобней устраиваясь на его груди. - Луне-девице еще не все песни пропели.

Ладимир взял в ладонь скельдианский медальон, что с моей шеи упал.

- Не сняла еще? Не боишься чужие знаки носить? - в голосе слышалось недовольство.

- Всеслав сказал, руна силы. Хельга выбор одобрила, мол, знал посланник, что дарить.

- И чего тебе втемяшилось со скельдианами дружбу водить? Не всем посланники северян подарки дарят.

- Да ты никак ревнуешь? - я приподнялась и заглянула ему в глаза. - Отвечай!

Ладимир на миг отвел взгляд.

- Вздумай мне какая королевна заморская подарки дарить, так ты первая б ей косы повыдирала.

- Ладимир... - я даже засмеялась. - Ох, ты ж какой... Это ж и заговорить ни с кем нельзя?

- С Всеславом, Осьмушей и шутом этим говори, сколько влезет, а с другими, чтоб и не думала! - он шутливо погрозил мне пальцем. - Коль увижу с кем, так...

- И что ж? В жабу неужто скельдиана превратишь?

- Превращу и не гляну, что посол чужеземный. Будет северным волкам лисиц наших уводить!

- Да кто ж меня уведет-то? - прошептала тихонько. - Сама не пойду...

Договорила и поцеловала его. Ладимир отстранился на миг и ловко цепочку с шеи моей снял.

- Так-то лучше будет, - и отложил в сторону.

***

Горестной песней, плачем похоронным звучали над землей белардской черные вести с юга. Орда гарнарская все глубже заходила. Наши, хоть и медленно, да все ж отступали. Мстислав всю армию поднял, всех мужиков по городам и селам собрал. Мальчишки безусые и те в войско шли.

Трайта наша не столицей, а военным лагерем стала. Повсюду без устали работали кузни - ковались новые мечи, точились секиры, копья тесались из стройных дерев. Повсюду дружинники и простые вои встречались. По княжьему приказу у торговцев собирали товар - продовольствие для армии.

В толпе все больше женщин с покрытыми черным головами появилось. Вдовы, матери, дочери - все к капищу шли, вознести молитву Ларьяну, чтоб тот принял их погибших и дал покой и отдых.

Прекратились песни и гуляния, что завсегда на площадях городских разворачивались. Скоморохи поутихли и попрятались. Вместо них на улицах сотни предсказателей лживых и вещунов вышло. Брали они бесстыдно монеты за то, что говорили родственникам воинов. Смело врали в глаза матерям, женам, отцам, дедам и детям. Улещивали сладкими словами и знай деньги тянули. В Доме Предсказаний быстро про то прознали и князю сообщили. Чтоб смуту в народе дальше не сеяли, Мстислав велел каждого, кто начнет в городе лиходействовать и знающим притворяться, ловить и в темницу чтоб не повадно было.

Ростих и вовсе народу объявил, что кроме его самого и его чародеев никто не смеет предсказывать и другую волшбу творить. Жрецам молодых богов и тем лишь малое было позволено - обряды в точности с древними порядками проводить, а волшбы не касаться. Не их то дело.

Я все ждала вестей из родного дома, из Растопши. С каждым днем больше и больше тревожилась, что молчат они. Молчат и не отвечают. Дошли ли гарнарцы треклятые до тех мест - не ведаю, а как представлю, что старый мой дом, что еще прадед Первак строил, спалило поганое пламя шаманов ихметстких, так холод по коже бежит.

Молю богов о том, чтоб успели они за стенами Ножова-Града укрыться да чтоб отвел Ларьян стрелы гарнарцев поганых от родни.

Осьмуша все так же у Зорана учился. Темный жрец поведал ему, как дар ушедшей усмирить и подчинить себе. С той поры перевертыш переменился. Не стало более пугливого паренька, что просил дозволения за нами в Трайту идти, другой явился ему на смену. Посвежел Осьмуша, будто выпрямился, глаза новым огнем заиграли. Сказал мне как - то Всеслав, что это оттого, что природу свою принял. Не сразу научится собой владеть - годы нужны - а все ж легче ему стало.

Ладимир у Ростиха так и учился. В один день радостный пришел, сказал, мол, посох скоро примет. Я только порадовалась за любимого. Уж кому как не ему чародеем быть! Самой-то учиться и учиться еще премудростям заклинательским.

Оказалось ведь не просто животное усмирить, потянув за золотую нить. Не в этом искусство наше заключено. Языки зверей понимать нужно, сквозь них в Изнанку проходить, уметь читать прошлое, заговоры целебные знать еще нужно, в Яви и Нави ходить... Столько всего, что и неупомнишь. Оттого и спешил Всеслав с обучением моим. Лишний раз напоминал, что рука ушедшей не первый день на его плече холодной ношей лежит. Того и гляди явится строптивая баба и уведет чародея в навь, не отпустит. Да кроме волшбы еще многому меня учил - языкам, истории, книги древние читать велел.

«Тебе, Вёльма, тяжкую ношу предстоит на плечи взять. На мое ведь место сядешь, с князем говорить станешь. Должна ты много знать, много уметь.»

Ясно я понимала, что только после смерти его и получу посох.

Улицы Трайты непривычно тихими были - не в пример былым дням приморилась наша столица петь да гулять. Уж не звучали разухабистые песни скоморохов, не звенели гусли, не плакала надрывно жалейка.

Несмотря на утренний час, не было бойкой торговли на площади. Всего три ряда заняли купцы. Покупатели, которых хоть и много было, все ж невесело бродили, только поглядывая на товар.

Я шла, с опаской поглядывая по сторонам. Солнце, скрытое тучами, взошло три часа назад и сулило безопасную дорогу. В последние дни люд побаивался свободно разгуливать по городу. Даже удвоенная охрана и постоянные объезды стражниками улиц, не помогали.

Война принесла в спокойную Трайту страх. А страх породил панику и толкнул многих в ее пучину. То и дело приносили вести о грабежах и нападениях. Вчера вон и вовсе Хельга рассказала об убитой девице - дочери зажиточного купца. Мол, нашли ее в переулке, недалеко от нашего дома, раздетую, всю избитую. Кто совершил такое - концов не найти. Ясное дело, что бедняки, взявшиеся грабить богачей.

- Гнев! Гнев богов сошел на нас! - кричал исхудавший нищий, издали кажущийся стариком. В своих лохмотьях, он выглядел таким жалким и несчастным.

Указывая пальцем на небо, он стремился что-то показать бредущим понурым людям. В Трайте его хорошо знали и звали Прошенькой. Каждый день он садился на одной из торговый площадей и просил милостыню.

- Гнев их спалит нас дотла! Всех сожжет! Всех! Берегитесь, смертные!

Я приостановилась возле нищего и, быстро наклонившись, бросила монету в его деревянную миску. Сколько мне не рассказывали о нищенских бандах, где милостыню отбирают и делят после на всю общину, все равно подавала тем, кого было особенно жаль. Прошеньку не трогал никто. Таких людей как он называли детьми богов и жалели. Говорили, будто он лишился ума и оттого всегда говорил правду, видел грядущее. В тяжелое время к нему прислушивались внимательней - люди искали спасение от высших сил везде, даже в словах обезумевшего нищего.

- Да простят тебе боги, темная дочь, - сипло прошептал Прошенька, жадно схватив мое подаяние. - Да помилуют тебя!

Я отшатнулась, споткнувшись о камень и пошла быстрее.

Свернула в переулок, желая сократить путь и не слышать больше криков безумного. Отчего-то слова его напугали меня.

- Подай мне, девица, подай на хлеб! - вцепилась в руку тощая беззубая старуха с растрепанными редкими волосами. - Подай монетку!

- Нет у меня денег! - я оттолкнула ее. - Уйди с дороги!

Старуха громко закричала и вцепилась в медальон - знак Дома Предсказаний.

- Чародейка! Ведьма! - завопила она во все горло.

Я пыталась освободиться от ее цепких сухих рук, намертво схватившихся за мой медальон.

- Вы! Вы! Живете как князья, а мы голодаем!

- Пусти меня, злыдня! - я отттолкнула ее и старуха ударилась о каменную стену дома.